Умру и буду жить (СИ) - "Старки". Страница 13

Мазуров замолчал. Закурил вторую сигарету. Нам принесли кофе.

— Знаю, всё это смешно как-то… — опять говорит Андрей.

— Не смешно, - перебиваю я. И он, наконец, поднимает на меня глаза.

— Ты ведь не уйдёшь?

— Не уйду.

Мазуров закрывает лицо руками, меж пальцев торчит тлеющая сигарета. Мне показалось, что у него мокрые глаза. Андрей глухо сказал в ладони:

— Если что-то не так, ты просто скажи, не молчи. Я исправлюсь, я изменюсь…

— Я понял. Хотите, я приду сегодня к вам?..

Он поднимает на меня глаза и хрипит:

— А я не знал, как тебя попросить…

========== 7. ==========

На самом деле мне страшно. Да, я не новичок. Да, почти профессионал. Но Мазуров-то нет! У него ни опыта, ни понимания, одни комплексы: как бы не снесло крышу. Вдруг эта тяга ударить меня после разрядки — это его обыкновенная реакция? Наверное, не предложи я ему прийти, он бы не осмелился просить сам. Не дурень ли я? Быстро меня на жалость пробило! Или это не жалость? Это просто я поверил ему?

С другой стороны, вечно не видеться в его доме мы не смогли бы. А дожидаться, что его замкнёт и он вломится в мою комнату с оттопыренным членом и залитыми коньяком выпученными глазами, себе дороже. Это точно закончится лобешником об стену. Моим лобешником! Надо держать руку на пульсе его похоти. Или страсти. Или сумасшествия. Или… любви? Нормальная любовь: сначала убить, потом любить. Или это нужно говорить через «потому что»?

Мы после его признания ни слова друг другу не сказали. Допивали кофе, переваривая эту историю, он, видимо, предстоящий сюжет, а я — состоявшийся, свежеуслышанный. Иван после довёз сначала своего шефа до работы, а уже потом меня «домой». Фирма Андрея находится в самом центре, в хайтековском офисном здании. Он вышел, даже не повернулся на меня. Глаза прячет, не привык откровенничать, боится засветить надежду, сглазить — вот и воротит лицо.

Да и я ворочу. На хрена предложил? Шлюха — она и в Африке шлюха. Всю дорогу до дома собирался подготовить своё драгоценное тельце к разврату. Но в доме была Аня, у меня тут же все упоительные гигиенические планы выветрились. Ходил за ней из комнаты в комнату, развлекал слушанием её рассказов. Не пошёл только в кабинет. Накатило на меня, и я встал как вкопанный у двери, нога не шагает внутрь. Мазурокабинетофобия. Озноб и нарастающая паника. Вызвался крыльцо вымести.

Вообще я впервые оказался во дворе дома без конвоя. Крыльцо, скажем честно, мести было ни к чему, и так чисто, поэтому управился в два счёта. Отправился исследовать дворовое хозяйство. Оно было запущенным: траву, которая уже вовсю занялась, никто не ровнял, в дальнем углу у забора — куча разнокалиберных камней: от булыжников до щебня, тут же битая керамогранитная плитка. Кусты у входа и на заднем дворе разлапились, здесь никто не слышал, что их стричь надо. Но основной шедевр — беседка а-ля бельведер с решётчатыми перегородками, когда-то до нашей эры она была покрашена белым, сейчас это облупленное блёклое уродство, которое на фоне основательного дома цвета тёмной терракоты смотрелось как недостроенная сарайка с элементами вычурного пасторального идиотизма. Внутри беседки по центру установлен каркас для гриля. Думаю, что ни разу здесь не отдыхали: во-первых, некому, во-вторых, некогда, в-третьих, ту-у-ут, в этом уродстве?

Больше ничего особенного во дворе не было. То есть относительное благоустройство коснулось только портала. И живности никакой, в таком дворе собака должна жить, большая и громкая. В общем, холостяцкий скворечник.

Моё трудовое рвение (а я вызвался вывести с ковра в гостиной винные пятна) было прервано Мазуровым. Он был недоволен. Нахмурился и выдавил из себя:

— Ты здесь не для этого!

А меня за язык тянут:

— А для чего? Я ковры тоже умею чистить…

Мазуров покраснел, задышал возмущённо, психанул, стремительно скрылся в своей спальне. Надо же, какие мы нежные!

