Любовь без права на ошибку - Алюшина Татьяна Александровна. Страница 20

Лиде выделили койко-место в общежитии, и она туда перебралась, начала учиться, а в октябре обнаружила, что ждет ребенка. Все! И что дальше? Где жить, как? На что?!

Вася известию обрадовался, а что-то предпринимать в связи с новым поворотом жизни не собирался. Но тут его родственники вразумили чуть не рукоприкладством, что обязан он на девушке жениться и семью содержать.

А Лида в панике: а жить где? Учебу бросать, домой возвращаться? Но надоумила вахтерша общежитская по секрету да на ушко – мол, пойди с поклоном к коменданту, поднеси либо денежку, либо продукт какой, ты ж деревенская, и попроси взять мужа на освободившуюся вакансию разнорабочего, да семейную комнату попроси, вам будет положено – ты студентка, он работником института станет числиться, да поспешай, пока кого другого не взяли!

Она и поспешила! В тот же день отправила Василия к матери в село за «подношением» с подробным письмом и инструкцией, да перед отъездом отвела его в загс, где их и расписали.

Комендант получил деревенских припасов добрых, навстречу молодым пошел, выделили им комнатушку в полуподвале, девять метров, вот и зажили.

Да только работал муж молодой через пень-колоду: то премии его лишат, то за ущерб из зарплаты вычтут, а ему до лампочки. Лида сдала летнюю сессию досрочно и в мае родила сына, Лешей назвали. Приезжала мама, привезла продукты, как доволокла такую поклажу неподъемную, неизвестно, лето с внучком просидела. А Лида половину привезенного снова коменданту оттащила на поклон – возьми уборщицей, ребенка не на что кормить! Взял.

Мама уехала, начался новый учебный год, Лешу устроили в ясли. Лида училась, ночами коридоры да туалеты мыла, из всех жил тянулась, пластом на постель падала, а Вася вроде как жилец. К сыну ночью не встанет, пеленки не поменяет, в ясли за ребенком забудет прийти, пропадает где-то днями и ночами. Работаю, говорит, а денег пшик!

Подрос Лешка, Лида в больнице работу ночной медсестрой нашла, но упорно училась, а Вася… Вася, как выяснилось, по бабам! А ей тогда уж и все равно было, так выматывала ее жизнь! Один раз муж напился крепко и принялся перед ней исповедоваться, вот тут она и узнала все про него и про то, как поступил он с ней и с Надеждой.

Вася был захребетник и приспособленец по жизни, лентяй, бездарь и хитрован расчетливый по убеждениям и конченый бабник, это уже по удовольствию.

Красочные рассказы, которые он скармливал всем окружающим про то, как героически пацаном партизанил, про рейды и взрывы поездов, про бои с немцами, были не чем иным, как услышанной от кого-то историей да в газетах прочитанными статьями с переложением на себя в виде главного действующего лица.

Когда началась война, ему тринадцать лет только исполнилось, и пристроился он помощником пекаря на хлебозаводе, румянец на щеках не растерял и про войну только по радио и слышал, до их городка немцы не дошли. Но отец погиб на фронте, как и Лиды с Надей отцы, а мать померла от неизвестной болезни, говорили: надорвалась трудом непосильным, все для сынка старалась.

При таких жизненных установках надо было Василию где-то пристраиваться к сытой жизни, чтобы и не работать особо, и не бедствовать. Делать толком он ничего не умел, образования никакого, только красота и есть. Поездил он по городам разным, попробовал найти теплое местечко, да только везде вкалывать требовалось, себя забывая, страну из руин поднимать, а это не про него.

Так вот и добрался до тетки своей Федосеевны. Всему селу голову задурил своей партизанской героикой, десять дней блаженствовал на сытых хлебах и тайных встречах с вдовушками. В селе ему оставаться не хотелось – сразу раскусят, что он за гусь, да и работать не хотелось, а здесь не отлынишь, все на виду, да и с бабами тут… Нет, он бы всех вдовушек и их дочек осчастливил, но ведь они же его потом и прибьют в нововыстроенном амбаре. Но вот идейка пристроиться как-то к этому зажиточному селу в голодное послевоенное время в его голове сильно застряла.

