И телом, и душой (СИ) - Владимирова Екатерина Владимировна. Страница 90

И он думал, что ошибся. Он хотел ошибиться! Впервые в своей жизни он хотел ошибиться.

Но... фотографии ему не лгали. Жадным взглядом он пробегал от одной к другой, улавливая детали.

Вот Лена идет по тротуару, низко опустив голову... Почему не покрыла голову? Ведь заболеть может!..

А вот улыбается, глядя в грозовое, охваченное свинцовыми тучами небо... И ему так захотелось в это мгновение разделить ее радость!..

Вот она выходит из высокого, светящегося зеркальными окнами здания... Ходила к Каверину!..

А потом... Бежит навстречу... к нему!.. К Порошину!

Максим стиснул зубы, ладони сжались, глаза налились кровью...

А потом... вновь Лена. Идет на работу... Садится в такси... Прижимает к себе закрывшийся зонт...

И Порошин!.. Снова. Рядом с ней... В кафе... На улице... В парке!..

Все слилось в одно большое пятно. Сознание помутилось... На скулах заходили желваки, дыхание многократно участилось, и дышать стало болезненно тяжело, почти невыносимо...

Сердце оглушало своим бешеным биением, настойчиво рвалось в мозг, разъедало его ударами набата.

А перед глазами... Лена… Порошин!.. Лена… Порошин... Лена! И Порошин!..

На последней фотографии... уже не просто рядом... уже...

Он понял, что почва ушла из-под ног, земная ось накренилась и потянула его за собой...

Ведь на последней фотографии...

Он не мог поверить!.. До сих пор не мог поверить.

Смотрел, видел, даже разглядывал, каждую деталь, каждую мелочь. Какое на ней пальто, какой шарфик, сапожки... И волосы опять не прикрыты шапкой. Он сосчитал каждую складочку на лбу, в уголках губ, родинку у виска, небольшой шрам на подбородке, светлую прядь волос, упавшую на глаза... Он признался себе в том, что эта женщина самая красивая, которую он когда-либо в жизни видел!.. Она была его женой...

Но его мир медленно стал рушиться.

Ведь на последней фотографии его жена стояла в объятьях другого мужчины!.. В объятьях Порошина!

Дыхание стало разрывать грудь, Максим ощущал ту ноющую боль, что сковала его сердце.

Ярость застилала глаза, ослепляла, делала его безумным, почти сумасшедшим...

Порошин... этот наглый, самоуверенный мальчишка!.. Посмел, осмелился, рискнул!.. Поцеловать его жену... А Лена?.. Что же она? Как она посмела позволить сделать ему это?! Нет, она не могла… Не могла!..

Скрежеща зубами, резко отбросил кипу фотографий на соседнее сиденье. Глубоко вздохнул, сильно зажмурившись. Стиснул зубы и яростно ударил ладонями по рулю автомобиля, почти не ощущая боли, пронзившей руки. Отчаянно зарычал, издавая по истине звериный рык, снова яростно забарабанил ладонями по рулю, матерясь про себя, а потом и в голос. Не сдерживая эмоций, ярости, гнева, раздражения, обиды и бессилия.

Тяжело дыша, наклонился вниз, уткнувшись в руль горячим лбом.

Стремительно выпрямился, схватил фотографии в руки и поднес лицу. Поморщившись от неприязни и вмиг охватившего его омерзения, рассмотрел фотографию еще раз.

Как и предупреждал его Воркутов, он увидел лишь то, что желал видеть. Что уже нарисовало его воображение, чего он ждал, чего боялся, во что верил и не верил одновременно. То, что казалось немыслимым, но что оказалось правдой, истиной, сейчас представшей перед его взором.

Максим снова зажмурился, не желая видеть свою жену в объятьях другого мужчины.

Оказывается, это было больно. Так больно, что, казалось, грудь не выдержит этой боли и разорвется.

Лена, его Лена, которая обещала любить, хранить верность, не предавать и лгать!.. Предала и солгала!?

Он стиснул зубы, тяжело выпуская воздух сквозь плотно сжатые губы.

Возможно ли для него было поверить в то, что рисовало воображение и доказывали эти фотографии?!

Возможно ли для него было простить еще одно предательство?!

Возможно ли было сейчас отдать Лену кому-то другому!?

