Пересекая границы - Панкеева Оксана Петровна. Страница 52

Опять повисла тягостная пауза. Потом Кантор невесело заключил:

– Что-то не получается у нас разговор. О чем ни заговорим, обязательно скатываемся на запретные темы. Давай я лучше пойду, прогуляюсь, а ты попробуй уснуть. Потом я приду и тоже лягу, тогда ты не будешь мне мешать, и я тоже усну.

– А ты можешь не уходить, а просто пересесть в кресло?

– Ты что, боишься остаться одна? Брось, Саэта, никто тебя не обидит в мое отсутствие. А если кто-то попробует, то я ему даже не сочувствую.

– Я-то, конечно, в состоянии постоять за себя, – хихикнула Саэта. – Но куда мы с тобой труп денем?

– Как – куда? – в тон ей ответил Кантор. – В ванную. Аккуратно разделаем кинжалами и по частям вынесем куда-нибудь.

Видимо, они оба одновременно представили себе эту идиотскую ситуацию и спустя пару секунд дружно хихикали, забыв про неудавшийся разговор.

– Саэта, – спросил Кантор, отсмеявшись, – А правда, что ты в свое время дала пощечину самому Эль Драко?

– А ты откуда знаешь? – Удивилась Саэта. – Кто тебе это мог сказать?

– Да это была самая ходячая история – про наглого Эль Драко и гордую девушку. Правда, многие считали, что это выдумка.

– Да почему? Это правда.

– Ну, потому, что о нем ходили легенды, что якобы ни одна женщина не могла ему отказать. Я, кстати, не особенно в них верил. Ничего абсолютного не бывает. Значит, правда? А расскажи, как было дело?

– Да ничего особенного. Он полез ко мне целоваться, я и влепила ему оплеуху. Он был пьяный и не соображал, что делает. Не понимаю, почему его считали неотразимым. Ну, красивый, ну, талантливый, но это же не значит, что каждая женщина должна мгновенно падать при виде его.

– А тебе он не нравился?

– Нравился. Но не до такой же степени. Он всем нравился, и считал это в порядке вещей. А меня это злило.

– Что именно – то, что он нравился тебе, или то, что он нравился всем?

– То, что он принимал это как должное.

– Из-за этого ты и наградила его оплеухой, несмотря на то, что он тебе все-таки нравился?

– Да нет. Просто когда к тебе лезет целоваться пьяный мужчина, это неприятно, независимо от того, нравится ли он тебе трезвым. И что самое отвратительное, никто и не подумал его остановить. А когда он получил по морде вместо поцелуя, ему все сочувствовали, и одна чокнутая поклонница чуть мне волосы не повыдергала.

Кантор тихо засмеялся.

– Ничего смешного, – проворчала Саэта. – Эта сучка испортила мне прическу и выставила полной дурой.

– А он? – спросил Кантор. – Много бы я дал, чтобы увидеть его физиономию в этот момент.

– Он так ошалел, что ничего не мог сказать. Только на следующий день опомнился и пришел извиняться. Так что ты думаешь, не успел он извиниться, как тут же начал приглашать меня куда-нибудь с ним сходить.

– А чего ты еще от него ожидала? Такой уж он был, наш великий бард. Ни одной юбки не пропускал. Ты, конечно, не пошла? А не жалела потом?

– Не то, чтобы жалела… Но потом, когда его арестовали, я поняла, что была не права, думая о нем хуже, чем следовало.

– Да не одна ты так думала. Большинство его знакомых было удивлено не меньше тебя. Все почему-то думали, что уж с ним-то ничего не случится, что уж он-то приспособится при любом режиме. А чтобы он отказался от сотрудничества с правительством, да еще зная, что его ждет в случае отказа… этого вообще никто не предполагал.

– Я знаю… И все-таки… Ты знаешь, как он умер?

– Достоверно не знает никто. Даже неизвестно точно, умер ли он вообще.

– Гаэтано мне сказал, что Эль Драко бежал из лагеря, и его поймали. Он умер под пытками в Кастель Милагро, никого не выдав.

– И с тех пор ты раскаиваешься за эту несчастную оплеуху? Брось. Готов поспорить, он забыл о ней на следующий день.

– Нет. Я раскаиваюсь в том, что я в нем так ошибалась. Понимаешь, я думала, что он просто богатый оболтус, гуляка и бабник, красавчик, избалованный славой. А он умер под пытками. И никого не выдал. И мне от этого как-то жутко.