А тут две подружки как на блюдечке! Василий и рассудил, что хоть с одной у него получится, а иметь тещу в селе – считай, вопрос хорошего питания решен. Ну и чтобы наверняка, обеих и охмурял. Решил, что, если с Надей сладится, уговорит ее в городе осесть, а если с Лидой, то и уговаривать не надо, сама учиться дальше собралась. Идея с Москвой ему в голову пришла, когда он открытку от московской родни получил.

Прослушала Лида мужнины откровения ночные, даже не удивилась особо, давно понимала, что пустой он и никчемный человек, да призадумалась сильно: что делать дальше? Разводиться?

Ну разведется, это ее житейскую ситуацию не улучшит, так хоть какие-то копейки, но муж беспутный в дом приносил, хоть на хлеб с молоком – и то подспорье, одной ей не вытянуть очное учение, ночные дежурства и сынишку.

А что делать? Переводиться в другой город, к маме поближе? Но мама работает, чем она поможет? Только продуктами, что для Лиды ой как существенно было, да и с Лешкой посидит в школьные каникулы. Но бросать такой известный и очень сильный вуз, с такими преподавателями на третьем курсе! Это глупо! С другой стороны, никто ее в Москве не оставит: окончит институт, получит распределение и уедет, прописки-то у нее столичной нет! В таком случае стоит ли держаться за московский вуз и надрываться непосильно? Так ничего и не надумала!

Да случай помог… Где-то через полгода, она уж на четвертом курсе училась, в ее ночное дежурство доставила «Скорая помощь» мужчину лет под шестьдесят, полного и грузного, который еле-еле дышал. По всему видно, что человек при власти большой, да привезли его в эту больницу как в ближайшую, до ведомственной, той, что только для таких чинов, не довезли бы.

– Сердечный приступ, – доложил фельдшер «Скорой» и перечислил, что уже вкололи пациенту.

Доктор дежурил в ту ночь совсем молоденький, года на два старше Лиды, только после интернатуры. Дежурство выдалось спокойное, он спал на кушетке в ординаторской и, разбуженный, хлопал глазами и, старательно сдерживая зевоту, кивал, слушая фельдшера. Рядом с каталкой, на которую переложили больного, семенила его жена в пальто, накинутом сверху длинного шелкового халата. Она плакала и торопливо рассказывала:

– Петенька поздно вернулся, мы ужинали, и вдруг он схватился за горло, а потом за сердце и так задышал, задышал тяжело, надсадно как-то, и стал падать со стула. Говорить не мог…

Лида, выслушав распоряжения, которые дал доктор, присмотрелась повнимательнее к больному, потрогала зачем-то его горло и неожиданно спросила у женщины:

– А что вы ели?

– Цыпленка табака, – удивилась та вопросу. – Петенька очень любит цыпленка табака.

Больной находился в сознании, но глаз не открывал, дышал осторожными длинными вдохами и понемногу уже синел. В реанимационной палате с помощью санитарки они переложили его на кровать, и врач уже собрался вставлять больному трубку искусственного дыхания, когда Лида тихонько сказала:

– Доктор, вы его так убьете.

– Не мешайте, – раздраженно ответил он.

Но Лида не выдержала и в последний момент оттолкнула врача от больного, схватила из стерильного набора скальпель и пинцет и сделала глубокий надрез в области трахеи.

– Что вы делаете?! – закричала женщина, увидев кровь.

Лида не слушала, а осторожно подцепила пинцетом и вытащила крупный осколок куриной кости.

– Вот теперь ставьте трубку, – сказала она обалдевшему доктору.

Сделав все необходимые уколы и процедуры, доктор строго приказал ей следовать за ним, а зайдя в ординаторскую, плотно прикрыл дверь и спросил:

– Как вы догадались? По всем признакам у него тяжелый сердечный приступ с возможным последующим инфарктом!

– Так он у него и есть, вы же сами видели. Да я бы и не догадалась, но буквально три лекции назад профессор приводил нам подобный пример. У пациента в трахее застрял кусочек кости, а от страха, что не может дышать, у него случился сердечный приступ, который его и спас: от каждого вдоха сильная боль отдавала в сердце, поэтому он старался дышать очень тихо, как в нашем случае. А так бы не довезли, от паники и попыток вдохнуть, прокашляться он получил бы отек гортани, который полностью перекрыл бы доступ кислорода.