Тина и Тереза - Бекитт Лора. Страница 93

Конрад и Элеонора сели за ореховый столик. Женщина поправила боа, прикрывавшее обнаженные плечи, качнула алмазными серьгами и заученно улыбнулась. На ее тонких белых пальчиках сверкали кольца.

Конрад обвел глазами зал. Состоятельная публика: нарядные женщины, джентльмены в строгих фраках. Семь лет назад он, влезая в непомерные долги, возил Элеонору в такие заведения, смотрел на нее со страстной мукой пылкого юного сердца и думал: вот было бы счастье — иметь много денег, часто бывать здесь, исполнять желания этой женщины! Теперь у него были деньги, он мог ужинать в дорогих ресторанах и эта женщина принадлежала ему, но… Только холод и пустота жили в его душе!

Элеонора просматривала отпечатанное золотом меню, а Конрад все взирал на людей сквозь призму своих мыслей и чувств. Шуршание шелков, приглушенный смех, хлопанье пробок на бутылках с шампанским, звон серебряной посуды, голоса, голоса…

И вдруг он увидел Тину. Она сидела возле стеклянной стены в обществе рыжеволосых, очень похожих друг на друга девушки и молодого человека, а также юной леди с аристократической внешностью и несколько надменным взглядом. Они говорили, смеялись и переглядывались, время от времени поднимая бокалы.

На Тине было надето абрикосового цвета платье с ажурным воротником, волосы спускались чуть ниже плеч, лицо освещалось золотистыми огнями и — о чудо! — она улыбалась прекрасной чистой улыбкой, какую Конрад видел у нее в Кленси пять лет назад. Значит, она обрела новые силы и веру в жизнь! Кто-то помог ей — может быть, эти люди? Кто-то, но не Конрад О'Рейли.

Он смотрел на нее со странной тоской, как на недосягаемо далекую звезду. У нее своя жизнь, новые друзья… Она даже не видит его, не замечает в мелькании чужих лиц. А может, это и к лучшему? Ведь он здесь с Элеонорой, самой шикарной женщиной Сиднея, самой дорогой, расчетливой и, наверное, самой бездушной. Он решил пожить с нею, пока не надоест, давать ей деньги; изощряясь в своей мести за давние разочарования, владеть ее телом и при этом показать себя еще более развращенным, чем эта, познавшая все пороки, продажная девка.

Ему вдруг стало грустно, пусто и стыдно, потому что на самом деле он был не таким и не считал себя таким. Он заказал вино и коньяк и пил с Элеонорой, стараясь не смотреть в сторону Тины — ее чистых глаз и нежной улыбки.

Конрад ошибался — Тина его заметила. Бросив случайный взгляд в глубину зала, она увидела столь дорогого ей когда-то человека совсем рядом, но не одного — с молодой женщиной, тело которой едва прикрывало тонкое голубое платье. Женщина была красивой, на нее обращали внимание, и Конрад казался ей под стать. Они неплохо дополняли друг друга: она белокурая и белокожая, одетая в светлый наряд, он черноволосый и смуглый, в темном вечернем костюме. Его кожа в озарении светильников приобрела золотистый оттенок опавших листьев магнолии, белки черных, пронзаемых бликами глаз сияли ярко, точно ослепительно-белый китайский фарфор.

Он производил впечатление состоятельного человека, но вид имел мрачновато-печальный, отсутствующий — словно его самого и не было здесь: только тело, но не душа.

Конрад и его новая женщина. Как странно и… обидно.

Сама Тина приехала сюда праздновать день рождения Бренды и Стенли — они ведь родились в один день. Это заставило Тину с болью и грустью подумать о Терезе — они тоже были двойняшками, и с тех пор, как расстались, Тина всегда в этот день мысленно поздравляла сестру: «Будь счастлива, Тесси!». Девушке казалось, что и Тереза шлет ей пожелания и привет, и она радовалась, думая, что в этот миг их души соединяются. Радовалась и грустила. Она приложила все усилия, но так и не смогла отыскать сестру.

За столиком также сидела невеста Стенли, мисс Лиона Гамильтон, прибывшая утром из Берка. Из косвенных замечаний Бренды Тина узнала, что свадьба откладывалась уже три раза по вине Стенли, и мисс Гамильтон решила окончательно прояснить ситуацию и ускорить развитие событий.

Высокомерная мисс Гамильтон не очень понравилась Тине. Лиона происходила из древнего знатного рода и кичилась этим, ставя всех остальных как минимум на ступеньку ниже себя. У нее были гладкие пепельные волосы, белая, блестящая, будто глянцевая кожа и аристократически правильные черты лица. Совсем недавно ей исполнилось восемнадцать.

Бренда смеялась и шутила. Лиона редко раскрывала рот, а Стенли лишь поддерживал видимость беседы. В день приезда нареченной он был грустен и выглядел крайне озабоченным.

А Тина была рада. Она никогда еще не бывала в таком роскошном заведении в окружении таких людей — цвета сиднейского общества. Ресторан был новым, модным, и собиралась здесь в основном молодежь. Подавались редкие блюда и вина, не было счета десертам, играла красивая музыка.

Тине было немного страшно — вдруг ее кто-нибудь пригласит танцевать? Она, конечно, не надеялась, но если к ней все-таки подойдут? Отказать? А может быть, согласиться — ринуться в водоворот новизны?

Лионе Гамильтон восемнадцать лет, Стенли и Бренде двадцать два, а ей двадцать один, и она испытала и пережила больше их всех и, наверное, заслуживает счастья?

Молодой человек, сидящий за соседним столиком, пригласил на танец Бренду, Стенли увел Лиону, и Тина осталась одна. Она проводила подругу взглядом. У Бренды был жених, молодой англичанин, капитан корабля. Он не смог приехать. Тина знала, что они хотят пожениться, и думала: «Если Бренда выйдет замуж и уедет в Англию, а Стенли женится на Лионе и приведет ее в дом, я опять останусь одна». Нет, конечно, работу у нее никто не отнимет, она сможет снять жилье, но душевное пространство опустеет. Одинокие вечера — что может быть хуже? Что может быть ужаснее дома, окна которого не горят, когда ты идешь к нему?!

— Разрешите?

Тина вздрогнула и подняла глаза: перед нею стоял Конрад. Она машинально встала, а он тихо произнес:

— Здравствуй, Тина!

Она так же негромко ответила:

— Здравствуй!

Она вышла из-за стола и пошла с ним на середину зала. Ей казалось, что все смотрят только на них. Может, и в самом деле было так?

Тина чувствовала себя неловко.

— Я плохо танцую, — прошептала она, но Конрад не обратил внимания на эти слова, обнял ее и привлек к себе. Они скользили по мраморному полу, и Тине казалось, что все происходит во сне. Она плохо слышала музыку, почти ничего не видела, только чувствовала сквозь тонкий шелк платья его горячую руку на своей напряженной спине, его взгляд, прикованный к ее серым глазам, казавшимся прозрачными в ярком свете, к полураскрытым губам и обхваченной воротничком нежной шее. И испугалась, ощутив силу своего влечения к нему.

Ей захотелось обнять его, отдать ему свой поцелуй и свою душу. Он был для нее единственным мужчиной в этом зале, единственным мужчиной на свете, единственным, кого она могла бы любить.

И он думал о том же. Он понял, что любит ее, возможно, любит давно, с того самого момента, как только увидел, просто глупые амбиции, поверхностные чувства, переживания и мысли мешали это понять. Он познал истину, лишь испытав горе потерь, разочарований и обид. Любовь, составившая резкий контраст со всем пережитым, заполнила ярким светом мрачное, пустое пространство его души. Тина… Над ней надругались, но для него она осталась незапятнанной, ибо никто и ничто не могло взять верх над ее возвышенной душой, чистыми помыслами, желанием любить. Он хотел взять ее под свою защиту, чтобы в ее жизни не было больше боли, чтобы она была счастлива.

Они оба чувствовали бы себя совсем одинокими в этом городе, если бы не знали: Конрад — о том, что здесь живет Тина, Тина — что где-то рядом находится Конрад.

Потом музыка смолкла, но Конрад все держал руку Тины в своей. Она мягко освободилась.

— Как ты поживаешь, Тина?

— Хорошо, а ты?

— Тоже.

И оба, сами не зная почему, солгали.

— Я часто вспоминаю и думаю о тебе! — не выдержав, произнес он.

Тина тихонько засмеялась.

— Мистер О'Рейли, я полагала, что у вас хватит такта не говорить мне таких вещей сегодня и здесь, — сказала она, оглянувшись на его белокурую спутницу, которую провожал к столику пригласивший ее кавалер.