Дверь внитуда - Фирсанова Юлия Алексеевна. Страница 56

И снова меня почти передернуло от веселых интонаций мужчины, или уж точнее его фантома, дубля, кадавра. Стало еще неприятней, чем было. Может, веселый и добрый куратор — это здорово, но каким бы душкой он ни был, общаться через марионетку я не хотела. С детства ненавидела кукольные театры, даже мультиков кукольных и тех не смотрела. Я любила кукол. Тех, что тихо стояли в витрине универмага, неподвижные и спокойные. Игрушки и ничего больше, с которыми можно играть, моделировать ситуации, даже в раннем детстве я четко разграничивала живое и неживое.

Мать мне долго припоминала возмущенный выговор, который я сделала бабушке в ответ на вопрос: «А кукла Аня твоя дочка? Ты ее мама?» Я тогда ответила, взирая на старшую родственницу как на постоянную пациентку дома с мягкими стенами: «Баба, ты совсем глупая? Она же неживая! Она кукла!»

Вот и сейчас от иррационального ощущения, что беседуешь с куклой, которой умелый кукловод нарисует любую улыбку и жест, меня передергивало, как от гусеницы, забравшейся под рубашку.

Я смотрела не на искрящегося добродушием Вадика, а на газон с противоположной стороны асфальтовой дорожки. Там как раз пировала на одуванчиках бабочка-капустница. Насекомое никак не могло решить, какой именно цветочек одарит его самым вкусным нектаром, и перепархивало с энергией зайчика-энерджайзера от одного растения к другому.

— Извини, Вадик, мне жаль, кураторов на переправе не меняют. Кого назначили, пусть тот и будет, — постаравшись сделать так, чтобы ответ не показался откровенным оскорблением, сказала я.

— Ты боишься, что ли? Зря! Денисыч только с виду Терминатор на ликвидации, отпустит он тебя, ну, может, мину особо выразительную скорчит или съязвит чего. Коль мы с тобой заяву общую накатаем, шеф подпишет, и Ледышка рогом упираться не станет. А уж потом…

— Я не боюсь, мне нра… — начала было я, потом решила, что уж это-то точно будет враньем, и поправилась: — Я считаю приемлемой работу под кураторством господина Ледникова. И с моей стороны будет верхом бестактности в одностороннем порядке отказаться от его поддержки.

— Сколько он тебе отстегивает за редкости? Я предложу больше, — резко сменил пластинку Вадик, и что-то не в глазах даже или выражении лица, а в том, как резко сжались в кулак пальцы, было агрессивно-неприятное, что я сказала уже тверже и резче:

— Не хочу обсуждать финансовые вопросы, извините, Ледников — мой куратор и им останется, а сейчас еще раз прошу прощения, мне пора, обед заканчивается. — Я встала со скамьи.

— Извини, Геленочка, не с того конца начал, — тут же вскочил и Вадик, потянулся, поймал мою руку, сжал в ладонях, — ты все-таки подумай, я послезавтра деньком в сквер загляну. Соглашайся, нам здорово вместе будет! — И пальцы его эдак игриво погладили мою ладонь.

Ничего я не ответила, лимит корректной вежливости очень быстро оказался исчерпан. Почти вырвав руку, поспешила в офис. В самом деле, обед за половину перевалил, а мне еще перекусить надо, если, конечно, Талик принес голодающей коллеге порцию суши.

Каблук офисной туфельки попал в выщербину асфальта, пришлось остановиться и вызволить лодочку. Повезло, чуть потянув не вверх, а вперед, вывела каблук из ловушки и практически без потерь, даже кожу не порвала и набойку не сбила, поставила на относительно безопасный островок тротуара. Все манипуляции пришлось производить, повернувшись вполоборота к скамейке, где беседовала с Вадиком. Но там уже было пусто. Значит, действительно исчез фантом. Уйти он никуда не успел бы, а спрятаться тут негде.

Таль принес мне заказанный набор, и настроение, несколько подпорченное общением с кандидатом в кураторы, после перекуса снова поднялось по внутренней шкале до отметки «нормально — плюс». Алинка, заполучив шоколадку, тут же зашуршала оберткой и начала делиться с ребятами. Дениска стал травить свежий выловленный в Сети анекдот. Закружившись в карусели привычных звуков, запахов и действий, я выбросила из головы Вадика и вообще свою дурацкую дверную миссию. Веселый рабочий круговорот бурлил до тех пор, пока я не убежала в комнату отдыха.

