И телом, и душой (СИ) - Владимирова Екатерина Владимировна. Страница 88

Нужно было уходить. Но он остался, изменившись и изменив то, что было вокруг них окончательно.

Он столько лет ждал перемен и от нее. Столько лет!.. А потом устал ждать, привыкнув к тому, что у него было. Перестал мечтать, надеяться, верить. Перестал ждать. Привык.

А сейчас... дождался.

Ее изменила работа. Кто бы мог подумать? Так просто, так ожидаемо... И он не догадался об этом.

Лене нравилось работать в кондитерской Каверина. И как бы Максим не противился, он не мог просто закрыть глаза на то, что жена стала выглядеть... счастливой. Как в первый день их встречи, до того рокового момента, когда жизнь перестала для них существовать, замерев на мертвой точке невозврата в прошлое и недвижения вперед. В тот самый день, когда он в последний раз проявил слабость. И остался с ней в тот миг, когда особенно был ей нужен.

Переживал ли он? По началу, да. Слабость всегда раздражала его, просто бесила, выводя из себя.

Четыре года безысходности и гонки за тем, что они так и не смогли догнать. А потом еще пять лет ада, в который они превратили свою жизнь. Вдвоем. Вместе. Как друг другу и обещали тогда. Девять лет пустоты и одиночества. Не ужасно ли?! Не обидно ли!? Сдержав обещание, они, тем не менее, предали самих себя. Обещанием, единственным обещанием, которое нужно было оставить невыполненным. И уйти. Разойтись.

Осознание того, как неправильно он жил все эти годы вдруг, как сиянием молнии, озарило его.

Неправильно, неверно, подло, грубо и жестоко. Не так, как нужно было. Не так, как должен был.

Неужели виновата была лишь она? Лена никогда не просила больше того, что он ей давал. Никогда, хотя имела на это полное право. Она, как никто иной, могла потребовать от него другого отношения. Но молчала. И первые четыре года. И последующие пять. Терпела, прощала, любила. Никогда не возражала, не кричала, закрывала глаза на измены и вынужденную ложь. Знала о них, но молчала!..

Каким же неправильным было все это. Эти годы пустоты и одиночества вдвоем.

За чем гнался он? Чего ждала она? И неужели это стоило того, чтобы превратить жизнь вдвоем в ад!?

Он подчинил ее себе, и она поддалась ему, - подчинилась. Кто виноват в этом? Он – что заставил ее уступить!? Или она – что заставила себя сломаться!?

Или же оба – что поставили друг друга перед выбором!?

Кто виноват в том, что сейчас он так же, как и годы назад, требует от нее повиновения во всем?! В том, что желает, чтобы она по-прежнему принадлежала ему одному?! В том, что не представляет и малейшей вероятности того, что ее не будет рядом с ним?! Кто виноват в том, что он не отпускает ее?! И в том, что она не уходит?! На протяжении девяти лет они ходят по одному и тому же кругу, описывая окружность за окружностью не в силах вырваться из замкнутого круга судьбы!?

Кто виноват в том, что он медленно убивал ее, а она так же медленно убивала себя сама? И кто виноват в том, что теперь, когда она решила вырваться, он не позволяет ей сделать этого, привыкнув к тому устоявшемуся миру и не желая перемен?! Сопротивляется, борется, дичится, бьется о камни и убивает себя. И ее тоже убивает. Своей необоснованной грубостью, жесткостью, порой переходящей в жестокость, ревностью и маниакальной зависимостью от нее! Знает, что поступает неправильно, но разве в силах он сейчас изменить то, что складывалось на протяжении девяти лет безумия!?

Слишком долгий срок... Слишком долго он убивал ее, слишком долго она позволяла ему это.

Сейчас требовать от него объективности, понимания реальности, а не мнимости, было бессмысленно. Он бы увидел, услышал, почувствовал лишь то, что хотел бы увидеть, услышать и почувствовать. То, что уже нарисовало для него его болезненное воображение, которое складывалось и развивалось в эти годы.

Но Лена... От нее никто ничего не требовал. И она, наконец, созрела до того, чтобы понять реальность и принять ее такой, какой она была на самом деле, а не той, которую нарисовал для нее Максим и она сама.

