#Сталкер (СИ) - Килина Диана. Страница 19

Смутно помню трубки, аппарат искусственного дыхания – всё как в тумане. Гипс, какие–то штыри, торчащие из бёдер – картина жуткая, разум размыл детали, иначе просто сошла бы с ума. Я гладила его руку, плакала безмолвно, просила меня не оставлять. Если среди ночи приходили врачи, пряталась под койкой – страшно было жуть, чуть наклонись и увидишь сумасшедшую, сжимающуюся на корточках под кроватью больного.

Через месяц начал дышать самостоятельно – маленькая победа. Тогда со мной наконец–то поговорили, снизошли. Объяснили, что какой–то сложный перелом таза – ходить вряд ли будет, нижняя часть тела парализована. Слушала, кивала головой – плевать, лишь бы жил. Объяснили про реабилитацию, психологическую помощь, терапию – всё записывала, а потом читала в интернете. Искала лучших массажистов, клиники – цены ужасали. Поняла, что не потяну его лечение одна – пришлось начать работать в утроенном режиме. Ночью валилась с ног, но шла в больницу – чувствовала вину за то, что оставляю на целый день одного в холодной палате, обвешанного проводами, трубками.

Осознавала, что в таком режиме и мужики не выдерживают, но работала. Руки истёрла в кровь, отмывая от краски, зрение стало падать – долгие часы за компьютером – чертила проекты и продавала за копейки в интернете. К тому моменту, как его выпишут, надо обустроить всё дома – ванную и туалет, специальный матрас на кровати, купить инвалидную коляску – денег потрачено будет – страшно сказать. Покрасила стены – получила расчёт и бегом в специализированный магазин, а часть откладывала на счёт в банке – на терапевтов и массажистов.

Он молчал с того момента, как очнулся. Медсёстры говорили, что морщился от больничной еды – всё–таки избаловала. Стала уходить домой в четыре утра, два часа проводила за готовкой и относила в больницу. Начал есть лучше, в весе набрал немного. Ночью несколько часов сидела рядом, гладила по рукам – говорила, что всё будет хорошо. Он смотрел своими тёмными глазами и качал головой: «Уходи, зачем тебе калека».

Я не ушла. Не смогла. Я лучше себе ноги оторву и ему приделаю, но лишь бы живой, здоровый и со мной рядом.

Верила, что поставлю на ноги. Знала. Я же упёртая…

Всего и не опишешь вот так, затянется надолго. Не буду посвящать вас во все тонкости жизни с инвалидом – ни к чему. Ему было тяжело, и физически и морально. Представьте – ведь был здоровый, крепкий мужик, а тут ему утку подкладывают. Кормят с ложечки, обмывают влажным полотенцем или везут на коляске до ванной, там садят на специальный стул и моют из душа, как ребёнка.

Руслан терпел, сцепив зубы. Не сказал ни одного обидного, колкого слова. Через пару месяцев начал потихоньку разговаривать. «Как дела?», «Что на работе?». Рассказывала, делилась – стал улыбаться. Встретила пару знакомых – парней с его бригады, передала привет. Сказал, чтоб в гости не звала – не хочет. Я понимала, поэтому просто передавала приветы туда–сюда, но настойчиво отказывалась, если просили зайти, проведать.

Прошло полгода. Массаж давал результаты – начал потихоньку приподниматься на руках, до этого не хватало сил – мышцы совсем атрофировались. Я перетащила ему телевизор в спальню и купила дешёвенький подержанный ноутбук, чтобы не скучал целыми днями, пока я на работе.

Мама приезжала на выходные – помогала с уборкой. Подсказала, что и кому говорить, как свечи ставить, и я начала ходить по воскресеньям в церковь. Замаливала грехи, раскаивалась за неосторожно брошенные слова. У Николая Чудотворца просила за него, а у Девы Марии – сил и мудрости для себя. Помощи не просила никогда – понимала, что не заслужила.

У Руслана началось воспаление, оказалось, что штифты поставили неправильно. Нужна была срочная операция – таких денег не было. Сказали, если не сделать в ближайшее время – ампутация правой ноги до верхней части бедра. Я рыдала на плече у рентгенолога – страховка закончилась, бесплатно больше ничего не будет. Пенсия по инвалидности – крохи и Руслан от неё отказался, слишком гордый.

