Черный принц - Демина Карина. Страница 68
Кивок.
— И только?
Еще один кивок, но после паузы, которая заставляет сомневаться в том, что Оська искренен.
— Не только, значит.
Руки дрожат.
— Он… он убьет меня, — жалобно выдохнул Оська. — Он точно убьет…
— Что тебе сказано сделать?
— На хвост сесть… и до дому… а там подсигналить, что мол…
— Ждут?
— Ждут. — Оська вжал голову в плечи.
— Сколько?
Четыре пальца. Не так уж и много… для обычного пса и вовсе мало, но Кейрену с четырьмя не управиться, особенно если эти четверо правильно подобраны.
— Бить будут?
Кивок.
— Сильно?
— В-велено… н-не д-до с-смерти. — Он заикался, опасаясь глядеть на Кейрена. — Чтоб… поучить… и в больничку… на недельку-другую…
— Ограбление?
И снова кивок. Оськина голова болтается на тощей шее, того и гляди оборвется нить ее, и покатится голова по серебристому, нетронутому следами снегу.
Значит, ограбление…
Случается, пусть и район в целом тихий, но бывают и там… происшествия.
— Недельку-другую. — Кейрен выпустил локоть, но Оська шел рядом, не смея отстать. И сбежать он не попытается, шакаленок, трусоватый, но в том и удача. — Вот что…
…если бы знать наверняка, что Райдо вернулся…
Слишком рано. И надо бы самому. Кейрен потер шею: подаренный шарф оказался на диво кусачим, но довольно-таки теплым. Лезть в драку? Не выход…
— Отправимся мы с тобой…
…домой? К камину, горячей ванне и пирогу с пьяными вишнями?
Не то.
Куда отправится человек, которого только что бросила любовница?
— …в гости. — Кейрен развернулся. Он надеялся, что Амели не сменила место жительства и что нынешним вечером она свободна. — К одной очень милой даме…
…которой он заплатил достаточно, чтобы рассчитывать на теплый прием.
— Вернее, пойду я, а ты, как и положено, будешь меня сопровождать…
Ося кивал. Он отходил от страха, хотя все еще трясся. Он шел, мелко перебирая ногами, поднеся ко рту скукоженные пальцы в слабой попытке согреть их дыханием.
— Расскажешь, что пребывал я в очень расстроенных чувствах…
Слушает. И доложит. Поверят ли?
Отстанут?
…Таннис он объяснит. Вытащит из Шеффолк-холла и объяснит.
К счастью, Амели была свободна и, кажется, обрадовалась, бросилась на шею, обняла, прильнув. Скользнула пальчиками по щеке, мурлыкнув:
— Ты себе представить не можешь, как я по тебе соскучилась!
— Деньги нужны?
Обиженный взгляд и деловито протянутая рука.
— Двести.
Дороговатым постой выходит, но… Кейрен оглянулся. Как знать, только ли Оська шел следом?
— Хорошо, милая. — Он поцеловал Амели в розовую щеку. — Но с тебя ванна и кровать с чистым бельем.
Приобняв, сказал на ухо:
— Спать я буду один.
Возражать она не стала, когда дело касалось денег, Амели забывала о капризах. Ванну она приготовила, и ужин накрыла, и, не дожидаясь напоминания, удалилась, правда, сказала:
— Если вдруг бессонница случится, то я наверху.
Случилась.
Бессонница над желтою свечой, над шарфом, в котором проблескивали металлические нити. Кейрен держал его в руках, сам не понимая, почему не способен расстаться с нелепой этой вещицей.
И тер глаза.
Маялся головной болью.
Вставал. Садился. Мерил комнату шагами, порой касаясь плотно сомкнутых штор. Возвращался к креслу, свече и шарфу… и в полудреме уже, в полубреду, при гаснущей свече, когда пламя вдруг раскрылось последним усилием, он увидел.
Желтое на синем.
Нить узора… странного узора…
Кейрен поднял шарф, поднес к глазам, пытаясь убедить себя, что не показалось. И, убедившись, рассмеялся.
— Спасибо, тетушка Марта. — Он гладил шарф, пальцами изучая жесткую нить. — Это и вправду хороший подарок…
И Кейрен найдет способ им воспользоваться.
ГЛАВА 22
Паркетный глянец бального зала.
Пустота.
Три дюжины окон в стальных переплетах, узорчатые рамы мороза и льда. И газовые рожки, ныне ненужные. Высокий потолок, лепнина.