Отбросив фотографии в сторону так сильно, что те рассыпались по полу салона, Максим, уставившись на дорогу яростным взглядом, наполненным злобой и отчаянием, нажал на газ и рванул вперед.

Для него все уже было решено.

Наверное, даже тогда, когда, сжимая руль посиневшими ладонями, мчался вперед, вдавливая педаль газа в пол, он еще не верил. Не верил в то, что это могло случиться с ним. С ней. Только не с ней!

Он не верил... или не хотел верить в то, что она – именно она! - предала его. Снова. Солгала!..

Он, наверное, еще верил в то, что, если он спросит ее о том, правда ли это... то, что он увидел на этих фотографиях, она возмутится, закричит, обвинит его в ложных подозрениях! Он бы простил, он бы понял ее упреки и возгласы, он бы даже радовался им. Пусть кричит, сорвется, обидится, обвинит его в неверии и мнительности, но не покраснеет, не опустит взгляд, не уйдет от ответа. Это было бы красноречивым свидетельством того, что она виновата. И этой правды он вынести не мог. Она просто сводила его с ума.

Сжимая руль дрожащими пальцами и тяжело дыша, он весь день колесил по городу, помутившимися глазами вглядываясь в дождевую зябь проносившихся мимо улиц. А перед внутренним взором его разгоряченного сознания всегда одна и та же картинка, как застывший, ежесекундно прокручиваемый кадр старого кинофильма. Лена в объятьях Порошина.

Злость, ярость, отчаяние, бессилие... Ревность, жгучая и отравляющая его нутро ревность. И он вновь мчался навстречу дождю, ветру, сотням встречающихся ему пешеходов, скрывающимся от стихии октября.

И не знал, как успокоиться, как смириться, как забыть... как выбелить из сознания недавнее видение!?

Забросил работу. Марина названивала ему на мобильный, но он сбрасывал ее звонки. Петя пытался до него дозвониться, но Максим мысленно посылал друга к черту и лишь сильнее вдавливал педаль газа в пол.

Поехал к месту ееработу. Невольно как-то, необдуманно, интуитивно. Остановился на стоянке перед двухэтажным зданием, выстроенным из красного кирпича, с высокими резными окнами и черепичной крышей. Это была большая кондитерская, уютная, шикарно обставленная изнутри, лучшая из тех, что были в городе. Но Максим сомневался, что у Каверина было хоть что-то, не кричащее о наличии у него денег.

У него были десятки причин, по которым он мог бы пойти сейчас к жене. Хотя бы для того, чтобы отдать ей телефон, чтобы договориться о встрече сегодня после работы, или попросить пообедать вместе. Десятки причин и столько же возможностей сделать это.

Но он просто сидел, опершись на руль, и, тяжело дыша, смотрел через влажное стекло на деревянную дверь, которая в этот миг разделила его от Лены стеной отчуждения.

Пятнадцать минут, двадцать, полчаса... Стрелки неспешно и вяло ползут дальше.

Он так и не зашел внутрь.

Не попросил позвать Лену, чтобы поговорить с ней. Чтобы обвинить ее!

Черт, ведь он имеет на это право! Сейчас, в это самое мгновение, когда на соседнем сиденье лежат доказательства ее обмана и ее неверности, у него было право злиться, кричать, требовать у нее...

И вдруг... неожиданными отрывками их прошлых разговоров в памяти всплывали ее слова... Жесткие, грубые, сказанные назло ему, такие редкие от нее слова обвинения и откровенности...

Вспомнилось все. Девять лет ада, как картина кисти мастера.

И в центре всего этого хаоса мыслей и воспоминаний... Он. В объятьях другой женщины.

Бессильно прижался горячим лбом к рулю и закрыл глаза.

Идиот!.. Дурак!.. Ничтожество!..

У нее было намного больше поводов для ревности, чем у него. Девять лет ада, пять из которых он изменял ей с другими женщинами. Она не сказала ни слова, молчала. Терпела, верила... или делала вид, что верит. Единственное, что она так и не сделала - это не поговорила с ним. То, чего он ждал от нее больше всего. Она не сказала ему ни единого слова, когда он ждал от нее целого града кричащих обвинений и угроз. А сейчас... колесо судьбы, когда-то запущенное им, мгновенно повернулось в другую сторону, направив на него всю мощь своей ярости и беспощадности. Разбив вдребезги иллюзии о прочности и вере.