А ты милый (СИ) - "Росса". Страница 16

— А ну стой! — преградила ему путь. — Что это с тобой?

Парень был белее снега, которым я секунду назад любовалась. Он отстранённо посмотрел на меня и сквозь зубы буркнул:

— Кроме того, что я понял, что являюсь безмозглым кретином и лохом? Вроде бы ничего.

А вот это мне уже не нравится.

— А ну-ка, пошли к тебе. Хочу послушать занимательную историю о твоём превращении в лохушку, — я дёрнула парня за руку в направлении его дома.

Он не сопротивлялся, покорно плетясь за мной. Кажется, возбуждение его оставило, и теперь он еле-еле передвигал ноги.  Подойдя к дверям квартиры, Родька достал ключи, но не смог даже попасть в замочную скважину,  так сильно у него тряслись руки.

— Это ещё что за тремор? Прямо как у алкоголика, – я выдернула связку с ключами из его рук и открыла дверь сама.

Родька пригласил меня на кухню:

— Кофе будешь?

— Давай, - он был какой-то потерянный и как будто не живой. Молча включил газ. Поставил чайник и сел на стул, обхватив голову руками. Кажется, он вообще забыл о моём присутствии в его доме. Я не спешила его расспрашивать. Вместо этого внимательно рассматривала.  Похоже, дело труба. Родька поражал синюшной бледностью, кругами под глазами и нервно трясущимися губами, напоминая фильм «Ожившие мертвецы», хотя те, по-моему, были симпатичнее.

Чайник истошно засвистел. Самойлов вздрогнул и поднялся. Поставил передо мной чашку и стал наливать воду. Я заворожённо смотрела, как наполняется небольшая зелёная чашка. Вот вода перелилась через край, ручейками потекла по столу.  Решительно встав, отбираю у Родиона чайник  и возвращаю назад на газ.

— Самойлов, ты мне сейчас немедленно всё расскажешь. И пока я не узнаю что случилось, отсюда не уйду.

Он вздыхает и покорно начинает рассказ.

Родион.

Гнев, злость, обида, боль. Я проходил через весь спектр негативных чувств. Как он мог? Как он мог со мной так поступить?  Хотя, чему я, собственно говоря, удивляюсь? Я же о нём ничего не знаю. Согласитесь, что неделя это очень мало, чтобы узнать человека. Говорю об этом, сидящей напротив Лерке.  Она раздражённо фыркает:

— Глупости,  хорошего человека видно сразу. А плохой, хотя и может притвориться хорошим, но гнусность всё равно наружу вылезет.

— Вот она и вылезла, —  сердце разрывается на куски. Больно, как же мне больно. Нет ничего хуже предательства того, кого любишь. Оно разбивает человека на тысячу мелких осколков. Осколков с очень острыми краями, которые постоянно режут душу.  Мы пытаемся собрать эти осколки, склеить их воедино, но то, что получается в результате настолько хрупко и ненадёжно, что рассыпается  от малейшего толчка.

Вот так и я. Разбился на мелкие острые куски, такие мелкие, что, боюсь, их уже невозможно будет склеить.

Что же ты наделало, маленькое чудовище, с самыми прекрасными глазами на свете…  Забава?  Веселье? Что в итоге ты получил?

Лерка внимательно выслушивает мой рассказ. Ни разу не перебивая, только скептически качая головой. Я знаю, она пожалеет меня и мне сейчас это очень нужно. Но вместо этого, Валерия взрывается:

— Блядь! Ты Самойлов, что? Законченный идиот? Точно лохушка провинциальная. Дебил. Головой думать не пробовал? А то всё исключительно тем, что между ног… Почему вместо того, чтобы поговорить с Олегом, ты безоговорочно поверил его сестре? Хотя Олег рассказывал тебе о том, что она его ненавидит.

— Она бы не стала такого придумывать. Тем более я стал свидетелем его любовной встречи с Титовым лично.

— Да неужели? — Леркины глаза сузились от еле сдерживаемого гнева. — Что именно ты видел? Двоих сторожей у дверей гаража и Олежика, трепыхающегося под Титовым на полу!!! Прикинь, на полу, хотя ты сам сказал, что там стоит диван. Странное свидание. Больше на изнасилование похоже. Я надеюсь, ты своего одуванчика оттуда увёл?

