Злое счастье - Астахова Людмила Викторовна. Страница 51

– Что будем делать? – озабоченно спросил ир’Брайн, мрачно наблюдавший за сценой из-за плеча Альмара.

– Завидовать, – усмехнулся король. – Как минимум.

– Теперь мы знаем претендента?

Альмар покосился на своего легата так, словно ничего глупее слышать ему ранее не доводилось.

– К чему гадать, Риадд, если можно спросить прямо у Мэя? – лукаво спросил он.

– То есть? – не понял ир’Брайн.

– Если Рыжего спросить, то он ответит.

Перед королем расступались, давая проход к возмутителям спокойствия. И даже сами герои вечера не могли проигнорировать появление государя, им пришлось отвлечься от долгого поцелуя. Рыжий низко поклонился владыке Тир-Луниэна, осторожно заслоняя собой Хелит.

– Государь мой Альмар!

– Я рад видеть тебя, Отступник, – молвил король, пересиливая острое мучительное чувство… вины?.. неприязни?.. недоверия?

Если кому-то казалось, будто князь Приграничья ведет легкую и привольную жизнь, то, для того чтобы убедиться в обратном, достаточно было увидеть, как изменилось его лицо. Пожалуй, не будь у Мэя такого редкого цвета волос, то Альмар сразу и не признал бы его. Морщины в углах рта и глаз стали глубже, шрамов прибавилось, а губы привычно сжаты в тонкую суровую линию.

– Я долго не загощусь, государь.

– Очень разумно с твоей стороны, Мэй. Разве армия дэй’ном уже изгнана из наших земель? Или ты привез весть о своей окончательной победе?

«Зачем ты это делаешь? Зачем намеренно оскорбляешь достойного воина и прославленного полководца?» – спрашивал сам себя король и не находил ответа.

Но Рыжий и глазом не моргнул. Наоборот, он улыбнулся как ни в чем не бывало и развел руками.

– Старею, мой государь, старею. Видно, исчерпалась вся моя удача. В Мор-Хъерике вся осталась.

– Так, может быть, ты явился просить подмогу?

– Спасибо, государь, я обойдусь. Мне уже ведома цена твоей помощи, – ответствовал Мэй, заставив охнуть и втянуть головы в плечи невольных слушателей.

– Упрекаешь меня, Отступник? – холодно полюбопытствовал король.

– Вовсе нет. Наоборот, хочу поблагодарить.

– За что же?

– За заботу о леди Хелит, разумеется. Когда бы я сумел ей столицу показать?

Рыжий сжал в своей ладони дрожащие пальцы девушки, призывая к спокойствию.

– Это самое меньшее, что я могу сделать для леди Гвварин. И для тебя, Отступник, тоже, – фыркнул Альмар.

– Я недостоин твоей милости, мой добрый государь! – заявил Мэй. – Ты и так сделал для меня все, что мог.

Его изысканный поклон не смог бы раскритиковать даже самый дотошный церемониймейстер. Все же Мэйтианн столько лет был придворным, он как никто иной умел оскорблять и клеймить самыми невинными фразами.

– Я помню.

Память властелина Тир-Луниэна – непростая вещь, она почти бездонна. Ничего он не забывает, и нет Альмару Гваэхарду отдыха и покоя ни днем ни ночью. Да и не способствует тонкая корона легкомысленной забывчивости. Этот разговор отправится туда же – в копилку нелюбви-непрощения. И когда настанет час… Впрочем, у Рыжего своих счетов к Альмару немало. И кто хоть раз попытался измерить глубину его муки? Разве кому-то ведомо, сколь сильно мается угрызениями совести сам Верховный Король? Вот уже больше пятидесяти лет снится ему регулярно Морген Джэрэт’лиг – нездешний ветер рвет его вороные косы, а из зияющих ран глазниц текут чистые, как хрусталь, слезы. Финигас имел полное право ненавидеть государя… И память о давнем прегрешении не дала Альмару кликнуть стражу. Хотя, конечно, хотелось. Но король развернулся на каблуках и удалился развлекаться, оставив парочку отбиваться от липкого любопытства придворных.

Жалел потом, но время ведь не повернешь вспять.

Пришлось сбежать, причем в прямом смысле слова. Бежать и путать следы в бесчисленных коридорах, в тщетной надежде обмануть приставучую гончую – людскую молву. Они остановились где-то между винным погребом и ледником, в темном и пыльном закоулке. В том самом месте, где, по словам Альмара, плетутся самые дерзкие заговоры.

