По дороге к любви - Редмирски Дж. А.. Страница 49

Похоже, Эндрю тоже нравится. Он трогает косички, гладит их пальцами.

Я краснею.

– Деточка, кроме шуток, черт возьми, я потрясен… Да ты просто красотка!

– Спасибо…

Господи, кажется, я хихикнула.

Тоже оглядываю его с головы до ног. Он все в тех же джинсах, простой футболке и черных туфлях, но кажется мне самым красивым мужчиной на свете, и мне плевать, что на нем надето.

Мы идем к выходу, и в лифте, да и в коридоре тоже, я ловлю на себе взгляды мужчин; и кое-кто из них, оглядываясь на меня, рискует свернуть себе шею. Эндрю замечает это, и, кажется, ему это очень нравится. Вышагивая рядом со мной, он так и сияет. Чувствую, что и у меня щеки краснеют, как помидоры.

Сначала мы отправляемся в какой-то клуб и где-то с часик слушаем живую музыку. Потом хотим выпить, и у меня спрашивают удостоверение личности: а вдруг мне нет еще восемнадцати. Документа с собой не оказалось, и выпить мне не дают. Тогда Эндрю ведет меня в другой бар.

– Тут пан или пропал, – говорит он, когда мы рука об руку подходим к дверям. – Чаще всего спрашивают, но бывает, что повезет, а если тебе на вид не меньше двадцати, то и не заморачиваются.

– Мне будет двадцать один через пять месяцев, – говорю я, крепко сжимая его руку, когда мы переходим на перекрестке оживленную улицу.

– А я, когда увидел тебя в автобусе, очень боялся, что тебе еще только семнадцать.

– Семнадцать?

Неужели я так молодо выгляжу? Сейчас это мне ни к чему.

– Послушай, я встречал пятнадцатилетних девиц, которым можно было дать двадцать, если не больше.

– Так ты считаешь, что мне на вид семнадцать?

– Нет, лет двадцать, думаю. Это я просто так ляпнул.

Ну слава богу.

Этот бар немного поменьше, и публика здесь помоложе: от двадцати пяти до тридцати где-то. В глубине помещения видны несколько бильярдных столов, освещение приглушенное, ярче всего освещены именно эти столы; туалеты справа по коридору. В отличие от первого бара, здесь густо накурено, но меня это мало волнует. Я не люблю курить, но прокуренный бар дело нормальное. Без табачного дыма словно чего-то не хватает.

Из динамиков на потолке льется какая-то знакомая рок-музыка. Слева небольшая сцена, где обычно выступают музыканты, но сегодня она пуста. Впрочем, это совсем не портит тусовочной атмосферы заведения: что говорит мне Эндрю, едва можно разобрать – все заглушает музыка и громкие голоса вокруг.

– Ты в бильярд играешь? – кричит он, наклоняясь к самому моему уху.

– Играла несколько раз! – кричу в ответ. – Только плохо получалось, похвастать нечем.

Он тянет меня за руку, и, осторожно проталкиваясь сквозь плотную толпу, мы направляемся к бильярдным столам: там хоть свету побольше.

– Сядем здесь, – говорит Эндрю; теперь он может слегка понизить голос, хотя динамики орут прямо перед нами. – Это будет наш столик.

Сажусь за небольшой круглый столик, прижатый к стене прямо под лестницей, ведущей на второй этаж. Кончиком пальца отодвигаю подальше полную окурков пепельницу. Скоро подходит официантка.

А Эндрю уже возле бильярдных столов, разговаривает с каким-то парнем, наверное, хочет вступить в игру.

– Извините, – говорит официантка, убирая грязную пепельницу и ставя на ее место перевернутую вверх донышком чистую. Влажной тряпкой протирает крышку стола, а заодно и пятно под пепельницей.

Я улыбаюсь ей. Это хорошенькая черноволосая девушка моего возраста, может, чуть старше; в одной руке у нее поднос.

– Вам что-нибудь принести?

У меня только один шанс: надо вести себя так, как ведет себя всякий, у кого не спрашивают документа, подтверждающего возраст.

– «Хайнекен», пожалуйста.

– И мне тоже, – говорит Эндрю, подходя сзади с кием в руке.

Увидев Эндрю, официантка пялит на него глаза, а я наслаждаюсь этой сценой, как недавно он наслаждался в лифте. Придя в себя, она кивает, бросает на меня взгляд («Ну и повезло же тебе, сучка», – читаю в ее глазах) и уходит.

