Собачья работа - Романова Галина Львовна. Страница 4

Когда же из дверей показалась четвертая пара, я возблагодарила судьбу за то, что осталась на месте.

— Боже, неужели уже так темно? — Хм, этот голос мне определенно был знаком. Только что в таверне этот мужчина спрашивал, сколько стоит мой меч, и предлагал за него целых пятьдесят злотых. — Генрих, а что, разве уже ночь? И дождик… меленький такой… теплый…

Генрих, надо думать, это тот седой рыцарь. Терпеть его не могу. Вроде ничего мне плохого не сделал, а поди же ты…

— Да, уже поздно. Пора домой. Эй! Кто там? Коней!

Зевающий конюший привел от коновязи оседланных лошадей, и эти двое поехали по улице. Помедлив, я двинулась за ними — стоять под крышей всю ночь в надежде, что дождь прекратится, не хотелось. А ну как зарядит до рассвета? Так тут и ночевать? Тем более что по странному стечению обстоятельств верховые отправились в ту же сторону, что и четверка посетителей незадолго до них. Казалось бы, ничего особенного, иди, куда хочешь. Но чтобы шесть человек, не сговариваясь, выбрали одно направление? Чтобы не думали, что я за ними слежу, шагала осторожно. Хорошо, что цокот копыт и шорох дождя глушили стук обитой железом деревяшки!

Два всадника ехали неспешным шагом, разговаривая о чем-то своем, и так увлеклись беседой, что метнувшиеся наперерез поздним путникам тени я увидела первой. Грабители напали молча, без традиционного: «Кошелек или жизнь!» Двое схватили коней под уздцы, остановили всадников, остальные забежали с боков, чтобы удобнее стаскивать людей с седел.

— Слезай! Живо!

— Генрих! — послышался отчаянный крик.

— Держитесь! Я сейчас!

Один из всадников пришпорил коня, заставив того взвиться на дыбы. Державшийся за узду грабитель от неожиданности разжал руки. Конь отпрыгнул в сторону, мужчина мгновенно выхватил меч, крутанул над головой, делая отмашку. Словно сообразив, что жертва попалась зубастая, грабители всем скопом накинулись на второго. Тот опять закричал, схватился уже за свое оружие, но блеснула сталь, он мешком завалился на бок и сполз с седла.

Сама не понимаю, что сорвало меня с места. На протезе не сильно разгонишься, но я успела:

— Назад!

Шестеро против двух… нет, против одного. Я не видела второго всадника, не замечала, чтобы он спешил прийти на помощь — некогда было смотреть по сторонам. Прадедовский меч, служивший мне столько лет на войне (и ведь не защитил-то только от шальной стрелы, ударившей откуда-то сверху, на излете!), выскользнул из ножен. Сами ножны тоже не отбросила за ненадобностью — перехватить поудобнее, обмотав руку курткой — вот и готов самодельный щит, которым можно останавливать удары.

Фехтовать я умела, спасибо отцу, отчаянно мечтавшему о сыне, и в результате научившему сражаться старшую дочь, спасибо войне, которая срывает со своего лица маску романтики после первого же боя. Чего мне стоило не забросить меч подальше после того, как лишилась ноги — не знаю. Но, едва оправившись, я снова взялась за него — заново, как оруженосец, училась держать стойку, менять положение ног, приноравливаясь к искалеченному телу. И сейчас наука пригодилась.

Но все-таки мне повезло — против меня сражались отнюдь не профессионалы. Будь грабители такими же ветеранами, как я, в одиночку бы и не выстояла. Легла бы рядом с тем мужчиной, который чудом держался на ногах, привалившись к стене ближайшего дома. Отбить один удар, вбок — тут же на возврате отмахнуться от второго, шагнув в сторону, пропустить мимо третий и успеть рубануть по некстати подвернувшейся чужой руке прежде, чем подставить меч под четвертый. Слить по клинку, шагнуть в другую сторону, сделать отмашку. Чей-то короткий вскрик, тело завалилось набок. Пнуть ногой — деревянной, вот ты и пригодилась в настоящем деле! — и тут же тычок назад. Куда попала — не важно, но, судя по воплю, не промазала. Важен только краткий миг, за который успела принять на самодельный щит летящий в голову палаш и рубануть снизу, доставая по животу.

Стойка ненадежна — вторая нога не чувствует, куда ступает. Колено дрожит и ноет, я заваливаюсь набок. Но теперь лишь четверо стоят напротив — еще двое лежат. И у одного явно повреждена рука. Он — самый слабый. С него и начнем.

Прыжок вперед. Атака. Получай! Выронить ставшие лишними ножны, вырвать меч из слабеющей руки, перевернуть рукоятью вверх, используя вместо щита. Хорошо! Теперь мы на равных. Еще удар, еще. Шаг вправо, шаг влево. Принять на левый меч-щит чей-то клинок, вывернуть кисть, разрезая противнику руку возвратным движением, и ткнуть острием — наугад, лишь бы задела.

— Сзади!

Меч уже полетел за спину, описывая полукруг. Послышался скрежет металла — лишь холодком повеяло от отбитого клинка, который в другое время мог бы снести ползатылка. Ну, спасибо, парень! Ты — мне, я — тебе!

Еще одна атака. Рванула дистанцию, не давая поднять меч для нормального удара. Скорее, пока тот, за спиной, не догнал — подвижность-то у меня не та. Встать бы к стене рядом с тем парнем — так не дадут прорваться. И обороняться тяжело — отступать некуда. Да где ж этот второй? Как там его звали? Генрих?

Противник не ожидал от меня такой прыти — не уследил за мелькающим клинком и получил мечом в бок. Не стала добивать раненого, повернулась к четвертому, последнему.

Наверное, что-то такое было у меня на лице, отчего он вдруг попятился. То ли испугался, то ли узнал. Я-то его рожу пару раз замечала в трактире — он не из наших. Во всяком случае, в «Кровавой Мари» такие вот мечники держались отдельно от ветеранов. Ни разу не видела его разговаривающим с тем же Яго, не говоря уже о других. Тем лучше — легче будет убивать.

А ему страшно! Отмахивался мечом больше из упрямства — узнал же женщину! И мою хромоту тоже заметил — значит, давно уже сообразил, где и когда мог видеть. И наверняка понял, что терять мне нечего.

Я впрямь дралась насмерть. И может быть поэтому мой меч нашел брешь в его защите и рыбкой нырнул в открывшуюся щель. Споткнулся на миг, встретив сопротивление плоти, но тут же, поднапрягшись, проник сквозь кожу и мясо… Убийца захрипел, шатаясь. Я выдернула клинок. Пнула тело ногой, чтобы побыстрее упало, не удержалась, добавила еще один рубящий удар поперек спины, подсекая хребет. Этот противник был самым подлым — напасть сзади много доблести не надо. Его я равняла с теми, против кого дралась на поле боя. Этому, добивая, и глотку перерезать не жалко, вместо того, чтобы внимать мольбам о пощаде.

Кстати, о поле боя. Опираясь на меч, осмотрелась по сторонам. Правая нога дрожала — то ли ремни крепления разболтались, то ли просто нервное. За два года, с тех пор, как получила рану, это был мой первый настоящий бой. И первая, коли уж на то пошло, победа. И Богиня-Мать велела бы гордиться.

А после победы, так уж водится, начинается дележ добычи. На войне командиры не препятствовали рядовым рыться в вещах врагов. Мелкие монетки, разные безделушки, иногда трофейное оружие или доспехи — все считалось законной добычей. Иные наемники успевали сколотить приличное состояние, перепродавая снятые с убитых кольчуги и шлемы — обоз маркитантов неспроста тащился за войском. И я могла бы с чистой совестью пошарить по чужим карманам, если бы не одно «но».

Этот парень. Ноги больше не держали его, он сполз по стене на землю, скособочившись и тихо поскуливая от боли. Подковыляв, склонилась над ним. Правой рукой парень крепко прижимал к себе левую. Даже в ночной темноте было заметно, что его кафтан разрублен на плече, и вся правая кисть в натекшей из раны крови. Повезло так повезло. Если задета ключица… уж прямо и не знаю, что сказать!

— Помогите мне.

Прадедовский меч вернулся в ножны. Второй, трофейный, пришлось использовать как палку для опоры. Отрезала кусок от его плаща, скатала:

— Вот. Зажми рану.

— Я умру?

— Не знаю. Встать сможешь?

— Попробую…

Кое-как подставила плечо. Правая нога у меня гнется с превеликим трудом — то, что осталось от колена, работает плохо. Посему и наклоняться тяжело. Лучше еще один бой принять, чем поднимать с земли мужика, который висит мертвым грузом, не помогая, и только тяжело дышит и скрипит зубами. Тут не мне работа, а хотя бы тому, второму… Куда он, кстати, делся?