#Сталкер (СИ) - Килина Диана. Страница 18

Удивлялась, для кого построил такой огромный дом – живёт–то один. Уже почти сорок – ни жены, ни детей, родители рано умерли. Отшучивался, что ждал меня, но в глазах гуляла грусть – хотел бы, да не получилось.

Рутина не утомляла, не становилась пресной, напротив. Было хорошо и спокойно. Знала, что к двум зайдёт в строительном комбинезоне, поест жадно, поцелует в макушку и убежит обратно. Вечером приходил грязный, быстро принимал душ и ужинали на балконе. Ночью лежали разомлевшие, потные, довольные на мокрых простынях.

– Рус? – шепнула в приоткрытую балконную дверь, откуда доносился запах дыма, – Ты чего опять здесь? И раздетый совсем, ночь на дворе – холодно, – прошептала с укором, – Заболеешь.

Ведь разрешила курить в квартире, правда на кухне – там чаще всего окно открыто. А всё равно, как мальчишка, прятался.

– Я сейчас, Енечка, сейчас, – быстро затянулся, отвернулся, выдохнул дым тонкой струйкой.

Подошла к нему, обняла сбоку руками, спрятала лицо на груди. С ним было хорошо и уютно, счастливо. Ну и что, что курит – зато свой, родной. От других запах табака не переносила, а Руслану он шёл что ли, подходил, как вторая кожа.

Он подносил сигарету к губам, долго затягивался и выдыхал в сторону, чтобы мои волосы не впитали запах дыма. Обнял одной рукой, погладил по плечу, прижал к себе. Почувствовала – улыбнулся, когда сказал:

– Здравствуйте, Марфа Васильевна.

– Здравствуй, Русланчик, здравствуй. А я вот уснуть не могу, – вздохнула соседка, – Вы такие красивые, счастливые, глаз не оторвать.

Я повернула голову, посмотрела на старушку с седыми завитками – искренне ведь говорит.

– Здравствуйте, – пролепетала одними губами.

– И тебе, Боженька, и тебе, – бабуля вздохнула, отвернулась, посмотрела куда–то вдаль, – Счастливые, – продолжала приговаривать она, – Деток вам надо, да побольше, чтобы продолжение ваше было.

Почувствовала, что Руслан напрягся. Докурил быстро, в две затяжки, выстрелил сигаретой далеко и обнял меня двумя руками. Поцеловал в макушку, грустно улыбнулся.

Знал, что не могу детей иметь. В своё время по молодости голодала – тогда на дискотеке ляпнули, что для таких как я проёмы надо расширять. Похудела – быстро, резко, стала, как тростинка. Вот только на здоровье это хорошо не сказалось – какой–то гормональный сбой. Сижу на таблетках уже четырнадцать лет, без них месячных нет по полгода, а то и больше. Славе не говорила, отмахивалась – думала он несерьезно о ребёнке, блажь очередная. А Руслан спросил однажды, как–то сразу рассказалось. Честно и открыто, ничего не утаивая.

Я бы и хотела. Хотела бы подарить ему наследника, родить сына, затем и дочь. Но, увы.

Он смирился. Отшутился – сказал, что всё равно старый, а детей молодым заводить надо – когда и здоровье есть, и силы.

Так и жили – вдвоём. Научила его лепить бусины. Он научил пользоваться дрелью – собрали вместе консоль в гостиную. На стену притащил телевизор с 3D–эффектом и парой забавных очков – любил смотреть ужастики и боевики «пореалистичней». Я протестовала – дорого, а он отмахнулся – не покупал ведь, а из дома привёз – там всё равно ещё три штуки таких же есть – в каждой спальне.

Продолжал щекотать в пятку по утрам и будить запахом кофе. Водил в рестораны, в кино, на концерты, а сам не мог удержаться от касаний. Сжимал талию, обнимал за плечи. Я вторила ему – гладила по бедру, зарывалась лицом в шею. Постепенно выходить куда–то перестали, всегда заканчивалось одинаково – увозил в первый тёмный переулок и брал прямо на сиденье, ненасытно, порывисто, разрывая бельё и портя одежду.

Любил жадно, со всей страстью – оставляя синяки, но я не жалуюсь. Я полюбила видеть на своём теле его отметины, следы его рук – больная на всю голову, но полюбила. Если перебарщивал, то долго не прикасался или ласкал только языком – пока у меня не заживало.

Скажете – придурки? Скажете – психопаты? Отвечу – ДА!

Завидуйте молча.

