Чужая невеста - Никольская Ева. Страница 57

– А сама ты в эту лавку разве не ходила? Продавщицу там не видела? – чуть нахмурилась я. Она снова замотала головой, приведя в движение длинные пряди искусственных волос. И я невольно отметила, что эта обновленная Валерия Бродская очень даже ничего. – Женщина, что торгует в лавке, – копия фирса. Только кожа человеческая, – просветила я собеседницу. – В ее магазинчике все и случилось… со мной. Странно, что ты не помнишь этого места. – Она развела в ответ руками, в одной из которых по-прежнему был зажат заметно покореженный фен, я же продолжила: – Сознание меня покинуло именно там, а очнулась… в Стортхэме.

– Где?! – Изумление и ужас, отразившиеся на ее лице, сложно было подделать.

– Та-а-ак, – протянула я, опираясь руками на серебристую раму нашего зеркального «видеочата» с зеленоватой подсветкой. – Хочешь сказать, что и это ты тоже не помнишь? А как клеймо вивьеры получила?

Ильва, помрачнев, опустила голову и принялась нервно теребить пальцами свободной руки темно-русую прядь. Ну… хоть что-то, значит, помнит. И то счастье!

– Рассказывай уже, а? – поторопила молчунью я. – Неизвестно ведь, сколько времени продлится наш неожиданный сеанс связи. Ты там, судя по тому, что я вижу, неплохо адаптировалась. А у меня тут, сама знаешь, как все «весело». Помоги хоть понять, кто друг, кто враг? С кем общаться, кого бояться? Ну-у-у-у же… Иль?

Девушка после моих слов глаз не подняла, но заговорила.

– От отца держись подальше, – бросив бесполезный фен на соседний диван, посоветовала она и, обняв себя за плечи, словно ей вдруг стало зябко, сказала: – Клеймо – его рук дело. Как и остриженные волосы.

И почему я не сильно удивилась?

– А изнасилование? – решив не тратить время даром, продолжила расспрашивать ее.

Шатенка не ответила. Она молчала, сильнее сжимая собственные плечи. И несмотря на то, что душа лэфы обосновалась в моем земном теле, воспринимать ее внешность, как бывшую мою, все больше не получалось. Ильва казалась мне кем-то вроде потерянной в детстве сестры близнеца. Похожая на меня, да, но… не я.

– Что? Насиловал тоже Брэд? – нарушила затянувшуюся паузу я. Голос отчего-то дрогнул, а пальцы начали нервно постукивать по металлической раме.

– Он называл это обучением и подготовкой к взрослой жизни. – Она, оставив в покое плечи, принялась так яростно теребить свои нарощенные волосы, что я испугалась, как бы не оборвала их к черту. – Говорил, что делает мне огромное одолжение.

– Ур-р-род, – прорычала я, сжимая кулаки от накатившей ненависти к черноволосому лэфу. – Полный урод!

– Он очень сильно меня любил, – продолжая смотреть себе под ноги, сказала Ильва. – Но еще больше любил во мне себя. Мы ведь похожи, очень. – Она медленно подняла голову, и я увидела ее глаза.

В них не было ожидаемых мною слез, и боли там тоже не было. Отрешенный взгляд на грани равнодушия. Холодный, непроницаемый, пустой. Ни былой обиды, ни злости, ни страха в нем. Ильву словно подменили за какие-то пару секунд на… бездушную куклу, неспособную на эмоции.

И почему-то подумалось, что именно такой она была раньше, когда жила в Миригоре. Это амплуа стало ее защитным «панцирем», личной находкой, попыткой приспособиться к ситуации, спрятавшись от ужасов собственной жизни за стеной безразличия и покорности. Молчаливая тень, безропотно выполнявшая приказы подонка отца, живой робот, за пустым взглядом которого пряталась измученная душа несчастного ребенка. Ребенка! Ведь ей всего-то было…

– Сколько тебе было лет? – спросила я подругу по обмену. – Когда он начал… – договорить не смогла – помешал ком, вставший в горле, но Ильва и так все поняла.

– Шестнадцать, – спокойно проговорила она. – Первый раз это случилось в шестнадцать. После того как отец чуть не проиграл меня в ристис одному меченому уроду. – Я поморщилась от подобного определения норда. Хотя, если речь шла о Керр-сае, а, скорее всего, так оно и было, с мнением собеседницы имело смысл согласиться. – Надеюсь, ты выбралась из Стортхэма? – неожиданно проявила беспокойство о моей судьбе Ильва.

