Леди и война. Пепел моего сердца - Демина Карина. Страница 56
Единственная уступка возрасту – специальное кресло с ремнями, которые не позволяют Йену вывалиться. Он дремлет, и этот сон крепко не по вкусу Юго. Неужели не обошлось без опиумных капель?
Ее светлость взяли ребенка, чтобы напомнить всем, кем являются. Но любить его…
– Почему он не улыбается? – спросила она сухим надтреснутым голосом, когда карета остановилась. – Подданные должны видеть, что он счастлив.
Ради этого спектакля ее светлость подняли сына на руки. Он, очнувшись, потянулся к ожерелью: камни, пожалуй, теплей этой женщины. Вчера они велели написать портрет. И Юго нашлось место на будущем полотне. Его образ уравновешивает композицию, так пояснил художник. Ее светлость возлежат на кушетке, окруженная цветами и тропическими птицами – специально расставили чучела. В руках ее веер из крыльев чайки, которыми украшена высокая прическа. Взор ее светлости обращен к детям, которые беззаботно играют в тени ее величия.
Одобрили. Вероятно, из-за величия.
И другой, официальный, который должны были представить подданным.
Ее светлость являются матерью наследника.
И войдут в историю именно так, как входят в двери зала: с гордо поднятой головой и нелюбимым ребенком на руках. Она застывает, позволяя собравшимся оценить себя.
Кивком приветствует хозяев, которые не слишком рады тому, что приглашение принято.
Идет к вызолоченному трону. Второму суждено оставаться пустым. Каждый шаг как удар. Каблуки стучат по митлахской плитке, и Юго, которому доверили нести веер, знает, что с куда большим удовольствием она прошлась бы по костям своих врагов. В их число входит весь мир. И жаль, что леди не увидит, как сбудется ее желание.
Ей помогают взойти на постамент и сесть.
Тень устраивается у ног, и место Юго – там же. Ее светлость держатся с молчаливым достоинством, глядя поверх толпы. И люди отмирают.
Болезненное дикое веселье, словно каждый из собравшихся в зале осознает, что веселиться осталось недолго. И музыканты играют вразнобой, но разве кто обратит внимание на подобные мелочи?
Хмель.
Вино.
Пир безумцев, которые надеются, что слепота защитит их от внешнего мира. Детская игра: если не видят они, то не увидят их тоже.
А Йена передают гувернеру.
Присутственное время – два часа. И Юго нервничает, он знает, что ребенка не кормили. Ее светлость не хотели бы, чтобы сына стошнило при подданных. Воды тоже не давали: наследник не должен обмочиться. Его задача – присутствовать. И желательно, всем своим видом выражая радость. Но Йен слишком мал, чтобы притворяться. Действие капель подходит к концу, и Йен, просыпаясь, ерзает, хнычет, того и гляди заревет во весь голос. А Юго только и может, что быть рядом.
Наконец позволяют уйти.
В карете гувернер запихивает Йена в кресло и отворачивается к стене. А Юго без сожаления втыкает иглу в толстую ляжку, обтянутую шерстяным чулком. Человек отключается мгновенно. Проснется он с головной болью и провалами в памяти, которые, Юго надеялся, не останутся незамеченными.
Йен следит за происходящим внимательно, слишком уж внимательно для годовалого малыша.
– Тише, – просит Юго.
Его слух обостряется. И чутье твердит о близкой опасности. Цокот копыт. Голоса стражи… только треть от той, что ее светлость взяли на выезд. Этого мало.
Скрежет ворот…
…гул толпы. Свист хлыста. Хлопки. Чьи-то голоса, прорывающиеся внутрь.
И Юго вытаскивает ребенка, который слишком тяжел и неуклюж, чтобы спастись вдвоем. Карета вязнет. Ругань. Удары. Кажется, бросают камни.
– Только не плачь. – Юго ввинчивается под лавку, между коробами, и тянет малыша за собой. Тот ползет, прижимается доверчиво. Ему страшно.
Коробки с трудом получается задвинуть на место… удары сыплются со всех сторон. Хрустит дерево. Визжат кони. Люди воют. Если повезет, то, вырвав двери, они удовлетворят свой гнев гувернером и не будут искать Юго… не должны.
Но вот рывок. И карета пробивает толпу. Возница нахлестывает лошадей, спеша убраться в безопасные пока еще лабиринты замка.