Расплата

Тише, души на крыше медленно дышат перед прыжком.

Слышу все Твои мысли, то, что нам близко,

Всё кувырком.

Би–2 «Молитва»

Забылась обида, забылось предательство. Забылись слова, брошенные тогда – в гневе.

Как оказалось – зря.

Я простила, простила по–настоящему. Но там, свыше, решили за нас и не простили.

К осени так и не решилась собирать вещи. В итоге, Руслан переехал ко мне – плюнув на всё. Его дом пустовал – одинокий, забытый, брошенный. Продавать пока не решался, сдавать тоже, сказал: «Пусть стоит».

В то время снова работал неподалёку – строили новостройки возле парка. Как обычно, приходил домой обедать, или я относила еду прямо к нему. Он начал злиться – ребята спрашивали: «Кто такая?». Я решила эту проблему быстро – один раз пришла, столкнулась с кем–то из бригады – представилась: «Жена прораба». Все вопросы отпали, только Рус иногда усмехался, что завидуют – им никто не таскает коробками свежеприготовленный обед.

Парней стало жалко – работа–то тяжёлая, питаться нужно сытно и хорошо, уж я–то знаю – всю жизнь на стройке провела. Начала варить супы и наливать их в трёхлитровую банку. Пёрла тяжёлую сумку, или передавала Руслану дома с наказом дать бригаде поесть спокойно, а он, вечером, благодарил от всех. Не в том смысле, что вы подумали, просто словами.

Счастье было осязаемым, клянусь. Подними руку и дотронься, прикоснись, погладь пальцами – твоё, настоящее. Поиграй с ним в ладони, пощекочи, чувствуешь – не отпускай. А потом всё рухнуло.

Позвонил перед обедом, я шла с сумками к нему. Сказал, что встретит, негоже тяжести таскать – хрупкая. Шла, улыбаясь редкому осеннему солнцу – погода была шикарная. Листва на деревьях огненная – красная, оранжевая, золотая. Трава под ногами ещё отдавала зелёной – не пожухла пока. Дороги сухие, в запахе витает свежесть и прохлада.

Увидела его на тротуаре через дорогу – грязный, небритый, в синем комбинезоне. Улыбнулся, махнул рукой. Я тоже улыбнулась, когда шагнул навстречу, не глядя на дорогу. А потом свежий, прохладный воздух, прорезал мой отчаянный крик:

– Руслан!

Видела только, как его отбросило метров на тридцать. Ударился о столб и повалился на асфальт. Водитель машины, который не успел затормозить, выскочил и побежал к его телу. Пакет выпал из моей руки, трёхлитровая банка разбилась – в воздухе запахло солянкой с грибами, что готовила для бригады.

Застыла, как вкопанная, сердце тоже остановилось. Зеваки, стоящие на остановке, столпились вокруг него, а я пошевелиться не могла.

Как? За что? Почему?

Краски резко померкли. Небо мгновенно заволокло чернотой, начало накрапывать.

Отмерла – рванула вперёд, растолкала людей локтями. Рухнула на колени, протянула руку – тёплый. Дышит, но глаза закрыты. Кожа на лице содрана, вся одежда в крови.

– Руслан… Руслан.. Господи, нет, – по лицу потекли слёзы, перемешанные с дождём, слышала, кто–то вызывает скорую, – Нет, нет, нет.

Взвыла, обхватив голову руками. Ревела, цеплялась за него – оттаскивали. Кто–то говорил на ухо – нельзя трогать, мало ли какие травмы и переломы.

В тот момент вспомнились мои собственные слова: «Чтоб ты сдох, тварь!». Бросила не подумав, но там, наверху всё записывают. Пожелала? Получи.

Так начался отсчёт моей новой жизни. Так я начала молиться: «Только бы выжил».

***

Как проще сказать, не растерять, не разорвать,

Мы здесь на века, словно река, словно слова молитвы.

Би–2 «Молитва»

Врачи отмахивались – кто такая? Не жена, не родственница. Обивала пороги больницы, требовала, стучала в окна регистратуры – без толку. Спала в коридоре на пластиковом стуле, пока спина не начала трещать от острой боли.

Одна медсестричка сжалилась – пообещала проводить ночью, когда дежурных меньше, в палату реанимации. Я стояла в первый раз возле чёрного входа, трясясь от страха и холода – если заметят, то уже никогда не пустят. Не заметили. Молодая девчонка тихо открыла дверь, приложила палец к губам: «Молчи» и провела внутрь.