– Это ведь только легенда. Никто не знает, что с ним случилось на самом деле. Таких легенд о нем несколько. Неизвестно, насколько они достоверны. Их могли сочинить специально в пропагандистских целях, тот же товарищ Пассионарио, он у нас любитель сочинять сентиментальные и душещипательные легенды. А на самом деле могло быть что угодно.

– Нет, – упрямо возразила Саэта. – Я верю Гаэтано.

Кантор ничего не ответил. Разговор снова угас, оставив после себя неясное щемящее чувство сожаления о чем-то прекрасном, что было и никогда не вернется. О прежней жизни. О забытой любви. О потерянных друзьях… Саэта ощутила, как внезапно нахлынувшая тоска сдавила горло и глаза, и с ужасом поняла, что сейчас заплачет. И Кантор, о невероятном слухе которого рассказывали легенды, все услышит, стыд-то какой… Скорее встать и смыться в ванную? Так ведь и там услышит…

Пружины кровати противно взвизгнули, Кантор поспешно прошлепал в ванную и спустя секунду послышался шум воды. А еще через минуту-другую тоска исчезла, словно кто-то стер ее мокрой тряпкой, и Саэта поняла, что этого душераздирающего чувства и не было вовсе. То есть, у нее не было. Она просто стала жертвой бесконтрольной эманации. Кантор позабыл сказать, что он эмпат не только врожденный и стихийный, но еще и двусторонний. Что же его, беднягу, так расстроило? Воспоминания о том, как он был молодым и счастливым, пока не начался весь этот бардак? Ее дурацкие расспросы про лагерь? Или упоминание о Кастель Милагро, в котором он тоже побывал?

Саэта уснула с мыслью, что жизнь – поганая штука.

Утром ее разбудила шумная возня в комнате. Как оказалось, это всего лишь Кантор занимался гимнастикой. Разумеется, надеть что-то кроме своих идиотских трусов он не потрудился, и Саэта имела возможность наблюдать во всей красе, как он отжимается от пола на одной руке. Молодец, конечно, кто бы спорил. В прекрасной форме, поджарый, мускулистый, подвижный. Неужели он действительно абсолютно равнодушен к женщинам? Хорошо бы, конечно, чтобы правда. Спокойнее как-то. Но не верится.

Кантор закончил серию, сменил руку и сказал, не оборачиваясь:

– Доброе утро. Я тебя разбудил?

– Как ты увидел, что я проснулась?

– Я услышал. Можешь вставать, я не буду оборачиваться. Выспалась?

– Да, – кивнула Саэта, выползая из-под одеяла. – Какие у нас планы на сегодня?

– Я заказал газеты, изучим за завтраком. Если ничего не найдем, пойдем, потолкаемся по рынку, по кабакам, послушаем сплетни. Да, еще в банк надо зайти.

– Зачем?

– Как – зачем? За деньгами. Ты думаешь, на то, что нам выдали, можно изображать богатых господ? Да нам не на что будет отсюда уехать, если окажется, что она рванула дальше.

– А если нас поймают? Можно же как-то достать денег, не грабя банк.

– У меня счет в этом банке. Не сбивай меня с ритма.

Поняв это так, что на вопрос «откуда?» ей ответят «не твое дело», Саэта подхватила халат и отправилась в ванную. Уже оттуда она увидела, как Кантор поднялся с пола, потянулся и изящно сел на шпагат. И подумала, что слухи о его предполагаемом увечье кто-то придумал и распустил нарочно. Сами они возникнуть не могли. Не может такого быть, чтобы никто из ребят никогда не видел его раздетым.

За завтраком Кантор уткнулся в газеты, пристально изучая разделы светской, скандальной и криминальной хроники. Если ведьма была здесь, то она уже обязательно должна была объявиться. Даже если она уехала, по газетам можно было узнать, под каким именем она здесь жила, а затем уже выяснять, куда она уехала. Саэта, которая не знала языка, по мере сил помогала, вырезая ножницами заинтересовавшие напарника заметки.

– Загадочное самоубийство графа Джарди… Думаешь, из-за нее? – спросила она. Кантор молча кивнул и запихал в рот остатки булочки с маслом, не отрываясь от чтения. Саэта старательно вырезала заметку и отложила в сторону. Кантор перевернул страницу и вдруг издал невнятный возглас и быстрее задвигал челюстями.