Собачья работа - Романова Галина Львовна. Страница 16

Так, теперь я виновата… Хотя, впрочем… Я же видела! И шаги…

— С галереи есть другой выход? Кроме этой лестницы и той, с противоположной стороны?

— Н-ну, да… Ох, как же болит голова! И еще вот тут, в боку. Наверное, что-нибудь сломано. Только этого не хватало!

Там, где он показывал, сломаться ничего не могло — только если очень постараться. Но разговаривать было некогда.

— Потерпите немного. Я сейчас!

Кое-как выпрямившись, присела на ступеньки, обратно пристегивая деревяшку. Небольшое расстояние я бы одолела и так, но мужчину-то придется тащить на себе, а это дополнительная тяжесть.

Кое-как подтянула князя, помогая принять вертикальное положение, обхватила за бок:

— Держитесь!

Витолд всхлипнул от боли и послушно обнял меня за шею правой рукой. Левая пока так и висела на перевязи. И ее состояние внушало мне дополнительную тревогу — от удара рана открылась, сквозь домашнюю тунику проступало кровавое пятно.

— Вот хорошо. Теперь пошли!

Цепляясь друг за друга, мы заковыляли вверх по лестнице. Звать кого-либо на помощь не хотелось — а вдруг прибежит тот, кто толкнул Витолда со ступенек? Ни я, ни сам пострадавший не видели его лица. А чего проще — поддержать с другой стороны, тихо вытащить кинжал и ткнуть в незащищенный бок? Другой вопрос, что любой убийца все-таки хочет остаться в живых и на свободе. Рисковать и показывать мне свое лицо он не стал бы. Но все-таки…

— И чего вас сюда понесло? — поинтересовалась на ходу. — На месте не сиделось…

— Скучно стало, — признался мужчина. — Я не могу долго сидеть без дела, а тут рука… Ой!

— Извините.

— Ага. В общем, постоял я там, решил немного пройтись…

— После вчерашней ночи. Арбалетного болта вам мало?

— Я забыл, — смутился он.

Вот бесы! Он не только слабый, но еще и рассеянный! Ну просто ходячая неприятность! Удивительно, как это ему до сих пор удавалось выжить! Да, видимо, отец понимал, что его единственный сын совершенно не годится к строевой службе, раз даже на войну не пустил.

— Вам не тяжело? — вдруг спросил князь.

Я только фыркнула. Нашел о чем волноваться! И не такие тяжести ворочали. Знал бы он, за что мне десятника пожаловали…

По-хорошему надо было заподозрить неладное с самого начала — уж больно легко удалось выбить врага из той деревеньки. Они даже не сопротивлялись особо — первая стычка — и сразу отступление. Некоторые и вовсе побежали, показывая спины. Пытались отбиться от нас лишь те, кому бежать было некуда — раненые, отставшие от своих, но еще державшиеся на ногах, окруженные, попавшие в тупик. Остальные, забросив щиты на спины, проскочили через деревеньку и устремились напрямик через поля к дальнему леску, где можно было отсидеться.

А нам что? Гнать врага, пока не уничтожен!

Наш десяток первым ворвался в деревеньку, и тогдашний десятник отдал приказ рассыпаться. Пока остальные преследовали удиравших, надо было проверить, что стало с местными жителями и нет ли засады.

Деревенька оказалась небольшой — около десятка добротных домов, даже не домов, а скорее усадеб на две-три семьи. Палисадники, огороды, сараи, конюшни и коровники — все как положено. В центре — большой дом с надстройкой, то ли купчина какой тут жил, то ли местный шляхтич. Этот дом решили оставить напоследок — и так ясно, что богатей мог убраться подальше от войны самым первым, а вот простые люди неохотно снимаются с насиженных мест.

Но тут не повезло — все дома оказались пустыми. Ни людей, ни скота, ни даже забытой в суматохе одичавшей кошки. Правда, кое-где на дворах попадались отрубленные головы, клочья шкур, копыта, перья и костяки — тут еще недавно забивали домашний скот и птицу. Но — ни следа людей.

В богатый дом заходить не хотелось. Но десятник настоял.

Там-то они все и были.

