Университет Вредной Магии (СИ) - Ветрова Ника. Страница 11
И все - после такого ведьма стала злая!
Вообще колдую я плохо, и магия дается мне ох, как не просто, но не надо было злить ведьму!
Потянулась к бочке мысленно, подняла всю воду махом, словно зачерпнула невидимым ковшом, поднесла к реке, а затем руками, потому что тут магией никак, торопливо поснимала тонкую паутинку медной проволоки с несчастных рыбок. Они даже говорить не могли! У некоторых кровь по губам текла! Ненавижу чертей!
С рыбками я разобралась быстро, после отпустила всех в воду, махнув рукой, чтобы уплывали, а то было видно: сказать что-то хотят. Но освобождение сказочных созданий это только первый этап был, еще следовало следы скрыть. Присела на бережку, присмотрелась к воде: у самой кромки виднелись полудохлые головастики, которым точно не светило стать лягушками. Их я и использовала: протянула руку - и ровно двадцать три гибнущих создания стали стремительно увеличиваться, чтобы плюхнуться в мой призрачный ковш уже золотыми рыбками. Но вот потом, когда я пеленала созданных мной в медную проволоку, жалко их стало... И в мое заклинание вплелся еще один маленький нюанс... Скромный, но действенный.
- Эй, - прозвучал от дороги голос Емели, - долго ты там?
- Да все уже почти, - возвращая печати прежний вид и прикрепляя ее к бочке, ответила рыбаку, - сейчас.
А потом, едва вымыла руки и стерла сажу с одежды, забралась на печку, укрылась и принялась дрожать: слабый с меня маг, очень слабый, потому и в ведьмы пошла...
Так до самого вечера и протряслась под одеялом, практически не реагируя на слова Емели, который стал рассказывать о рыбалке, налимах запредельной величины, сетях, крючках...
Потом начался закат, и Емеля свернул в лесную чащу, печка пыхтела и подпрыгивала на ухабах, по лицу начали бить ветки. Накрылась одеялом с головой.
Потом Емельян спрыгнул с печи и, чертыхаясь, пошел искать путь. Заинтересовавшись, я села, потерла лицо, огляделась: атас! Глухомань такая, что на земле не трава -мох! Кругом темень, совы ухают, ни дорог, ни тропинок, где-то рядом ревет медведь. Причем где-то совсем рядом, и обиженно так ревет, и все ближе, и...
- Емель, а, Емель, - зарычал бурый хозяин лесов, выйдя на свет от печи, - а посылочку прихвати, а?
- Здорово, Михаил Топтыгинович, - ответил возница, находясь в позе чуть ли не принюхивающегося к земле пса, - куда и чего завести-то?
Я в этот миг потрясенно рассматривала медведя в лаптях, шароварах и... латах железных.
- В университет, Арсану Степанычу, другу моему давнему.
- Завезу, - пообещал Емельян Иваныч, - в печь кидай.
- Угу, - сказал мишка, повернулся и исчез.
Вернулся спустя минуту, держа на плече дергающуюся, отчаянно сопротивляющуюся и вопящую девушку в лаптях, сарафане да с косой до пояса.
- Во-о-от, Машенька, - радостно сообщил медведь, - другу моему сердешному в утешение.
Тут уж я не выдержала и как рявкну:
- Слушай, медведь!
Бурый глянул на меня и застыл.
- Ведьма, - охнул испуганно.
Тут бы все и закончилось, да Емеля влез:
- Ага, ведьма, в верситету вашу везу, ага.
Медведь окинул меня внимательным взглядом, после уронил Машеньку на кусты, аккуратненько уронил, достал из-за кирасы письмецо, открыл, чего-то приписал, закрыл, запечатал, протянул Емеле, а мне ехидненько так:
- Скатертью дороженька, госпожа ведьма. А девку я, как есть сейчас, тятьке с маменькой верну, не изволь беспокоиться.
Подхватил девушку и был таков.
А тут и Емеля на печку забрался, повернул ее прямо к огромному замшелому пню и мне весело:
- Все, Станислава, держись! С ветерком помчим!
Скептически смотрю на Емелю, на печь, на пень...
Печь двинулась осторожно, ломая хрупкий валежник, и двинулась прямо к пню, но едва мы подъехали ближе...
- Мама! - заорала я с перепуга.
- Эх, с ветерком! - орал в свою очередь Емеля.
А мы падали вниз! В сплошную черноту! И по вот этой вот сплошной тьме вдруг да как понесемся, аж ветер в ушах засвистел.
- Все, - заорал мне Емельян, - теперь, почитай, до утра мчать будем, ты уж не спи, девица, земли-то мертвые, и, коли упадешь, назад не вернусь!
Это была страшная ночь!
Страшная, очень долгая, ногтесмертельная и ушезаложительная. Где-то перед рассветом печь вынырнула из тьмы на поверхность, все так же, на огромной скорости, пронеслась по лесу и свернула на дорогу аккурат возле вывески "Аремский пограничный пост".
Арем, почти прибыли!
И я повалилась на печь, на которой уже не было подушки - осталась кому-то в мире мертвых.
Дороги и пути Великоземельной Империи
Стася
Утром я представляла собой забавное зрелище: глаза красные, веко подергивается, волосы дыбом, но таким дыбом, которое не вверх, а назад, кожа белая, тело задеревенелое. Ничего удивительного, что, едва подъехали к порубежникам, десятник, проверяющий верительные грамоты Емели, указал на меня и произнес:
- Этот груз в списке не значится.
- Так это не груз, пассажирка, - пояснил Емельян Иваныч.
Десятник глянул на меня, я на него, десятника передернуло, и, подавшись к Емеле, он громким шепотом спросил:
- А оно живое?
- Да живая, - отмахнулся рыбак.
- А молчит чего? - удивился порубежник.
- Так всю ноченьку орала, притомилася, - был предельно откровенен Емеля.
Мой глаз задергался сильнее.
Десятник еще раз глянул на меня, покачал головой, но нашу печку пропустил. Так что, миновав порубежный пост, мы покинули границу, и печенька неспешно поехала по свободным территориям.
- Эй, девка, поспала бы, - предложил мне Емеля.
Едва не прокляла, от души и с чувством!
А потом отвлеклась на природу Свободных земель. Прежде эти земли носили название Долина Чертополоха, но это было давно, до того, как наш Игорон Сильный начал политику завоеваний. Возвысив бога Грома над всеми, он породил культ войны и сделал боевых магов привилегированным классом поначалу княжества, а после и Великоземельной Империи. Мне повезло родиться уже после эпохи завоеваний, и, как все молодое поколение, я гордилась нашей необъятной родиной, в которой пропагандировалось равенство для всех... ну, кроме боевых магов: те как были самые крутые, так и остались. Тьфу на них!