Филофобия (СИ) - "Старки". Страница 18

— Тш–ш–ш… — я успел перехватить его, чтобы он не рухнул. Полез в карман, открыл дверь «Рено», толкнул Вадима на пассажирское кресло машины. Сам заскакиваю за руль. — Я буду очень осторожен. Мы будем ехать незаметно для гаишников, поэтому сиди ровно, Вадим, дыши животом и слушайся меня. Всё будет хорошо.

Машина заурчала, вздрогнула, и плохой водитель я испуганно стал уговаривать дорогу и машину, чтобы слушались. Два испуганных дурака за лобовой витриной победившего идиотизма. Настоящий сюр.

Примерно через полчаса дёрганой езды сквозь очумелый город молчавший Дильс вдруг спросил — видимо, ожил:

— Куда это мы едем?

— На Пирогова. К Анатолию Моисеевичу. Я обещал ему доставить клиента тёпленьким. Сюрреализм — великая вещь, помогает в доставке. Я знаю, тебе больно, но сиди тихо, иначе мы разобьёмся.

====== 7. Дадаизм ======

Дадаизм — модернистское направление в искусстве,

которое часто называют антиискусством. Главная цель

дадаистов — протест против общепринятых ценностей, вызов общественному вкусу, прославление не прекрасного, а безобразного. Дадаизм провоцирует человека на чувства отвращения, стыда, брезгливости. Сегодня это направление растворилось в сюрреализме, экспрессионизме, поп–арте, арт–брюте (искусстве психически больных людей).

— Гарик, ты собрался куда–то идти с Самохваловым? Куда он тебя звал? Зачем? Где это? Так, ты пойдёшь или нет? — допрашивал Вадим своего друга. Он видел, как придурок Самохвалов и его Игорь о чём–то болтали в мужском туалете после обеда. Он видел, как Гарик заискивающе улыбался подонку, как Самохвалов, вальяжно рассевшись на подоконнике, словно нехотя что–то внушал его другу, крутя пальцами сигаретку. Вадим знал, что Игорь быстро попадает под чьё–то влияние. Особенно под дурное влияние. Его так и тянет почувствовать себя то крутым автотрейсером, то салунным ковбоем в ближайшей кафешке, то независимым хулиганом в академии. Причём отрицательные образы ему совсем не идут. Он золотой мальчик с синими наивными глазами, тёмные непослушные вихры — это единственный элемент хулиганства в его имидже. Но Гарик этого не понимал. Поэтому Вадиму часто приходилось его выручать, спасать, вытаскивать, учить уму–разуму. Почему ему это не надоедало? Потому что любил.

За что влюбляются в человека? Да ни за что. Вот и Вадим. Видел ведь негативное в Игоре — это его слабоволие, самодовольство, отсутствие воображения, потребительство в отношениях — но ничего поделать с собой не мог. Влюбился в него на первом же курсе. Вернее, на абитуре. Захотелось быть рядом, захотелось смешить его, получать восторженные взгляды в свой адрес, засиживаться до ночи плечо к плечу над каким–нибудь проектом, писать его портреты, сочинять ему стихи. То, что это любовь, Вадим понял не сразу. Тем более что любовь ведь предполагает плотские отношения, а Вадим даже и не помышлял о другой ориентации. Только через год их дружбы, в тот чёртов летний дождь, пришло это понимание. Тогда Игорь ворвался в съёмную квартиру Вадима весь мокрый, продрогший, немного пьяный. Он попросил «ночного убежища», так как опоздал на все автобусы мира и счастливо вспомнил, что друг проживает совсем рядом. Вадим радостно согласился быть «убежищем», стал раздевать Гарика, так как тот запросто мог простыть, ему нужна была сухая одежда. Гарик делал вид, что пьян больше, чем на самом деле, подчинялся рукам друга, подставлял спину и грудь для тёплого сухого полотенца. Пока вдруг лицо Вадима не оказалось слишком близко, не приняло какое–то глупое выражение. Сначала была напряжённая пауза, а потом Вадим вдруг накрыл собой Игоря и судорожно принялся его целовать. Тот протрезвел сразу. Отбросил друга, выпучил глаза, прижал к себе полотенце, прикрывая голый торс:

— Ты охренел? Ты что делаешь–то?

А Вадим не мог ответить, он и сам не ожидал от себя. Просто в последний момент показалось, что умрёт, если не поцелует, что Гарик тоже этого ждёт. А он не ждал, он испугался. Вадим и Игорь тогда проговорили полночи: один был в отчаянии, другой сначала подавлен, а потом даже бодр и деятелен. Расставили все точки над «i». Игорь начал тогда играть роль благородного, понимающего друга, который никогда не предаст, никогда не обидит, который даже, может быть, когда–нибудь позволит... Он изображал из себя современную толерантную личность, для которой дружба главнее ориентации. Он поддержал Вадима, когда тот решил, что волосы должны быть не до плеч, а хотя бы до лопаток. Он даже набил морду хлюпику Никодимову за то, что тот предложил Вадиму заменить обнажённую женскую натуру на рисовалке, дескать «фактура всё равно женская, а признаки генитальные дофантазируем».

