Золотые костры - Пехов Алексей Юрьевич. Страница 36

Люди не видели его, но ощущали присутствие чего-то тягостного, и вокруг одушевленного образовалось пустое пространство.

Пугало впервые на моей памяти сменило «костюм»: поверх его дырявого мундира была надета помятая, ржавая кираса, а на голове вместо соломенной шляпы красовался морион с плюмажем из розовых страусовых перьев. Оно сделало вид, что не узнало меня, и стало сверлить взглядом факел, пока тот не замигал и не погас.

— Страж, покажи кинжал. — Капитан башни оказался немолодым, усталым человеком.

Я вытащил клинок из ножен, протянул ему сквозь прутья решетки.

— Факел сюда, — приказал воин и, склонившись, изучил дымчатый клинок, а затем так же придирчиво рассмотрел звездчатый сапфир. — Действительно, страж.

Он вернул мне оружие, посмотрел на моих спутников.

— А эти? Тоже стражи?

В его словах чувствовалась издевка.

— Они гарантируют мою безопасность и проход через лагерь ландскнехтов.

— Чудесно. Пусть идут обратно. Не вижу причин, почему я должен пускать их в башню.

— Поднимай решетку, Франтишек, — негромко сказал человек, стоявший дальше всех. — Поговорим.

Застучали барабаны, зазвенели толстые цепи, и решетка со стальными шипами, вздрогнув, со скрипом начала подниматься и остановилась в ярде над землей.

— Пролезайте!

Пришлось лезть через дыру на четвереньках, пробираясь под острыми шипами. Надо сказать, что никому из нас это не понравилось. Когда мы оказались на той стороне, преграда за нашими спинами с лязгом упала.

— Значит, страж пожаловал в город, чтобы спасти нас. — Человек, который отдал приказ, шагнул вперед.

С двух сторон его охраняли двое громил с биденхандерами в руках. Мужчина был моим ровесником, невысоким, с орлиным носом. Он чем-то напоминал князя Горловица, но глаза у него оказались большие, светлые, а волосы русые, а не темные. Держался он властно, но в его взгляде я видел обреченность и усталость. Этим он не отличался от всех остальных встречающих.

— Зачем нам спасение, страж? Если армия возьмет город, мы все равно умрем.

— Умереть можно по-разному, ваша милость. — Я понял, кто стоит передо мной. — Ни один человек не заслуживает смерти от темной сущности. Это гораздо хуже и пули, и клинка. Если вы так не считаете, я могу уйти.

— Если я позволю тебе уйти. У тебя настоящий кинжал, но это не означает, что страж не может быть шпионом.

— Братство нейтрально. Мы не поддерживаем чью-либо сторону. Нас интересуют не троны, а темные души.

Черт знает сколько раз я повторил это за последние недели. Некоторые прописные истины следует говорить постоянно, иначе люди перестают в них верить, и тогда все идет наперекосяк.

— Быть может, ты и говоришь правду, но вот эти, — Млишек Жиротинец яростно, точно копьем, ткнул пальцем в моих спутников, — эти не стражи. И они не соблюдают нейтралитет. Славный Хальвец, отец которого клялся моему отцу служить до гроба. И конечно же Хольгиц, кичащийся своим родством, но без гроша в кармане. А с ними неразлучный Мигорцкий. Псы на службе у князя Горловица.

Войтек, глядя князю в глаза, сплюнул себе под ноги, Радек заворчал, точно медведь, но Мариуш положил руку на плечо друга и покачал головой.

— Можешь поносить нас сколько влезет, — проронил он. — Это не добавит тебе чести, если она у тебя еще осталась.

— Придержи язык, Хальвец! — гневно нахмурился князь, и капитан башни положил руку на пистолет. — Ты всего лишь свежеиспеченный барон! А я князь! Знай свое место, иначе окажешься на колу!

— Сейчас эти люди на службе Братства и пришли под нашим стягом. Их убийство мало чем будет отличаться от убийства стража. — Я старался говорить так же, как и Павел. Спокойно, не повышая голоса и не желая их провоцировать. Но так, чтобы меня услышали. А самое главное, чтобы смысл моих слов дошел до них.

— Я не боюсь угроз, страж. И не позволю выскочкам клеветать на меня.

Радек снова дернулся, собираясь что-то ответить, и Мариуш опять положил руку на плечо друга:

— Не сейчас.