Сегодня ужин семейный: мне велено сесть за стол вместе с хозяевами. Анна наварила жаркого в горшочках, мы молча стучали ложками: два медведя и медвежонок. Мазуров удрал из-за стола до чая с печеньками. Сразу захорошело, хоть поговорить смогли. Иван к Анне клеится, всякую лабуду с мудрёным видом ей заливает, а она глазами хлопает, тает. Ну и я подвякиваю, подклеиваюсь к их разговору. Суть да дело, время пролетело. Посуду потом перемыли, я ещё долго не мог понять, что мне бы убраться к себе и не мешаться под ногами Ани и Ивана. Короче, когда я допёрся до своей кельи, благополучно забыл об обещании, данном Мазуру. На ночь глядя решил «испить мудрости», погадав на афоризмах. Ну-ка! «Всегда кажется, что нас любят за то, что мы хороши. А не догадываемся, что любят нас оттого, что хороши те, кто нас любит. Л. Н. Толстой». Интересно, никогда не задумывался об этом: то есть не я хорош, а тот, кто любит меня, уже потому, что любит меня, такую паскуду. Типа не думай о себе много, посмотри внимательнее на того, кто влюблён в тебя. На Мазура, что ли? Ёо-о-о… Я ж обещал! И, блин, я не подготовился!

Выскальзываю из комнаты и крадусь в сторону спальни Мазура, может, он уже и спит! Нет, не спит. Стоит в синем махровом халате на лоджии и курит. А я стою в центре комнаты и соображаю, что предпринять. Так и простоял как чурбан. Андрей давит окурок в пепельнице и разворачивается ко мне. Паника в глазах?

— Я бы понял, если бы ты не пришёл…

— Но я пришёл.

— Стась, — медленно говорит Андрей, напряжённо подбирая слова, — не думаю, что тебе это приятно. Но я бы хотел, чтобы это не выглядело как изнасилование.

— Презерватив? — я протягиваю ладонь. Мазуров засуетился. Подскочил к тумбочке и вытащил оттуда маленький пакетик с выпуклым колечком. И у меня вырвалось: — Блин, это простой презерватив.

Мазуров сел на кровать и расстроенно спросил:

— А надо? Золотой?

Ладно. Хрен с ним. Потерплю. Снимаю свою многострадальную рубашку, по-солдатски быстро скидываю джинсы, эротично стягиваю носки и в одних трусах иду к опупевшему обладателю простого презерватива. Сажусь к нему на колени верхом, к нему лицом, забираюсь пальцами обеих рук в жёсткие волосы, поворачиваю его голову и целую в шею, под ухо. Мелким пунктиром прохожусь губами по скуле, по подбородку к другому уху, спускаюсь вниз. Мазуров начал оживать, осторожно гладит тёплыми руками мои ноги, запинается о трусы, переводит тепло на спину, кружочки там «намыливает». Интересно, он орёт во время оргазма? Толкаю его на спину, развязываю пояс халата, раздвигаю пушистые отвороты. Хорош. Такого даже приятно трогать. И пахнет апельсином, и кожа ровная, тёмная, ни жиринки на животе, твёрд, как камень, как керамогранит. Арабески волосиков на груди, минималистичные очень яркие купола сосков, идеальный фронтон линии диафрагмы и рококо пупка — по всем этим архитектурным элементам я смело прошёлся сначала взглядом, потом рукой, потом губами. Возможно, всё закончится без крови… Я просто спущусь ниже, ещё к одному скульптурному элементу — к триумфальному столбу — и всё решу к его удовольствию и моему спокойствию. Ни хрена! Как только владелец сего телесного зодчества осознал, что я тупо нацелился на минет, он хватает меня за волосы, дёргает вверх, на себя, и шипит:

— Я не хочу так!

И теперь он хозяйничает на мне, исследует дизайн бледного объекта. Перевернул меня на спину, сам сел сверху. Он обошёлся без взгляда, и руки были не отдельно, а в содружестве с губами и зубами. Целует, дышит там, где пожелтевшие отметины от его же ударов, прощение вылизывает? Неожиданно быстро спускается к трусам, руки под них, на ягодицы, а зубами резинку тянет вниз. Я даже удивлён его инициативности. Мои ноги взмывают вверх, и труселя вместе с ними улетают к потолку и шлёпаются где-то рядом с ухом. И я понимаю, что его инициатива какая-то слишком наглая. Он раздвигает ноги и лицом в пах, ртом ловит мой грустный член, сжимает, требует, чтобы член повеселел. Блин, ещё этого мне не хватало!

— Я не хочу так! – шепчу я и вцепляюсь в его волосы, отталкиваю от паха. Кручусь под ним, выпячиваю зад. Андрей стаскивает меня к краю кровати так, что мои колени оказываются на полу, а живот на постели. Он не рычит, не стонет, не кричит, не воет, слышно только трение о тело, трение рук, щёк, бёдер. Когда он наконец входит, я понимаю, что таки презерватив лежит перед моим носом, что я всё-таки идиот, нужно было подготовиться. Блин, больно! Вся наметившаяся «весёлость» моего члена сдохла. Я терплю, я дышу, я смогу… Вцепился пальцами в простыню, перевожу боль на ладонь, сжал простынь зубами, жую её, мусолю. Андрей задышал часто и задёргался на мне, выпустил в меня струю и упал на спину. Чёрт, а как же мои ушибы? Теперь больно и на животе. Шепчу, хотя и зарекался терпеть: