В пылающем небе - Белоконь Кузьма Филимонович. Страница 27

Темная ночь выдалась холодная и сырая. Разгулявшийся с вечера ветер усилился. Шел дождь. На северо-западе, недалеко от аэродрома, гремела канонада, небо то вспыхивало ослепительно ярким светом, то мгновенно становилось кромешно черным. В этой тревожной темени бегали, чертыхались насквозь промокшие люди, то там, то здесь подавались команды: полк спешно готовился к эвакуации.

Вскоре заурчали машины, а вслед за ними тронулись небольшие группы воинов. Как только ночь стала постепенно растворяться в наступающем рассвете, взлетели четыре самолета и сразу скрылись в густой дымке, а сиротливо оставшиеся шесть поврежденных «ильюш» по приказу Николая Дмитриевича Романкова вспыхнули яркими факелами, и инженер полка со своей командой последним оставил аэродром в Новоцарицыно.

Как были кстати специалисты, прилетевшие в гондолах шасси, на аэродроме Семь Колодезей! Попов, Емельянов, Маслов да и сам Мироненко готовили машины вместе с этими техниками, больше людей не было. Задания выполняли без сопровождения, истребителей бросили на борьбу с гитлеровскими бомбардировщиками, которые непрерывно бомбили наши части, отходящие с тяжелыми боями в общем направлении на Керчь.

К полудню третьего дня прибыли машины с техническим составом во главе с Николаем Романковым. Майор Березовский, заместитель начальника штаба полка капитан Стрих и начальник связи полка капитан Фомин со своими командами еще не пришли. Но и такому подкреплению летчики были рады.

– Теперь станет легче, – подбадривал командир полка Попова, Маслова, Емельянова, – будем только на задание ходить, а остальное Николай Дмитриевич организует.

Но после приезда техсостава удалось слетать всего один раз. Не успели хоть немного отдохнуть, как поступила команда немедленно перебазироваться на Кубань, в станицу Абинскую. В полку осталось три самолета, теперь уже и «безлошадный» Григорий Емельянов летел с Поповым в качестве пассажира.

Летчики взяли снова в гондолы шасси техников, благополучно пересекли Керченский пролив и сели в назначенной точке. Гораздо тяжелее пришлось остальному составу.

51-я Отдельная армия отошла к Керчи, но закрепиться на Керченском полуострове ей не удалось, и 16 ноября она вынуждена была эвакуироваться на Таманский полуостров. Отдельная Приморская армия отходила к Севастополю, беспримерная оборона которого началась 30 октября 1941 года.

Вместе с частями 51-й Отдельной армии под ожесточенным вражеским огнем переправились через Керченский пролив и все команды полка: капитан Сергей Фомин и секретарь комсомольской организации старшина Павловский со своими группами переплыли на пароме и высадились на косе Чушка, комиссар полка Немтинов, майор Березовский и капитан Стрих переправили возглавляемые ими команды на различных средствах и сошли на берег западнее Тамани. Только спустя несколько дней весь личный состав собрался на аэродроме Абинская, но отсюда боевой работы вести не пришлось. Поступил приказ: оставшиеся самолеты перегнать на аэродром Бесскорбная и сдать другой части, а личному составу выехать в глубокий тыл страны за пополнением и получением самолетов до штатного количества.

Встреча

В день погрузки полка на товарняк в Краснодаре погода на редкость была противной: сильный порывистый ветер швырял крупные хлопья мокрого снега, который тут же таял. Пронизывающая до костей холодная сырость, угроза очередного налета вражеских бомбардировщиков подгоняли личный состав с погрузкой, каждый выполнял свои обязанности, расписанные Березовским, предельно четко. С наступлением темноты все было готово, и поезд тронулся.

Где-то в полночь Маслов, а вслед за ним и Емельянов проснулись от нестерпимого холода. По стуку колес на стыках рельсов Тимофей определил, что поезд идет медленно.

– Если так будем ползти, в вагоне и Первое мая отпразднуем, – сонно ворчал он. – А холодина – окоченеть недолго.

Емельянов подошел к двери, подставил плечо, поднатужился, и она со скрипом и визгом немного отодвинулась. В узкий просвет ворвался холодный ветер и стеганул Григория по лицу колючим снегом. Он поспешно ее закрыл. На дворе настоящая зима, мела метель.

Чтобы не разбудить остальных, они тихо помешали в буржуйке [17] дотлевавший уголь и сверху насыпали свежего. Вскоре печка начала краснеть, по вагону расплылось приятное тепло. Снова все утихло, только колеса продолжали отстукивать свою однозвучную, бесконечную песню.

И утром длинный товарный поезд в пути сопровождала метель. Но в трех вагонах, которые занимал 103-й, было тепло и весело. Подходило время завтрака, каждый доставал из вещмешка пачку концентрата гречневой каши, полученную по продаттестату, высыпал в стоявший на буржуйке котелок с кипятком – и через пять-семь минут завтрак был готов.

– И почему мы до войны не знали, что на свете есть такое замечательное блюдо? – удивляется Жорник, тщательно соскребая со дна котелка остатки подгоревшей каши.

На каком-то полустанке поезд сделал первую остановку.

Немтинов обошел «свои» вагоны. Военкомы эскадрилий Валерий Плотников и Иван Аладинский доложили, что все в порядке. Комиссар полка решил размять кости, соскочил на землю и бесцельно, просто так, направился к киоску, приютившемуся под станционным зданием. Возле него стояла небольшая группа людей. Еще издали он заметил мужчину в кожаном летном реглане. Чем ближе подходил к киоску, тем пристальнее всматривался в него. Уж очень знакомая эта слегка сутуловатая фигура. Немтинов зашагал теперь уже решительнее. Опершись на палку, человек стоял к Немтинову спиной, и комиссар увидел, что сзади его реглан весь изорван. «Батюшки, да неужели это он?» – подумал Алексей Николаевич, и его сердце заколотилось тревожно и радостно.

– Борисов! Толя! – крикнул Немтинов.

На зов человек в реглане повернулся, и они узнали друг друга. На бледном осунувшемся лице Борисова засветилась так знакомая всему полку открытая улыбка. Опираясь на палку, Анатолий заспешил к комиссару, и на глазах у всех незнакомых им людей два авиатора застыли в крепких объятиях.

– Откуда ты взялся, как сюда попал? – задавал бессвязные вопросы Алексей Николаевич.

– Бежал из госпиталя, товарищ батальонный комиссар. А теперь ищу первых попавшихся пилотяг и буду просить, чтобы взяли к себе. Неважно, на чем они летают – я готов на любой самолет.

Немтинов так внимательно слушал, что, казалось, он впервые видит этого человека. А потом спохватился:

– Да чего же мы стоим здесь столбами? Идем, Толя. Вон там вагоны нашего полка. Ты уже нашел, кого искал, – друзья твои здесь!

От радости бесстрашный летчик не мог удержать слез. Забыв о еще незаживших ранах, он так зашагал к поезду, что Немтинов едва поспевал за ним. В вагон расположения второй эскадрильи, куда они вошли, прибежали все. Какое было ликование! Ведь не осталось ни малейших надежд на его возвращение, и вот Анатолий здесь, в кругу своих товарищей! Со всех сторон Борисова засыпали вопросами.

– Да тише вы, черти! – не то в шутку, не то всерьез крикнул военком эскадрильи Иван Аладинский. – Хотя бы кто-нибудь спросил, ел ли человек сегодня.

– Если по-честному, то не только сегодня, а третий день во рту ничего не было. Аттестата-то у меня нет, я же госпитальный дезертир.

– Не падай духом, Толя, сейчас наверстаешь упущенное, – раздались в толпе голоса, и с разных сторон потянулись к Борисову руки с пачками гречневого концентрата, галетами, кусками сахара.

…Три товарных вагона в пути несколько раз прицепляли к другим составам, и только на седьмые сутки поезд, наконец, прибыл в место назначения. Разместились в обычных армейских казармах. Но сейчас они казались необычными, из иного мира, потому что в них был электрический свет, а мы за эти полгода совсем отвыкли от него.

Командование запасной авиабригады, в состав которой временно вошел полк, разрешило личному составу недельный отдых. Это тоже обрадовало: шутка ли, после того, что пришлось пережить, вдруг не бьют по тебе зенитки, не сыпят гитлеровцы бомб на аэродром, да еще целую неделю можно ничего не делать.