Зеркала.
В зеркалах отражается она, Кэри, в простом домашнем платье.
— Прошу вас, леди, — протянутая рука, раскрытая ладонь.
Перчатка.
И живое железо, которое прячется под кожей ее.
— Не снимешь? — Ладонь в ладонь. И пальцы поглаживают трещины на коже, которая мягка, но все же чересчур груба для этого прикосновения.
— Не сниму. — Брокк правую руку прячет за спину и кланяется. — Ты же знаешь…
— Не знаю.
Ей позволено быть упрямой.
И капризной.
— Сними…
…музыки нет. Брокк говорит, что она не нужна, но Кэри ужасно обидно, что в доме ее нет музыки.
Брокк — ведет.
Хайрах — древний танец, выверенный в каждом движении. Рисунок из живых фигур. Три шага… Юбки бьют по ногам, вытянутая рука дрожит от усилия. Спину прямо держать и шею вытянуть. Коса по спине вьется полозом, и в зеркалах снова отражается она, Кэри…
…выглядит глупо.
Нелепо.
Сбивается, спотыкается, но Брокк не позволяет упасть.
— Не думай о них. — Брокк останавливается и, наклонившись, берет ее лицо в ладони. — Ты постоянно пытаешься посмотреть на себя, поэтому и отвлекаешься.
— Там будут…
— Смотреть. Я знаю.
…две недели прошло. А ей еще снится полет. И море под крыльями дракона. Рисованные скалы, ненастоящие издали и все же величественные. Каменные стены и кипящие волны. Корабль.
Пропасть.
И Брокк на краю ее. Во снах Кэри он стоит, раскинув руки, покачиваясь, готовый нырнуть в провал. Кэри зовет его по имени, в тщетной попытке остановить.
Сны всегда обрываются до того, как он прыгает. Они не кошмары, они… предупреждение?
И сейчас, вцепившись в его руки — близко, как же близко он, — Кэри запрокидывает голову, смотрит. Устал. Наверняка работает по ночам, а спит в мастерской, выбирается лишь затем, чтобы появиться в ее, Кэри, доме.
Он ведь обещал научить ее танцевать.
— Девочка моя, — нос к носу, глаза в глаза, и странно, и жутко, и хочется отступить, возвращаясь за разрушенную границу, но Кэри не позволят, — да, на тебя будут смотреть все, и… это очень неприятно.
Левая рука в перчатке, а правая — голая.
Горячая.
И пальцы ее ловят пульс Кэри.
— Но увидят они…
…белую цаплю. Платье из альвийского шелка уже почти готово.
И на альвийский же манер.
— …увидят, — шепчет Брокк, — очень красивую женщину… тебе не нужно оглядываться в зеркала. Закрой глаза.
— Зачем?
— Поверь. И закрой.
Он отпускает Кэри, но уходит недалеко. Держится рядом, держит за руки, бережно, нежно почти.
…две недели прошло. Но памятью о том полете есть маска в шкатулке и сама шкатулка из темно-красного живого бука. Посеребренные птичьи перья ожерельем.
Вкус ветра.
И куст льдистых роз, которые доставили на следующий день.
Закрыть глаза…
— Не подсматривай. — Она ощущает мягкое прикосновение шейного платка, который пахнет Брокком. — Просто слушай себя… позволите, леди?
Он снова задает этот вопрос, зная ответ наперед… и позволит.
Рука в руке.
— Слушай музыку…
…рука в руке.
Надежная опора. Путь для двоих и остановка. Шаг назад, почти разрывая сцепленные пальцы. И шаг вперед, сплетая вновь. Полупоклон.
И разворот.
Остановка, которую играют скрипки. Странная тревога… уходит. Брокк рядом. А музыка смолкает. И в наступившей тишине она слышит громкий стук его сердца. Кажется, Брокк сам нарушил правила танца. Стоит слишком близко.
— Ты…
— Я. — Он наклоняется.
Странно, не видеть его, но знать, что он делает. И тянуться навстречу.
Рука еще в руке.
И уже на его груди. Под пальцами мягкая ткань рубашки… он не любит носить жилеты, говорит, что они — глупая блажь, сродни корсетам, но на самом деле ему просто сложно с пуговицами управляться. На жилетах они мелкие, тугие.
— Кэри…
— Да?
Губы касаются губ. Так робко. И мягко.