– Зачем ты его дразнил? – спросила Хелит, отдышавшись.

– Если он меня ненавидит, то пусть хотя бы за дело, а не только по долгу службы.

Девушка не видела выражения на его лице, но Мэй совершенно определенно улыбался. Не так как раньше, не одними губами, но и глазами, а может быть, и сердцем.

– Он так трясется над своей короной, что убьет нас обоих. Меня – чтоб не исполнилось пророчество, а тебя – так, на всякий случай.

– Хитроумный ир’Брайн успел внушить Альмару, что я замыслил месть и измену, – понимающе хмыкнул Рыжий. – Может, и вправду исполнить лойсово пророчество? О да! Финигас будет так рад, что живые слышат его ликующие вопли со дна бездн.

– Ты серьезно? – изумилась Хелит.

Ответил Мэй поцелуем.

– Не забивай себе голову чужими заботами и страхами. Хорошо? Только не сегодня…

Чистую правду говорил. На эту ночь у Рыжего были совсем другие планы.

– Кыш! – бросил он перепуганной до онемения далаттской свите.

Видит Ито Благая, Мэй меньше всего хотел показаться нетерпеливым. Даже руки спрятал за спиной. Как мальчишка, борющийся с искушением стянуть кусок свежеиспеченного пирога. Но руки его предали, они своевольно подхватили изумительно легкую Хелит, которая и не думала вырываться. Наоборот, она сцепила кисти замком за его шеей, ясно давая понять, что вовсе не желает расставаться.

Пальцы забывчивостью тоже не страдали – они ловко расправились с пуговичками, шнурками и пряжками.

И в самый последний миг он почти испугался. Нет, не того, что будет дальше, там как раз все понятно. А того, что для него все будет по-старому. Не любя, не веря… а с Хелит… с ней так нельзя… она же поймет…. И тогда хоть в окошко вниз головой.

Хелит развеяла все сомнения, сказав шепотом:

– Не бойся, князь, если что – моей любви хватит на двоих. И еще останется.

Он пил и пил ее дыхание, как будто припал к ручью после долгого бега, пил и не мог остановиться. Хелит знала, о чем говорила. О, Ито Всеблагая, как же тяжело жить изо дня в день, из года в год с зияющей гулкой пустотой в сердце! Нелюбимым и не любя.

– Я не боюсь… уже не боюсь.

Вот так всегда и бывает. Обрести можно даже там, где не ждешь, и найти там, где не терял. А может, Мэй просто никогда и никого не любил? Должно быть, любовь, та самая настоящая любовь, о которой слагают песни и баллады, о которой грезят и тоскуют, так до сих пор не успела задеть его даже краешком своих сверкающих удивительных крыльев. Все эти долгие годы… Так ведь тоже бывает…

Этой осенней ночью Рыжий познал не только женщину, он заново открыл самого себя, он изведал, что такое нежность, доверие и единение. Теперь Мэй никогда не забудет, как это – любить по-настоящему. Никогда… никогда…

Они построили самый удивительный Дом Любви из обрывков своих одиноких снов, из неразумных сомнений и неясных страхов, из жажды и пресыщения, из бесчисленных потерь и редкого раскаяния, из несбывшихся надежд и обещаний, невыполнимых клятв и ожидаемых обманов. А еще из ее безвестности и его пустоты, из ее щедрости и его жертвенности – словом, из всего того, что у них оставалось. Чтобы с чистой совестью закрыть дверь пред недоверчивым и жестоким миром и побыть наедине со своими волшебными подарками друг другу. Мир поскребся – поскребся крохотными коготками стихающего дождика да робкого лунного света в щелочку меж занавесей, потоптался на пороге, прислушиваясь к их прерывистому дыханию, и смущенно ретировался. Пусть себе тешатся, пускай наласкаются – нацелуются. Мужчины и женщины для того и созданы, чтобы искать друг дружку на широком ложе и творить любовь, согревая Вселенную. Сколько той ночи…

Хелит разбудили голуби, устроившие утреннюю пробежку по подоконнику. Гнусные летучие твари вдруг вспомнили, что у них есть лапы, и грохотали, точно подкованные кони-тяжеловозы, оглашая окрестности дебильным бормотанием.

А просыпаться совсем не хотелось. Бок у Мэя теплый, и он так по-хозяйски прижал ее к себе левой рукой. Спать бы еще и спать. Если бы не проклятые птицы.