Золотые костры - Пехов Алексей Юрьевич. Страница 37

— Не всех. — Млишек Жиротинец поплотнее запахнул меховой плащ, защищаясь от ледяного ветра, дующего на стене. — Иначе я бы давно открыл ему ворота и принял легкую смерть. Мой сын не получит от Горловица такого подарка. Он не увидит следующую весну. Не вырастет. Не найдет себе жену и не заведет детей. Мой род прервется. Вы это прекрасно знаете.

Я смотрел на Будовицу, несущую свои маслянисто-темные воды к далекому морю, на квадраты лагерей наемных армий, окружавших город. И молчал.

— Мой сын не должен платить за мои решения. После меня именно он наследует трон Чергия. Он, а не Горловиц!

— Могу я говорить откровенно, ваша милость?

Он хмыкнул:

— Ты и так откровенен и даже нагл. Можешь не бояться. Я не сажаю за это на кол. Во всяком случае, стражей.

— Вашему сыну не стать наследником. И не потому, что кто-то желает его смерти. Его просто не поддержит дворянство. Они считают вас предателем.

— Скажи то, чего я не знаю. Но я не предавал свою страну, а спасал ее. Как никто этого не поймет?! Ольские захватывали город за городом, а прежний король лишь пускал сопли да слушал паскуд, что советовали ему. Все лето была страшная резня, гибли лучшие из лучших. Мы теряли страну. И я попытался остановить войну. Казимир [18]готов был перестать воевать, если мы преклоним колена. Страну обложили бы налогом, лишили Рады, меня бы сделали регентом, и дворяне поддержали бы это. Никто не хотел крови. Слишком многие остались в полях. Лучше быть под протекторатом, чем стать мертвецами. Я хотел спасти их, но…

— Но король внезапно умер.

— Или ему помогли умереть. Горловиц оказался подле него как нельзя кстати. Он подгреб под себя этих олухов, прежде чем я успел хоть что-то сделать. Те, кто поддерживал меня, клялся в верности, перешли к нему. Жизнь порой очень смешна. Не находишь?

Я не ответил.

— Мой исповедник называет случившееся испытанием Господа. По мне, так подобные шутки больше подходят дьяволу! Вместо завершения войны мы получили еще одну. Теперь чергийцы вынуждены убивать друг друга. Этого не должно было случиться! Правда на моей стороне.

— Не мне судить.

Он ожег меня раздраженным взглядом.

— Да. Не тебе. Ты нашел двух душ. Есть еще?

Я неопределенно пожал плечами:

— Город немаленький. За сутки я успел проверить не все кварталы. Возможно, есть и другие. К тому же вы не везде меня пускаете.

— Завтра ты уйдешь. Мои советники не одобряют твоего присутствия.

— Несмотря на мою помощь?

— То, что ты — страж, не исключает того, что ты шпион. И да. Я помню, что Братство нейтрально.

— Надеюсь, ваши советники не приберегли для меня кол. Это был бы печальный итог моей помощи Морову. — Я покосился на Пугало, которое точно гиена ходило вокруг умирающего.

Все ближе и ближе подбираясь к нему.

Князь Жиротинец горько усмехнулся:

— Не желаю, чтобы меня дважды считали клятвопреступником. Если Бог и удача будут на моей стороне, то мне не нужно преследование Братства. Вам ведь все равно, кто убивает ваших — простой человек или князь. Вы возьмете свой долг. Если не с меня, то с моих потомков. Короля Прогансу вы уже убили. Я не хочу повторения истории в Чергии. Так что тебя не тронут. Прощай, страж.

Он ушел вместе со своей охраной.

— Подари бедняге милосердие своего серпа, — попросил я Пугало. — Это будет правильно.

Оно охотно исполнило мою просьбу и одним движением рассекло умирающему на колу шею.

От уха до уха.

Тугой гейзер крови брызнул вверх, а затем ярко-алый водопад потек мертвецу на грудь, исходя паром на холодном воздухе.

Моров жил страхом. Но не тем, что я когда-то ощутил в пораженном мором Солезино, — больным, липким, безнадежным ужасом неотвратимой господней кары. Здесь все было иначе. Люди боялись за свою жизнь, но в то же время собирались дорого ее продать, если войска возьмут неприступные стены.