И она увидела. Она изменилась.

Когда он вернулся из Москвы, он думал, что сойдет с ума от одного лишь взгляда на свою жену. Он никогда не думал, что ТАК скучал по ней, пока не увидел ее, стоящую рядом с собой.

Ему хватило и мгновения, чтобы, поймав ее завороженный взгляд, стремительно подскочить к ней и, сжав в объятьях, ощутить ее трепет кожей.

И тогда он понял, чего ему не хватило в столице. Ее. Ему не хватало Лены.

В воздухе витал аромат ее тела, звук ее голоса заглушал все посторонние звуки, и ее образ мелькал перед глазами. Он не мог без нее. Он ощущал какую-то подавляющую все остальные желания потребность видеть, слышать, чувствовать ее. Хотя бы услышать ее голос. Он силился не звонить ей, выключая телефон и переживая, что в его отсутствие ей может позвонить кто-то другой. Включал телефон, набирал ее номер и смотрел на дисплей невидящим взглядом, так и не решаясь нажать «Вызов».

Самыми невыносимыми были для него первые и последние дни командировки. Когда он сходил с ума от разлуки и явственно ощущал, что что-то невозвратно уплывает. Лена уплывает от него... К другому?..

Звонки Воркутову с попытками узнать, как продвигается расследование, ничего ему не дали, потому что детектив отказался отвечать на вопросы до завершения работы. И Максиму пришлось сдаться.

Что-то по-прежнему держало его за горло и давило на грудь, сжимая ее тисками. С каждым днем все сильнее и сильнее. А когда Лена позвонила и сообщила о том, что Порошин нашел ей работу, Максим думал, что впервые в жизни совершит глупость, плюнет на переговоры и рванет назад. К ней. Чтобы оградить свою женщинуот этогомужчины! Друга детства, чтоб ему гореть в аду…

Его пыл охладил Петя, вынудив остаться в Москве до завершения переговоров. И он сдался вновь.

Когда увидел сияющее радостью при виде него лицо жены, он подумал, что поступил верно, и, сжимая ее в объятьях, целуя красные щечки, нежные изгибы шеи и мягкие губы, все еще верил в то, что его опасения и догадки были плодом воспаленного воображения. Ощущая кожей ее страсть и испивая ее до дна, он отдавал ей то, чего никогда раньше не давал, чего никогда не рискнул бы ей отдать. И на ее крики отвечал ответными криками, и на слова любви, едва не сорвавшись, чуть было не ответил тем же.

И, казалось, что так и должно было. Что-то особенное, волшебное было в этих моментах их близости. То, чего не было раньше. Единения? Взаимности? Чувства?.. Он думал, что счастлив. Почти... До счастья нужно лишь дотянуться. Вот оно, стоит в шаге от него, и он может назвать его по имени... Л-е-н-а…

Но на следующий день он позвонил Воркутову, и они договорились о встрече в парке...

Он подвозил Лену до кондитерской и ощущал, как почти невыносимо сильно билось в груди его сердце. Словно предвещая беду, ощущая ее в парящей тишине спокойствия перед готовящейся бурей.

И он рад бы был не думать о том, какие материалы предоставит ему детектив, хотел бы переключиться на нее, эту дорогую сердцу женщину, без которой он не мог существовать.

И он переключился. Лишь на миг забыл о том, каким должно было продолжиться для него это утро.

Лена, смущенно потупившись, посмотрела на него и покраснела. Что-то такое было в ее взгляде, от чего у него чуть было не снесло крышу. Рыкнув сквозь зубы, он с силой притянул ее к себе и с силой поцеловал.

- Я буду тебя ждать после работы, - прошептала она ему куда-то в область шеи. Нежно коснулась кожи горячими губами, вызывая дрожь во всем теле. – После работы. Приходи...

Стискивая зубы, и едва сдерживаясь, у него хватило сил лишь на то, чтобы кивнуть, завороженно глядя на расплывшиеся в улыбке губы и искрящиеся глаза.

Лена, бросив на него быстрый взгляд, выскользнула из салона автомобиля и поспешила к зданию.