Тогда пришла в храм прямиком из больницы – тихо плакала перед иконой и впервые попросила для себя. Не сотворить чуда, а просто дать подсказку, какой–то знак.

Шла по городу, укутавшись в старое залатанное пальто. Увидела витрину парикмахерской и салона париков. Не думая, шагнула внутрь.

Вышла оттуда с короткой стрижкой, под мальчика. Попросила обрезать максимально – чтобы продать побольше. Волосы, хоть были и крашеные, но здоровые – заплатили много.

Руслан тогда впервые за всё это время заплакал. Я улыбнулась, сказала: «Отрастут, не зубы», а по его лицу катились слёзы, когда он перебирал короткий рваный «стильный» ёжик на моей голове. Мне тоже было обидно, больно – но я иного выхода не видела. Правда, ситуация была край – хоть на панель иди, или банк грабить – выхода нет.

Вытряхнула шкатулку с драгоценностями – сдала в ломбард. Мама тоже продала своё золото, и соседка – Марфа Васильевна, у неё было очень много и старинное. На операцию накопили быстро, ногу ему спасли.

Так и жили. Прошёл год, снова наступила осень. Больше дышать свежим воздухом на балконе он не мог – холодно. А спускать с пятого этажа без лифта коляску и его самой – невозможно. Я приглашала массажиста по выходным, он помогал забесплатно, и мы гуляли по парку. Я толкала коляску, а Руслан молчал, разглядывал идущих навстречу людей. Один раз я так устала от сочувствующих взглядов, что начала материть одну женщину – она сидела на соседней скамейке и пялилась – нагло, с жалостью, брезгливо. Не выдержала – подбежала к ней, орала на всю улицу. Руслан тогда подъехал, толкнул колесом в ногу и схватил за руку.

– Оставь, Божена. Не стоит.

Баба со скамейки испарилась, а я села на её место. Уткнулась лицом в его тощие колени, накрытые клетчатым пледом, и зарыдала. Руслан гладил по голове, а потом тихо сказал:

– Если бы не ты, я бы давно уже сдох. Им не понять – они думают, что счастливы. На двух ногах, относительно здоровые. Им не понять… – вздохнул, поднял моё зарёванное лицо, вытер слёзы шершавыми пальцами, – Они – бедные, убогие. Они, а не мы. Запомни это, запомни; и никогда больше не плачь из–за убогих – никогда. Поняла?

Я кивнула, и тогда он улыбнулся.

– Пошли домой, – сказал, дотронувшись кончиками пальцев до моих губ.

Меня как током прошибло. Ведь не касались друг друга долго, мучительно долго. Не до этого, да и не представлялось как – он же привык подминать под себя, а тут…

Домой добрались быстро. Сосед с первого этажа помог справиться – уложили на постель моего мужчину. Выпроводила за дверь, прислонилась к ней спиной – страшно.

Пошла на цыпочках в спальню, остановилась в проёме. Руслан глядел в потолок, перебирая руками тонкое одеяло. Бросил взгляд на меня, нахмурился.

– Что? – спросил с опаской.

Я подошла ближе, села на кровать. Погладила напряжённую ладонь, предплечье, провела по плечу. Под пальцами расползлись мурашки – у него.

– Енечка, не надо, – прошептал приглушённо, – Я же не могу…

– Тихо, – наклонилась, чтобы поцеловать, прикоснуться губами к его губам, – Люблю тебя, люблю безумно. Никогда не брошу, – шепнула в щёку, – Чтобы ни случилось, слышишь?

Кивнул, осторожно обнял одной рукой, потом второй. Обхватил некрепко – как мог.

Мы впервые занимались любовью. Во всех смыслах. Медленно, томно. Я ласкала его, вкладывая всё тепло в руки, ласкала губами. Он сжимал меня в объятиях – всё, что был в состоянии делать. По–прежнему горячий, твёрдый – мой. Насаживалась так глубоко, что кричала, как прежде; он вторил мне, нетвёрдо обхватив ладонями за талию.

– Люблю, – шептала, со слезами счастья на глазах, – Мой, только мой.

– Моя, – отвечал он негромко, – Моя, только моя.

***

Пепел лёгок и светел, я не заметил, как время прошло.

Чары силу теряют и превращают жемчуг в стекло.

Би–2 «Молитва»

Сколько мы были вместе? Год, два? Уже и не помнила. Со временем стало легче.