Трудное примирение - Грэхем Линн. Страница 15

Смуглый палец снова пробежал по ее напряженной нижней губе.

— Когда я с тобой, не надо ни о чем волноваться, — мягко укорил он.

С тех пор как они с Люком встретились, она не провела ни одного дня без волнения. Пронзительное чувство незащищенности, порожденное сиротским детством, расцвело в ней тогда пышным цветом. Но теперь все позади, напомнила она себе. В качестве жены она займет в его иерархии ценностей совсем другое место. К несчастью, ей никак не удавалось представить себя в этой блистательной роли. Неужели это не сон?

— Почему ты хочешь на мне жениться? — Она изо всех сил сжала руки, решившись наконец задать ему этот вопрос напрямик.

— Не могу представить себе, как я буду жить без тебя. — Он расправил складочку на ее шелковой блузке и ловко оторвал остававшийся на ней ярлык. — Может, отложим этот разговор до менее людного места? — спросил он беззаботно.

Тут только Кэтрин заметила, что в лифте кроме них едет пожилая пара, и покраснела до корней волос. Она была так поглощена собственными переживаниями, что и думать забыла, что они не одни. Кэтрин Сантини. Она произнесла про себя это имя, посмаковала его, и ее охватила несказанная радость.

Не бывает, чтобы жизнь начиналась «в один прекрасный день», а кончалась «с тех пор они жили мирно и счастливо», сказал ей как-то Люк. И, несмотря на это, преподнес ей осуществление мечты — в подарочной упаковке. Очевидно, если надеяться изо всех сил и изо всех сил об этом молиться, такое может произойти.

На улице ее поразила жара. Она заметила пышно цветущие розы вдоль больничной ограды, и внутри у нее все сжалось.

— Лето, — прошептала она. — В сентябре ты должен улететь.

С невозмутимым спокойствием он усадил ее в машину. Все тут казалось знакомым, однако ее по-прежнему била дрожь. Люк не говорил ни слова. Конечно, он знает. Он знает, что из памяти у нее выпало гораздо больше, чем какие-то несколько недель, просто не хочет об этом говорить, чтобы не тревожить. Теперь все понятно. Понятно, почему доктор Лэдуин так удивился, когда она поспешила выписаться из больницы. И понятно, почему она не узнает ни одежды, ни прически, ни происшедших с Люком перемен. Она забыла почти целый год.

— Люк, что со мной было? — отрывисто спросила она. — Что у меня с головой?

— Не вздумай ее утруждать. — Его невозмутимость чудесным образом успокаивала ее. — Лэдуин советовал мне не пытаться заполнять твои провалы в памяти. Он прописал тебе отдых, покой и все, что захочешь, в пределах разумного. Возможно, тогда память сама вернется — либо сразу, либо постепенно.

— А если нет?

— Ничего страшного. Меня же ты не забыла. — В его глазах мелькнуло неподдельное торжество.

Еще не рождалась на свет женщина, которая могла бы забыть Люка Сантини. Можно безумно его любить или безумно ненавидеть, но забыть его невозможно. Ненавидеть? От этой мысли у нее даже брови полезли вверх, она понять не могла, как такое пришло ей в голову.

— Ты не хочешь отложить свадьбу? — с усилием спросила она. Это было бы самым разумным и очевидным решением. Но как раз разумного и очевидного она и боялась сильнее всего.

— А ты хочешь?

Она горячо замотала головой, не решаясь встретиться с ним глазами. Неужели она до сих пор так боится его потерять? Он предложил ей выйти за него замуж. Что еще он мог для нее сделать? Чего же ей еще надо?

Он не любит, он все-таки не любит ее по-настоящему. Если она и победила, то лишь благодаря покорности и смирению. Она ничего не требовала, не капризничала, не досаждала ему, не доставляла никаких неприятностей. Она была послушна, надежна и мечтала о детях. У нее никогда не было других любовников. Люку не так-то просто было бы ужиться с женщиной, имевшей прошлое, сходное с его собственным. А в спальне… стоило ему к ней прикоснуться, как по коже у нее пробегал огонь и, хотя она никогда ему об этом не говорила, она едва могла сдерживать охватывающий ее восторг. А самое главное, наверное, — это то, что она его любит и он позволяет ей любить себя и не требовать больше, чем он готов ей дать. Как бы там ни было, он хочет не столько жениться, сколько как бы повысить ее в звании, а это, хотя ее гордость и протестует, все-таки лучше, чем просто денежное вознаграждение.

— В ближайшие же дни мы поженимся, — небрежно бросил Люк и, взявшись за телефон, начал серию бесконечных звонков. Заметив, что она за ним наблюдает, он растянул губы в непереносимо ослепительной улыбке и, протянув руки, привлек ее к себе. — Вид у тебя счастливый, — сказал он бодро.

Лишь женщина, потерявшая голову от любви, может забыть целый год жизни и, несмотря на это, быть счастливой. Она сбросила туфли и блаженно приникла к нему, считая себя самой счастливой женщиной на свете. Если она изо всех сил постарается быть ему самой лучшей женой, то он, может быть, и в самом деле ее полюбит.

— Мы попали в пробку, — кокетливо прошептала она, теребя кончик его галстука и чувствуя себя гораздо смелее, чем когда-либо раньше. Уверенность в том, что они скоро поженятся, изменила ее обычную сдержанность.

Люк вдруг напрягся и замер на полуслове. Опершись рукой на его бедро, Кэтрин склонилась над ним и принялась развязывать ему галстук — как она надеялась, в самой соблазнительной манере.

— Кэтрин… что ты делаешь?

Люк был прямо-таки невероятно непонятлив. Взглянув ему в глаза, где застыло изумление, она покраснела и, опустив голову, принялась за пуговицы на рубашке. Она поняла причину его осторожности и прятала озорную улыбку. Она раздевала Люка в первый раз. И в первый раз она была инициатором любовной игры. Ласковые пальчики пробежали по золотистой коже, покрытой завитками черных волос. Он с шумом вдохнул, мышцы у него напряглись, и это придало ей уверенности.

До чего же приятно было просто прикасаться к нему. Как странно, подумалось ей, разум твердит, что такого быть не может, а чувство говорит, что она по нему буквально изголодалась. Когда она, страстно прильнув губами к его вздрагивающему телу и все более отдаваясь охватившему чувству, осыпала его поцелуями — от загорелой шеи до напрягшихся мышц живота, — он дернулся и уронил телефон.

— Кэтрин… — пробормотал он, тая от удовольствия.

Она погладила его бедро. Едва она к нему прикоснулась, он застонал, и ее охватило ощущение поразительной власти над ним. Его била дрожь, голова запрокинулась, мышцы напряглись. «Оказывается, это очень легко», — подумала она, наслаждаясь тем, как он отзывается на ее прикосновения.

— Кэтрин, так нельзя. — Он дышал так быстро и громко, что слова прозвучали невнятно.

— Но мне приятно, — отозвалась она, слегка удивляясь себе, но говоря чистую правду.

— Per amor di.Dio, где моя совесть? — выдохнул он.

— Какая еще совесть? — прошептала она, растворяясь в море сладострастия, и принялась расстегивать молнию.

— Cristo, да это же сущий ад! — Совершенно ошарашив ее, Люк резко вырвался из ее объятий. — Так нельзя. Мы уже у самого аэропорта! — невнятно пробормотал он.

— Мы же в пробке. — Большей обиды, большего унижения Кэтрин в жизни не испытывала. Она смотрела на него как раненое животное.

Он выругался и вдруг, резко прижав к себе, впился ей в губы жадным поцелуем, от которого у нее перехватило дыхание, и страстно захотелось большего. Заныл каждый нерв ее тела. Она ощущала каждый его мускул. Его запах, его вкус, будто сильнейший наркотик, сводили ее с ума.

Оторвавшись от ее губ, он зарылся лицом в ее растрепавшиеся волосы. Как мучительно было расстаться с его губами… Его сердце стучало у самой ее груди. Она буквально ощущала, как он борется с собой. Он испустил долгий, мучительный вздох.

— Ты еще слишком слаба, Кэтрин. Тебе надо отдохнуть, — напомнил он ей почти грубо. — Будь милосердна. Не мучай меня.

— Я не больна. Я прекрасно себя чувствую. Она умолчала о странной вибрации в основании черепа.

Он поглядел на нее недоверчиво и усадил на прежнее место.

— Ты так говоришь, потому что думаешь, что именно это я хочу услышать. Как ты можешь чувствовать себя прекрасно? Ты должна чувствовать себя паршиво, и очень прошу запомнить, что в следующий раз я хочу услышать именно «паршиво»! Тебе ясно?