– Вон тот парень еще раз сыграет – и стол наш, – произносит Эндрю, садясь на пустой стул.

Возвращается официантка, ставит перед нами пиво:

– Захотите еще чего, помашите рукой.

– Она не спросила у тебя документа, – говорит Эндрю, наклоняясь ко мне через столик, чтобы никто не слышал.

– Да, но это не значит, что не спросит еще кто-нибудь… Со мной такое бывало. Мы с Натали однажды успели уже напиться, как вдруг подошли и спрашивают, а потом выставили.

– Лови момент, пока есть возможность.

Он улыбается, берет пиво и делает быстрый глоток.

Я следую его примеру.

Зря, конечно, взяла с собой сумочку, не надо было, приходится все время за ней следить. Когда подходит наша очередь играть, я ставлю ее на пол под бильярдный стол. Мы находимся как бы в отдельной каморке, никого рядом нет, поэтому я не очень о ней беспокоюсь.

Эндрю подводит меня к стойке с киями:

– Выбирай, какой тебе больше по руке. Прикинь вес, длину…

Это становится забавно: он, кажется, действительно считает, что меня надо учить.

Прикидываюсь дурочкой, делаю вид, что стесняюсь, мало что понимаю; разглядываю выставленные в ряд кии, словно передо мной полка с книгами; наконец выбираю. Провожу рукой по всей его длине, потом как бы пробую ударить по шару, делаю вид, что прикидываю, каков он в руке. Понимаю, что со стороны выгляжу глупой, смазливой блондиночкой, которая в первый раз в жизни держит в руках кий, но у меня свое на уме.

– Кий как кий, не вижу, чем он отличается от других, – пожимаю я плечами.

Эндрю укладывает шары в треугольную рамку, равняет, осторожно поднимает рамку и кладет под стол.

Потом кивает мне:

– Хочешь разбить?

– Не. Давай ты.

Хочется полюбоваться на него, как красиво он будет наклоняться над столом, сосредоточиваться, – ох, он сейчас просто неотразим.

– Хорошо, – отвечает он и устанавливает биток.

Несколько секунд тщательно возит по кончику кия кусочком мела, кладет мел на бортик стола.

– Если ты раньше играла, – начинает он, занимая позицию перед битком, – тогда, наверное, знаешь основные правила. – Наставляет на биток кончик кия. – Бить можно только по белому шару.

Меня смех разбирает, но бог с ним, пусть позабавится.

Я смиренно киваю.

– Значит, так: тебе можно забивать в лузу только шары с полосками, понятно? Если ударишь по одному из этих, видишь, окрашенные, засчитывается в мою пользу.

– А вон тот черный? – указываю я на шар с цифрой 8 в середине стола.

– Если забьешь его до того, как забьешь все свои, – усмехается он, – ты проиграла. А если забьешь белый, теряешь ход.

– И это все?

Я принимаюсь усердно тереть мелом кончик своего кия.

– Пока да, – отвечает он.

Кажется, Эндрю опускает кое-какие правила, считает, что мне знать их не обязательно.

Эндрю наклоняется над столом, ставит пальцы на голубое сукно и кладет кий в основание большого пальца. Скользит им взад и вперед пару раз, прицеливается, делает паузу, бьет по шару, и все остальные раскатываются по столу.

«Неплохая разбивка», – думаю я.

В лузах оказываются сразу два шара: один окрашенный, другой с полоской.

– Ну что? – спрашивает.

– Что – что? – продолжаю я валять дурочку.

– Какие шары выбираешь? Окрашенные или с полоской?

– А-а… – Я делаю вид, что только что поняла. – Есть разница? Ладно, беру с полоской.

Это не совсем по правилам, но он, кажется, хочет дать мне фору.

Моя очередь, я иду вокруг стола, ищу удобное место для удара.

– Объявлять или как?

Смотрит на меня с любопытством. Наверное, надо было выразиться иначе, что-нибудь типа: «Бить в любой мой шар, в какой захочу?» Но я уверена, что он еще ни о чем не подозревает.

– Просто найди любой с полоской и постарайся загнать его в лузу, вот и все.

Ладно, похоже, мне удалось навешать ему лапшу на уши, он ничего не понял.

– Погоди, может, сыграем не просто так, а на что-нибудь? – спрашиваю я.