Пугало было не прочь, чтобы все произошло как раз именно «сейчас». Оно любило, когда вокруг звенит оружие и появляются трупы. Для него это было таким же праздником, как для детворы оказаться на представлении бродячих кукольников.

Млишек озвучил свое решение:

— Я пущу тебя в свой город, страж. Хотя бы для того, чтобы успокоить моих людей. Они должны знать, что в этих стенах им ничего не угрожает. Ты проверишь все что нужно и уберешься в свой чудесный Арденау. Но эти псы не сделают больше и шага. Пускать их в Моров неразумно. Они мои враги, и я не собираюсь облегчать задачу этому падальщику, Горловицу. И мне неважно, что они твои телохранители. Если ты опасаешься за свою жизнь — я даю слово, что тебя здесь не тронут. А не согласен — уходи.

— Слово предателя, — сказал у меня за спиной Радек, но так тихо, что князь, по счастью, этого не услышал.

— Я буду смотреть со стены, как они уходят. Если с людьми, которые сейчас служат Братству, что-то случится, я не стану вам помогать.

— Хорошо, — неохотно согласился князь.

— Курва, — озвучил свое мнение Войтек и сплюнул на сапоги.

— Считаете это варварством, страж? — с неподдельным интересом спросил у меня Млишек Жиротинец.

Несчастные на колах напоминали кукол, которых жестокий ребенок насадил на спицы. Мертвые, обнаженные оболочки мало чем походили на людей. От них разило застарелой кровью и мертвой плотью. Гримасы мучений застыли на искаженных лицах, губы прокушены, воронье выклевало глаза.

У кого-то острие кола вышло между ребер, у кого-то под мышкой, у кого-то из живота. Из девяти казненных дышал лишь один. Он уже перешагнул через порог смерти, но упрямо продолжал цепляться за жизнь. Человек был без сознания, бредил, и на его губах надувались и лопались кровавые пузыри.

— Варварство? — переспросил я. — Варвары Волчьих островов куда милосерднее, князь. Обычно приговоренному они разбивают голову. А это… Четвертование и то лучше. Будь здесь священник, он бы сказал, что это преступление перед всеми законами. Земными и небесными. Гарантированный пропуск в ад.

Светловолосый князь, наблюдая, как корчится осужденный, безрадостно рассмеялся:

— Я не верю в ад.

— По меньшей мере, смелое утверждение, раз вы считаете, что его не существует, ваша милость. Хотя в темные души вы верите, а они, как известно, боятся ада.

— Это жестокое время и жестокая страна. Я спасаю мой город. Перед вами шпионы. Вот этот — пытался сосчитать моих солдат. Этот — отправил Горловицу четырех почтовых голубей, прежде чем мы смогли его поймать. Только представьте, сколько вреда он уже принес. А этот — смущал солдат и подговаривал распахнуть ворота. Их следовало наказать. Чтобы другие знали, что с ними будет, если они станут помогать врагу.

— А тот, что еще жив? Что совершил он?

— Не помню, если честно, — равнодушно произнес князь, и во взгляде, брошенном на умирающего, не было никакой жалости. — Возможно, именно он собирался продать мне запас испорченного зерна для гарнизона. Улыбнитесь, страж. Их всего девять. Хотя надо было бы отправить сюда и тех, кто вчера пришел с вами. Было бы двенадцать. Двенадцать кольев — капля в Будовице по сравнению с тем, что уже сделал Горловиц. Он украсил кольями дорогу от Жвенек до Ульмунца. Почти шестьсот человек, которые были мне верны, достались воронью. Видели?

— Нет. Не видел.

— Это хорошо. Значит, вам не будут сниться кошмары. В отличие от меня.

— Вас мучает совесть?

Взгляд у него вышел задумчивым, а усмешка кривой.

— Совесть? У князей Чергия? Считается, что у правителей ее нет и быть не может. Я всего лишь умею понимать причину и следствие и принимать их. А они таковы: если Горловиц со своими проклятыми наемниками возьмут Моров, еще одна дорога будет украшена кольями до самого горизонта.

— Вы можете это изменить и остановить. Я передал вам письмо. Князь предлагает сдать город, тогда он пощадит всех жителей. Вы готовы обменять свою жизнь на жизни всех остальных?