– Вот еще, – нахмурилась я. – Выбралась и вернулась. Меня там не обижали… почти.

– Ты что?! Сейчас у нордов?! – И опять в глазах ужас. Маска отрешенности разлетелась на невидимые куски, позволив проступить истинным чувствам девушки. Ярким, живым… негативным чувствам. Да что за дела-то, а?!

– Да, я у нордов, – стараясь говорить как можно спокойнее, ответила ей. – Не понимаю твоей реакции. Они хорошие лю… лэфы. Защитили меня, помогли адаптироваться, и вообще…

– Но они же уроды, Лера! Одержимые чудовища!

– А мы с тобой кто тогда?! – возмутилась я. – Не одержимые? У меня на копчике метка, кстати. Штрихкод из десяти тонких палочек. А у тебя?

– На плече, – глухо отозвалась Ильва, слегка озадаченная моим сравнением.

– Вот! – нравоучительно подняв указательный палец, сказала ей я. – Ты теперь тоже меченая, значит. Так что не стоит говорить гадости про таких же, как мы, Иль.

– Но они же страшные, – растеряв весь свой запал, прошептала шатенка.

– На вкус и цвет, – пожала плечами я. – По мне, так некоторые очень даже ничего. – И улыбнулась, вспомнив этих самых некоторых. – Но хватит о них! Давай вернемся к твоему прошлому, пока нас господа фирсы не разъединили. Значит, клеймо поставил Брэд, угу… при его связях добыть форму он вполне мог. Но… зачем? – Я вопросительно уставилась на собеседницу из земного зазеркалья.

Та тоже пожала плечами, а потом предположила:

– Чтобы не отдавать меня замуж за младшего дана? Такие важные особы на шлюхах не женятся. Им благородных лэфири подавай: молодых и невинных, – немного обиженно добавила она. – Дан видел меня еще девочкой и уже тогда хотел оставить у себя в качестве невесты. Но папа настоял на том, чтобы свадьба состоялась в день моего совершеннолетия, а до этого времени я должна была жить дома и блюсти свою честь.

– Честь, – эхом повторила я. – Вот же с-с-скотина! То есть он сам не сдержал данное дану обещание. И, чтобы не ссориться с другом, решил замаскировать таким образом результаты своих… своей…

– Он просто слишком меня любил, чтобы отпустить, – перебила Ильва. И прозвучало это как-то… с гордостью, что ли.

Я удивленно вскинула бровь, но вдаваться в подробности ее отношения к педофилу папаше не стала. А то мало ли в психологии случаев, когда жертва начинала испытывать привязанность к своему мучителю. Вдруг эта девочка, которая сейчас живет моей прошлой жизнью, – одна из таких?

– Ты разве не помнишь? У тебя ведь тоже должна была частично сохраниться моя память. Как у меня – твоя, – снова заговорила Ильва. – Если бы ты знала, как помогла мне, когда я очнулась в белой комнате с узкой кроватью и тумбочкой, на которой лежали какие-то круглые камушки. Только потом узнала, что они называются таблетками. – Ее губы растянулись, и я невольно отметила, что даже улыбка у нее совсем не такая, как была когда-то у меня. Новая личность неуловимо изменила чужое тело, подстроив его под себя.

– Ты была в психушке? – осторожно уточнила я, зацепившись за упоминание «белой комнаты».

– В психушке? – переспросила собеседница, чуть нахмурилась, но тут же снова просветлела лицом. – Не-э-эт, я в больницу попала с сотрясением мозга, как сказал ваш местный лекарь. В смысле, доктор.

– И небось симулировала потерю памяти? – хмыкнула я.

– Да, а как ты узнала? – чуть насторожилась она.

– Сама так же поступила.

– И тебе поверили? Отец не раскусил?

– Надеюсь, что нет. И что с тобой дальше случилось? Как ты добралась до моей квартиры? Чем вообще занимаешься сейчас? Две недели всего прошло, а ты уже и с электрическими приборами дружишь, и волосы в парикмахерской наращиваешь, и вообще… выглядишь вполне довольной жизнью… моей. – Последнее слово само сорвалось с языка, но Ильва сделала вид, что этого не заметила.

– Если бы не Гриша, не знаю, как бы я тут прижилась, – застенчиво отведя взгляд, пробормотала окончательно успокоившаяся шатенка.