Отрицательно мотаю головой и застываю. Внутри всё покрывается ледяной коркой. Если Лерка права, то я… Господи ты боже!  Если с ним что-то случится, я никогда себе этого не прощу…

Мы срываемся с места и, схватив куртки, несёмся в сторону гаражей.

Пусть Лерка окажется не права… Пусть уж лучше это будет любовное свидание… Пусть!  Я всё ему прощу, лишь бы только он был цел и невредим.

Глава 28

Родион.

Наша с Титовым взаимная неприязнь началась не вдруг, а имела глубокие и очень мощные корни. Ей уже много-много лет. Мы ходили в одну группу детского сада. Женька, признанный лидер среди ребят, и я... маленький замухрышка. Постоянный объект для издевательств. Глядя на меня сейчас, нельзя сказать, что в детстве я был слабым и болезненным ребёнком. Простуды плавно следовали одна за другой. Грипп сменяли ангины, ангины — различные тонзиллиты. Угадайте, над кем в детском саду больше всего издевались? Правильно, надо мной. И главным зачинщиком был Женька. За что он меня невзлюбил, до сих пор не знаю, но из песни слов не выкинешь. Каждый день придумывал всё новое и новое издевательство. Наверное, всё это бы закончилось печально, но мою психику спас дедушка. Он часто приезжал к нам из деревни, и в один прекрасный момент ему надоело смотреть на мою болезненную физиономию.

— Раиска, собирай мальца! — обратился он к моей матери. — Заберу его с собой. Вам с Володькой всё равно им заниматься некогда.

Дед был суров и поэтому с ним предпочли не спорить. Я прожил в деревне до своего поступления в первый класс. За три года он превратил меня из задохлика в нормального, живого, спортивного мальчишку.

В начальной школе мы с Титовым почти не соприкасались, а вот в среднем звене началась война за доминирование. Он по привычке попытался поиздеваться надо мной, я эту попытку пресёк сразу и бесповоротно. Вот с тех пор и находимся в состоянии войны, в которой я постоянно выигрываю. Титов не теряет надежды взять реванш.

Подлетаем с Леркой к знакомому гаражу. Дверь открыта нараспашку, внутри матерится Титов. Я, не церемонясь, схватил его за грудки и притянул к себе:

— Где Олег? — прошипел ему в лицо.

— О! Защитничек! А не слишком поздно спохватился? — я встряхнул его с такой силой, что у Женьки клацнули зубы.

— Что ты ему сделал, урод?

— Да, так. Попинал, — он посмотрел в мои налитые яростью глаза и сбавил тон. — Слегка.

— Вот и славно. Готовься... — отпустил его куртку.

— К чему? — Женька недоумённо посмотрел на меня.

— Я тебя тоже попинаю, — в его глазах появился ужас. Верных шестёрок-то рядом нет. — Да ты не переживай, — мой голос становится ласковым, что пугает его ещё больше, — я тоже слегка. Но сначала ответь, за что ты меня так ненавидишь?

— А за что мне тебя любить? — он отворачивается, прикусив нижнюю губу. — Из-за тебя у меня нет нормальной семьи.

— А я тут причём? — вскинул вверх брови. Сказать, что я поражён, это значит ничего не сказать.

— Ты знаешь, что твой отец изменяет матери? — я лишь кивнул головой. — А знаешь с кем? С моей мамой. Они встречались с ней раньше... Но он её бросил и женился на другой. Но оставил маме подарок... меня. Так что мы с тобой братья по отцу.

— Врёшь... — внутри меня поднялась ярость. Я схватил его и начал трясти. Он болтал головой, как тряпичная кукла и безостановочно ржал.

— Папочка, почему ты постоянно уходишь? Почему? Сто раз задавал ему этот вопрос. Не уходи, не бросай меня. Но он всё равно уходил. Потому что там ты. Ты имел всё... Всё... Полноценную семью, любящих родителей. А я всё время думал, может я такой плохой, что папа меня всегда бросает? Плохой, конечно плохой...

Женька начал всхлипывать. А мне стало страшно. Я осторожно поставил его на землю. Внутри пустота. Ложь, всё в моей жизни одна сплошная ложь. Чего отец добился? Покоя нет ни одной, ни другой семье. Все вокруг страдают, а он мечется, не может выбрать.

— Почему я ничего не знал? — тихо спрашиваю у него.

Женька вытер заплаканные глаза и пожал плечами: