F 20. Балансировать на грани (СИ) - Вечная Ольга. Страница 37

— Сначала нужно сделать ремонт, обставить ее, дать объявление, — прикинул.

— Вот именно. Работы море, а я со своими проектами и без того ничего не успеваю. Машин бывший молодой человек как раз занимается сдачей квартир в аренду. Он неплохо зарабатывает.

Киваю Але и сметаю все свои поделки в пакет, который несу к мусорному ведру. Мое главное увлечение последних пары месяцев кажется глупым и детским, когда речь заходит о деньгах. Если бы Аля только знала, как сложно думать, когда бесы в голове водят хороводы и поют песни, причем, не попадая ни в одну ноту. Вероятно это потому, что у меня у самого нет музыкального слуха, откуда ему появиться у моих демонов?

Они постоянно мне шепчут что-то, причем все разом и в оба уха. Раньше они просто повторяли за мной слова по нескольку раз, создавая аналог эхо, словно я говорил в пустой огромной комнате или пещере. Теперь они стали наглее. Шепчут, шепчут, шепчут, а не разобрать ни предложения, ни мысли.

«Срочно позвонить и заказать банк уже давно закрыт, но нужно пойти на балкон и взять свечу…»

И лишь на балконе я понимаю, что свечи мы храним в коридоре на верхней полке, а в коридоре меня осенят, что свечи мне и вовсе не нужны. Бесы, захватившие мою душу, внушают мне свои мысли.

Я смотрю на Алю, читающую книжку на диване. Она очень похудела за последнее время, потому что я стал плохо за ней ухаживать, не могу контролировать, обедает она в офисе или нет. Даже вход в здание Flowers мне заказан после того, как я забыл тем страшным вечером поставить на сигнализацию серверное помещение, и какие-то умельцы, которых поймали через пару недель, вынесли половину оборудования, а оставшиеся сервера отформатировали, лишая нас написанного за последние пару месяцев кода. К счастью, моя официальная должность в компании не подразумевала какой-либо материальной ответственности, поэтому Сергей не смог подать на меня в суд.

Ее волосы собраны на затылке в небрежный пучок мягкой резинкой, растянутые домашние штаны облегают круглую попку, приглашая погладить или даже легонько шлепнуть. Аля лежит на животе, и носок ее левой ножки, спрятанный под шерстяным цветастым носком, чертит произвольные фигуры в воздухе. Она хмурится и делает пометки на полях. Аля не показывает мне, что именно читает, но я и так знаю, что это очередная книга о шизофрении. В последнее время она стала слишком активно интересоваться моим заболеванием и методами лечения.

Она поднимает голову, широко улыбается мне и посылает воздушный поцелуй розовыми мягкими губами. Уже два года, как я единственный ежедневно пробую эти губы на вкус, вдыхаю аромат тонкой нежной кожи, ощущаю влажность ее возбуждения. Аля мне не изменяет, несмотря на мою затянувшуюся депрессию. Она сама так говорит, и я ей верю. Пока что верю.

Улыбаюсь ей в ответ и опускаю глаза в свою книгу, но тут же снова поднимаю, когда Аля окунается в чтение. В груди екает, а в голове раздается хлопок, словно все мои бесы разом ударили в ладоши.

«Взять со стола пульт от телевизора и подоконник заставлен цветами, которые кричат, не переставая, и мешают нам спать».

Разозлившись, я хватаю пульт и решительно подхожу к подоконнику, резко отдергиваю штору и понимаю, что там нет никаких цветов. Вообще в квартире Али не имеется растений. Оборачиваюсь и смотрю на нее. Как они могут мешать нашему с Алей спокойному сну, если их не существует? Вопрос ставит в тупик.

Впервые у меня появились слуховые галлюцинации, или, говоря проще, голоса в голове, после того, как мой несчастный организм напичкали таблетками.

— Олег, почему ты на меня так смотришь? — Аля приподнимается на руках, она уже не улыбается.

Неужели она подмешивает в мою еду лекарства? Делаю шаг назад, упираюсь спиной в стену и вздрагиваю. Она каким-то образом узнала, что я не пью нейролептики, и теперь пичкает меня ими тайно. О Боже…

— Олег, что случилось? Не пугая меня, пожалуйста, — она привстает на колени, ее домашняя майка сползла с плеча, практически полностью оголив аккуратную левую грудь с напряженным сосочком, но меня сейчас волнует другое, — Олег?

Аля

Контролем называется процесс обеспечивающий достижение цели.

«У меня все под контролем. А ты обещала мне верить».

Посуда в нашем доме стала биться каждый день. Каждый чертов гребанный день, когда он со мной не разговаривал, когда он грустил, когда он начинал говорить сам с собой.

Что есть контроль, когда нет цели? Разве можно что-либо предпринимать, когда ты не знаешь даже примерных координат пункта назначения? Я понятия не имела, в какую сторону мы движемся, и движемся ли.

«Нет ничего страшнее, чем увидеть своего ребенка в луже его собственной крови», — сказала меня как-то его мама.

Своих детей у меня пока нет, поэтому, допускаю, что я не смогу понять чувства Инны Викторовны, могу лишь сказать, что мне не довелось испытать в жизни нечто ужаснее, чем каждый день замирать напротив входной двери в свою квартиру, психологически настраиваясь увидеть своего любимого мужчину мертвым или умирающим. Отказывающимся жить. Бросающим меня.

Каждое утро, перед тем как уйти на работу, я целовала голову Олега: лоб, виски, затылок, макушку, в зависимости от положения, в котором он спал. Олег не знал об этом маленьком ритуале, но я всей душой надеялась, что наполненные заботой касания моих губ помогут ему разгладить колючие, доставляющие дискомфорт мысли, прояснить затуманенные лекарствами эмоции.

Я жила с человеком, мечущимся от депрессии к маниакальной заботе обо мне по сто раз на дню. Как я могла раньше не замечать странностей его поведения? В какой момент его курс на выздоровление поменялся? В одну из сотен ситуаций, когда он, не думая о себе, словно щитом заслонял меня от внешнего мира своим балансирующим над безумием рассудком?

Разрыдаться в одиночестве — теперь самая большая роскошь, на которую можно рассчитывать. Совесть не позволяет мне снять гребанный номер в гостинице, чтобы пожалеть себя как следует, потому что это эгоистично по отношению к нему. Каждую свободную минуту я стремлюсь провести с Олегом, чтобы он не дай Боже не почувствовал себя никому не нужным. Как было после потери единственного родного ему человека несколько лет назад.

Недавно он спросил, изменяю ли я ему, и мне показалось, что мой ответ был ему безразличен, просто хотелось услышать правду, чтобы знать. Олег перестал вести дневники, с каждым днем все меньше интересовался внешним миром. Замыкался в себе.

Каждый день я мысленно занимаюсь поиском виновного в возникновении его заболевания, снова и снова прокручиваю в голове известную мне информацию о событиях, повлекших за собой первый рецидив. Катя сказала, что мне необходимо кого-то обвинить, чтобы избавиться от угрызений собственной совести. Пусть так, но враги были определены с математической точностью.

Очагом зарождения его «бесов» стала Алина, вернее, случившееся с этой несчастной девушкой. Изрядно подлили масла в огонь родители, которые вычеркнули своего ребенка из жизни в момент, когда он облажался. В тот сложный для Олега период никто не задался вопросом, какого ему было хоронить Алину? Всех беспокоило лишь то, что он дал ей слишком много лекарства, отчего хрупкое сердце дало сбой, а ослабленный после аварии организм не выдержал.

Подобно тому, как кошки убивают своих слабых и больных детенышей, родители Олега перестали считать его человеком после определения диагноза. Он перестал быть для них личностью, претендующей на собственную жизнь, способную обходиться без снисхождения.

Объединившись против всего остального мира «нормальных людей», мы строили свой собственный. По крайней мере, я старалась мастерить каркас, ежедневно придумывая ему причину встать с кровати.

— Как продвигается ремонт? — Я заполняла холодильник купленными в супермаркете продуктами.

— Нормально, — пожимает плечами, — мне не понравилось, как покрасили стены, завтра будут переделывать.