До осады столицу края смогли покинуть многие мирные жители. Остались лишь глупцы, смельчаки да те, кому нечего было терять и некуда уезжать. Таких оказалось немного, и улицы сильно опустели.

Люди строили баррикады, разбирали оставленные дома, заваливая подступы к сердцу города — замку Жиротинца. Неработавшие молились в церквях или собирались на рынке, пытаясь обменяться продуктами или купить их. Цены на еду взлетели до небес.

Но гораздо хуже было положение с топливом — уже начались холода, а дерево, а уж тем паче уголь найти было непросто. Рубили деревья в парках, ломали заборы и деревянные постройки.

Разумеется, я не ходил по городу в одиночку. Его милость не слишком мне доверял, поэтому приставил двух своих шпионов. Они не мешали, держались позади и просто наблюдали, подходя ко мне лишь в тех случаях, когда дальше идти мне было запрещено. Обычно это случалось, если я оказывался возле продуктовых складов, казарм и укреплений.

Я не возражал и вел себя покладисто. Ровно до вечера, когда в миле от нас мягко громыхнула мортира и раздался уже ставший привычным свист.

Артиллеристы наемников вслепую долбили по городу, производя в день по четыре — шесть выстрелов. Обстрел наносил Морову значительные разрушения, и несколько городских кварталов, застроенных одноэтажными домами, оказались серьезно повреждены.

Но особенно жиротинцам досталось вчера, когда я увидел в действии одно из двух ядер, о которых говорил Горловиц. Оно было нашпиговано какой-то адовой смесью, взрывающейся намного сильнее, чем порох, и разнесло сразу пять домов, оставив после себя огромную дымящуюся воронку. В городе возникла паника. Кто-то орал, что это придумка хагжитских нехристей, другие — что зелье ведьм.

Не знаю, у кого Горловиц достал эту дрянь. Но только порадовался, что ее у него немного. Иначе Моров уже был бы стерт с лица земли.

Сегодня артиллеристы снова использовали страшное ядро. Оно черной тушей пронеслось над городом, врезалось в колокольню церкви Марии Всезаступницы, в восьмистах ярдах от меня, и, когда небо содрогнулось от грома, я бросился в ближайший переулок.

За спиной раздался грохот разрушающегося строения, крики ужаса, дробный стук разлетающихся во все стороны кирпичей, замогильный стон — это ударился о землю и лопнул бронзовый колокол. По улице, на которой я только что находился, прошел град каменных осколков, секущих плоть и дробящих кости.

Я не стал узнавать, что случилось с моими надсмотрщиками, стараясь затеряться в переулках Малой стороны. И через пятнадцать минут вышел на Гончарску. Люди, выбежав из домов, смотрели на густой столб желто-серого дыма на месте церковной колокольни. Женщины плакали, кто-то беспрерывно поминал черта.

На площади Млавской собрались бичеватели. Их было человек сорок — мужчин и женщин, облаченных в белые одежды. Они по очереди подходили к высокому священнику в плохо сшитой белой сутане, опускались на колени, снимая рубашку, обнажив плечи и спину. А тот наносил им по десять ударов хусарской плеткой. Белевшая на холоде кожа вздувалась розовыми рубцами, а затем лопалась, и одежду пропитывала кровь. Экзекуцию люди терпели с блаженными улыбками.

Я проходил достаточно близко, чтобы увидеть, как священник с фанатичными слезами на глазах подал руку истязаемому:

— Бог не позволит этому случиться, ибо ты жертвуешь собой ради него. Встань, прошедший пытки очищения, и остерегайся дальнейших грехов.

Очередная секта. Новое сумасшествие. Такие быстро появляются в тяжелое время, особенно когда поблизости нет обладающих церковной магией инквизиторов и каждый проповедник начинает мнить себя гласом божьим. Впрочем, исчезают они так же быстро, стоит прибыть дознавателям и зажечь костры.

Эти считали, что бог послал им испытание в виде слуги дьявола, князя Горловица, который желал забрать души горожан в ад. И, чтобы этого не случилось, они истязали свою плоть, показывая господу, что являются его рабами. На кой черт всевышнему рабы и исполосованные до крови спины, бичеватели отчего-то умалчивали.