На самом деле так возвышенно у нас в офисе именовался банальный туалет. Заслуга в присвоении почетного звания сортиру принадлежала коллективному разуму офиса. После переезда решался вопрос о табличках на двери и нумерации кабинетов. Никто не хотел номера тринадцать, а мы, маркетинг со второго этажа, согласились с радостью и поменялись с бухгалтерией на третьем своим седьмым номером. Посетителей такая нумерация немножко сбивала с толку, зато веселила изрядно.

Так вот, когда номера распределили малой кровью, зашла речь о табличках — названиях комнат. Шеф хотел обычную надпись, соответствующую содержанию, экономный завхоз картинки со схематичными фигурками или буквы М и Ж, тактичная Вера Николаевна предлагала оставить дверь безымянной, не опошляя офис наглядными указаниями на отправление естественных надобностей. А мы, маркетологи, предложили в шутку два варианта названия — «уголок задумчивости» и «комната отдыха». Думали схохмить, а Казимирычу понравилось, даже Вере Николаевне по душе пришлось, одного завхоза не устроило, потому что много букв и дорого, но он остался в меньшинстве. Так туалет официально назначили комнатой отдыха.

Я вошла, заглянула в кабинку и тут же, беззлобно ругаясь, полезла в шкафчик под раковиной. Опять кому-то из дамочек было лень восстановить запасы потраченного на себя же любимую. Нет, я многое понимаю, но неужели они считают, что рулончики туалетной бумаги в кабинках и бумажные полотенца у раковины появляются волшебным образом? Завидую богатству фантазии! Я вот до конца прошлой недели всего лишь была абсолютно уверена, что за закрытой дверью ничто само собой появиться не может. Убедилась, что версия ошибочна, эмпирическим путем на примере собственной кладовой.

И тут же захихикала. А ведь правы дамочки! Они уходят, оставляя пустое место, а в следующий раз снова все на своих местах. Как просто сотворить чудо, когда знаешь, где лежит нужная вещь и куда ее следует переместить!

Странны тропы ассоциаций. Я замерла у раковины, охваченная приступом паранойи. Почему, ну почему я так запросто отдала шоколадку Алинке? А вдруг ее тоже кто-то отравил? Пусть не сам Вадик, а кто-то другой, кто мог знать, что мы с кандидатом в кураторы будем встречаться сегодня? Откуда этот «кто-то» мог все знать, я не очень задумывалась. Оказался же способен неизвестный узнать, где я живу, и подбросить под дверь тортик с бледными поганками.

Нервическое желание все выяснить немедленно, не дожидаясь вечера, когда смогу официально отчалить с работы, целиком захватило душу. Актриса, читай притворщица, из меня никакая, но тут, видно, нужда заставила раскорячиться, как бедную корову в бомболюке из старой комедии. Я вернулась в комнату, со смешком заявив: «Склероз прогрессирует!», схватила с подоконника свою грязную чашку и заодно прибрала салфетку с кусочком шоколадки. Снова метнулась в комнату отдыха. Запершись в кабинке, сосредоточилась на настоятельном желании оказаться дома.

В этот раз перенос не вызвал даже чувства дезориентации. Неужели привыкаю? Или так психую, что ощущать дискомфорт некогда? Все возможно. Хотя в транспорте при малейшем признаке тошнотворного запаха бензина меня обычно укачивало вне зависимости от напряжения нервной системы.

Из квартиры я опять-таки бегом, пока в офисе никто не заметил моего отсутствия, устремилась в соседнюю квартиру, надеясь застать там хоть кого-нибудь: кайста или Конрада. По счастью, никому из соседей не припекло выйти на площадку именно в этот момент, объясняться членораздельно на отвлеченные темы я была малоспособна.

На сей раз дверь была закрыта на замок. Соблюдая видимость тактичности, хотя больше всего хотелось перенестись сразу внутрь, я позвонила. Хорошо, что сделала именно так. Открыли мне не постояльцы-квартиросъемщики, а пожилая женщина в фартуке, овеваемая кухонно-слюноотделительными ароматами. Та самая тетушка, которая трогательно позаботилась позавчера о впавшей в прострацию после неудачного покушения девушке, та, которую Конрад вроде как нанял приходящей хозяйкой.