Нет, мы слышали, что в этой войне на стороне врага сражаются некроманты, но до сегодняшнего дня все это оставалось страшилками или байками, которые так любят травить на привале бывалые воины, пугая новичков. Командиры, если слышали эти истории, приказывали всем молчать, а рассказчиков могли и на гауптвахту отправить. Кто ж знал-то!

Две дюжины живых мертвецов — в основном женщины, старики и подростки — ждали во дворе, за высоким забором. Хорошо хоть не оказалось маленьких детей, иначе не знаю, что бы с нами было. Все равно, когда десятник скинул с двери засов и мертвяки пошли на нас, всем сделалось жутко. Мы сражались с живыми людьми, а с этим…

— Бей!

Десятник первым кинулся в бой, отмахнувшись своим полутораручным мечом от рванувшейся к нему мертвой женщины. Пустое лицо, отвисшая челюсть, тусклые глаза, неуверенная походка, резкие движения — словно кто-то вслепую дергал за невидимые ниточки, привязанные к рукам. И одновременно — сила и презрение к смерти и боли.

Безоружные мертвяки шли на нас, и мы, уже прошедшие не одно сражение, пятились и отступали, отбиваясь, когда кто-то из них подбирался слишком близко. А из дома выходили еще и еще мертвяки — рассматривать было некогда, но, судя по всему, не только бывшие жители этой деревушки, но и вообще все мертвецы, свои и чужие, которых удалось отыскать в окрестностях их хозяину-некроманту.

И нам пришлось принять бой — жестокий, неравный, страшный.

Мертвяки лезли толпой, не заботясь о том, чтобы держать строй, так что людям, сбившимся вместе и выставившим стену щитов, удавалось какое-то время их сдерживать. Плохо то, что их было намного больше, чем нас, — одних бывших местных жителей более двух десятков. А еще солдаты той и другой стороны. Многие оказались целыми, не разложились еще настолько, чтобы превратиться в скелеты.

Страшно было другое — они не чувствовали боли и страха. Отрубишь голову — безголовое тело продолжает наступать. Отсечешь руку — тело идет. Ногу — ползет. Приходилось на каждого тратить по три-четыре удара — отбросив щит, держа меч двумя руками, как мясник на бойне, рубить на куски то, что еще недавно было человеком. Девушка моложе меня… Старуха… Подросток… Женщина, так похожая на мою мать, что казалось кощунством не только обороняться от нее, но и мешать мертвячке убивать других…

Все были вооружены. Деревенские — цепами, косами, плотницкими топорами и вилами. Бывших солдат отличали мечи и щиты. Но и те и другие орудовали ими одинаково привычно, как живые.

Не знаю, на что рассчитывал создавший эту армию некромант — то ли это была всего лишь маленькая месть, то ли ловушка, то ли просто наше внимание отвлекали от чего-то важного. Как бы то ни было, нам удалось вырваться из страшной деревни, оставив позади порубленных мертвяков.

Уже после того, как добрались до своих, выяснилось, что наш десятник остался там.

Никто не помнил, чтобы он выходил из деревни вместе со всеми. Никто не мог точно сказать, убит он или разорван армией некроманта. Надо было двигаться дальше — за лесом окопались враги, их требовалось добить. Но оставлять командира — это преступление.

И я вернулась.

Приказать уходить мне не мог никто — только сам десятник. Наши парни (многие были ранены, иные серьезно, но все живы) только крутили пальцами у висков и твердили, что дура-девка рехнулась от любви. Но я пошла.

Было страшно — не передать. Все думалось: некромант еще в деревне. И сейчас меня встретит мой мертвый командир, поднятый черной магией.

Я его нашла. Живого, хотя и тяжелораненого. Он пытался ползти, оставляя кровавый след, но силы быстро покинули мужчину. Сознание он, однако, не потерял — успел прошептать, что некромант еще, кажется, в деревне и надо передать эту весть остальным. Он потому и отделился от нас, что хотел попытаться уничтожить того, кто стоял за мертвяками. Не смог.

Я взвалила десятника на плечи и потащила. Мужчина весил почти в два раза больше меня, да еще шлем, кольчуга, наручи, поножи, щит и меч. Про меч он твердил непрестанно. Про меч — не забыть, не потерять! — и про некроманта. Я волокла его на себе, согнувшись в три погибели, почти падая на колени и, стыдно сказать, плакала от усталости и бессилия.