– Вот и все. – Юго гладит рыжие волосы. – Хочешь есть? Конечно, хочешь. Сейчас выползем… запомни, если чувствуешь опасность, как сейчас, прячься. Лучше быть живым трусом, чем мертвым героем.
Вряд ли Йен понял хоть что-то.
Нарядный костюм изрядно изгваздался. Но это же мелочи, если разобраться.
– На вот.
Юго захватил с собой флягу, правда, молоко успело остыть, но лучше уж холодное, чем никакое. Немного беспокоит тряска, но малыш справляется.
– Все, больше нельзя. – Юго с сожалением флягу отобрал. – Сейчас приедем, и тебя покормят нормально. А это – так… по-быстрому. Устал?
Йен был теплым и уютным. Лежал тихо, вцепившись в Юго, и постепенно дыхание его выравнивалось. Коснувшись хрупких пальцев, Юго с какой-то непонятной тоской подумал, что так и не нашел подходящую самку… и уже не найдет.
В этом же мире отношения слишком сложны, чтобы в них ввязываться.
Карету встречал лорд-канцлер лично. Как Юго и предполагал, ее светлость забрали сына, не посоветовавшись с отцом. И Кормак был зол. Еще больше разозлился он, увидев весьма умилительную, с точки зрения Юго, картину: двое малышей на полу и спящий гувернер. Вина он выпил полбокала, но… разве кто-то станет слушать оправдания?
– Мы… мы вот… а он спать, – сказал Юго, глядя в глаза Кормаку.
Узнает?
Нет.
– А он плачет. И я не знал, что делать.
Кормак взял внука на руки. Интересно, он к нему привязан как к генетическому продолжению его рода или как к символу победы? Впрочем, какая привязанность ни была бы, но хоть как-то защитит ребенка.
– Ты паж? – Этот вопрос был опасен. И взгляд, задержавшийся на Юго дольше обычного. Не следует недооценивать лорда-канцлера, хотя, как многие иные люди, он скорее доверяет рассудку, чем инстинктам.
– Д-да. У ее светлости. – Юго шмыгнул носом. – Там было… так страшно. Я думал, что они нас побьют. Совсем.
Внимание человека следовало переключить.
– Идем.
Шел Кормак быстро и не оглядывался. В детской уже, передав Йена на руки няньке, обернулся.
– Теперь ты служишь его светлости.
Пожалуй, это можно было счесть повышением. Юго не имел ничего против. Список его закончился, новых распоряжений не поступало, а малышу помощь пригодится.
Злость на дочь не помешала Кормаку отправить два вооруженных отряда к Ратуше. Люди в алых плащах не стали возиться с арестами: конница с лету ударила по толпе, смяв задние ряды. И вооруженная пехота довершила дело. Дрогнувших, отступивших затаптывали. Потом, отделяя живых от мертвых, первых отправляли в тюрьму. Показательный суд должен был образумить людей.
Отчаявшись использовать иные методы, Кормак применил силу.
И страх.
Изуродованные тела выставили на площади. Две сотни человек. Мужчин. Женщин. Стариков. Детей. Всех, кто попал под первый удар или же был слишком упрям, чтобы бежать.
Юго смотрел на них, как и весь город.
Юго слышал шепот крыс: быстрая смерть лучше медленной. Скоро зима. И голод.
Холод.
Обреченность.
Приговор. И не лучше ли вынести его тем, кто сидит в замке?
На площади оставляли красные кленовые листья. И алые ленты. И грязные тряпки, пропитанные кровью. А Народное собрание готовилось судить тех, кто словом и делом посягнул на жизнь ее светлости.
Народное собрание осуждало беззаконные действия.
Кормак потребовал особых полномочий, но лорды испугались. Четверо мормэров пригрозили выступить открыто, в случае если лорд-канцлер вздумает захватить власть силой.
Гильдии вышли из состава Народного собрания и примкнули к добровольческим дружинам. Комитет общественного спасения объявил Совету вотум недоверия и потребовал роспуска. Лидеры Комитета заочно были признаны виновными в подстрекательстве к мятежу.
Город выжидал.
Ее светлость позировали.
Они вычеркнули из памяти ссору с отцом и те пощечины, которыми были награждены за глупость.