Игорю нравилось быть центром обожания. Он купался в этих взглядах, полных любви и благодарности, он балдел от того, что в команде КВН ему достаются лучшие репризы, он дразнил Вадима, соглашаясь быть для того натурщиком. Дильс, конечно, талантливый, у него чувство цвета, композиционная грамотность, собственный стиль, смелость в темах. Он и на сцене лучше многих, и сценарии без его шуточек были бы плоскими и непобедными. А Игорь ощущал себя источником этих талантов, ощущал себя музой, милостиво разрешающей испить вдохновения.

Тем более что Вадим не лип, не требовал взаимности, не преследовал его и не ревновал к друзьям. Он отдавался ему общественно, делился своей заботой и идеями. На третьем курсе на ежегодном отчётном просмотре доцент Геворкян язвительно заметил, что дружба Дильса и Чернавского подозрительно благотворно влияет на работы последнего, что утончённый стиль Вадима слишком очевиден в работах Гарика. Слышать такое было очень обидно, но ведь это правда. Тогда Гарик пустился во все тяжкие, разоряя материнский карман и опустошая местные бары, и Вадим буквально дописывал его работы, правил композицию, перекрывал некоторые цвета, придавая изображению оригинальность и живость. После этого отчётного просмотра Игорь наорал на друга, оттолкнул и назвал пидором, испортив тому настроение на всё лето. Но с началом нового учебного года «пидор» вновь оказался нужен, нужен действительно, и не потому, что некому помочь в учёбе, а потому, что Чернавский подсел на это чувство, когда тебя боготворят. Он сам пришёл мириться. Он сам тогда целовал Дильса, перебирал его волосы, говорил, что всё лето думал о нём, что звонил, но тот был почему–то недоступен. Именно тогда и был «первый раз». Идея попробовать принадлежала Игорю, хотя он честно признался, что не представляет, как и что делать, чтобы было приятно обоим.

Он просто спринтерски разделся и лёг как подарок на расправленный диван, смущённо улыбаясь. Вадим занервничал, покрылся пятнами, но тоже стал раздеваться. Сел на колени рядом с «долгожданным трофеем» и робко стал ласкать тело Гарика неумелыми губами и непослушными руками. Игорь прислушивался к себе: противно или нет? Возбуждает или нет? Когда понял, что не возбуждает, попросил, заикаясь, поднять «дружка» ртом. И Вадим решился и на это. Тогда только и поднялась эта волна невыносимой страсти и удовольствия. Представить, что этот минет только прелюдия, что дальше нужно и самому приятное партнёру сделать, Игорь не мог, да и невозможно было остановиться в тёплом рту. Он обхватил голову Дильса и не выпускал, насаживая, контролируя, наплевав на то, приятно или нет, можно дышать или нет. Он даже прокричал победное: «У–у–у–у–у!» — в момент оргазма, чего раньше за ним не водилось. Игорю понравилось. А Вадиму? Плевать, он же любит, значит готов терпеть, значит понравилось, тем более потом он всю ночь с ним был. Позволил ему обнимать себя, дышать в шею, прижиматься животом. А утром в постель сок и сигарета. Красота!

С тех пор Игорь относился к другу с большей нежностью, улыбался загадочно на парах, сжимал коленку под столом в кафешке, даже заплетал ему косичку при всех на переменке. Когда красавцу Чернавскому удавалось подцепить какую–нибудь девицу для перепиха, он после извинялся перед Вадимом, обязательно шепча в ухо: «Это так… физиология! Ты у меня красивее! Но пойми…» И, конечно, Вадим понимал. Нельзя требовать от друга верности, он ничего ему не должен, ничего не обещал, его природа иная, правильная. Достаточно уже того, что Гарик рядом, что не смеётся и не отталкивает, что защищает и ценит. В последнее студенческое лето Игорь оплатил путёвку в Сицилию, и хотя было очень неудобно и стыдно из–за отсутствия денег, Вадим не мог отказаться. Просторный супериор–рум, пьяная итальянская кухня, шёлковое синее море, бездушный песок в плавках, марево жары и рядом любимый человек. Брали напрокат машину, колесили по острову, излазили весь Палермо, пробовали мёд на Этне, тянули винцо Неро де Аволо, заедая марципанами — рай. Дильс не мог не рисовать, прихватил с собой акварель, но жаловался, что краски Италии для водяной акварели подходят мало, «здесь нужно маслом». Там как раз и был «второй раз».