Рождение победителя - Каменистый Артем. Страница 21

Спать, Дан. Не грузи голову. Все равно пользы от этого пока что не предвидится.

В пещере не было ни дня, ни ночи. Или полный мрак, или мрак, слегка рассеиваемый тусклым огоньком лучины. Я выпал из времени. Лежал часами, а может, сутками, страдая от жажды и нестерпимо-болезненных судорог в беспомощном теле. Как избавление принимал появление старухи с ее грязной водянистой тряпкой, унизительными осмотрами и даже попытками эротического стимулирования, проводимыми параллельно со сменой «памперсов» из древесной стружки и мха. Иногда тряпку окунали в парящий травяной отвар, из-за которого во рту прочно прописалась нестерпимая горечь. Несколько раз ведьма ставила иглы из рыбьих костей, делая это со сноровкой китайского целителя. Пару раз окуривала чем-то настолько едко-вонючим, что даже отключившееся обоняние просыпалось. Бывало, что после этих процедур отступала боль, временами возвращалась подвижность в руки. Но чаще всего результата не наблюдалось, или даже наоборот — меня накрывало еще сильнее.

Я разучился спать. Большую часть суток проводил в полудреме, наполненной болью, отрывками воспоминаний и неистовым желанием устраниться от безрадостной действительности. Надеясь когда-нибудь подняться и уйти. Зачем и куда, не представлял — наверное, просто привык куда-то идти.

Не знаю, как долго длилось это растительное существование. Может, пару дней, а может, вечность. Но однажды в замкнутый мирок забытой всеми пещеры вторгся внешний мир.

Привычно пребывая на границе между сном и явью, я не сразу понял, что происходит. Счел безобидным элементом бреда. Подумаешь — всего-навсего голоса. Незнакомые голоса. Мужские.

— Да что здесь за вонь такая! Ох и грязищу ты развела — в таком хлеву и свинье жить брезгливо! А это что?! Лень было закопать или хотя бы подальше оттащить?!

Голос жесткий и требовательный, но отдает дешевкой. Складывается впечатление, что его обладатель сильно преувеличивает свою цену и пропорционально преуменьшает чужую.

— Так чего оттаскивать, если живой он!

А этот скрип мне знаком — бабушка-затейница отзывается. Голосок у нее сегодня возбужденный как никогда, но одновременно и чуть заискивающий.

— Живой? А с виду не скажешь. Ох и тощий: кожу небось втроем на скелет натягивали. Откуда взялся? Ты ж вроде без мужика тут обитала.

— Сама-сама! — зачастила старуха. — Но вот намедни Король волноваться начал, так я от греха наружу его спровадила — и сама следом. Мало ли что там, глянуть не мешало. А он прямиком за холм, к старой дороге, и уж там, когда я, за ним ковыляя, поворот миновала, увидала этого болезного. Полз он без сил, а пятки уже гримы-недоделки покусывать собирались. И так они этим делом озаботились, что Король исхитрился близко подобраться и наброситься. Он, если дело не в полдень, ловко умеет охотиться. Крепко порвал пару черных — едва ушли от него. А болезного я сюда притащила.

— И на хрена он тебе сдался?!

— Так это… Выходить хотела. Глядишь, и сгодится в хозяйстве для чего-нибудь.

— Тьфу! Старая! О смерти думать давно пора, а все туда же!

— Ага. Стайрис говорил, что ее раньше брали с собой, когда в проливы ходили малой стаей. Она пару галер за вечер могла обслужить. В охотку ей это дело. Правда, старая?

Опять незнакомый голос. Тоже мужской, но спокойный, добродушный. Не похоже, что его обладатель считает себя хозяином всей земли, — вообще амбиции незаметны.

— Хорошие были деньки… — неопределенно ответила старуха.

— Кончай языком трепать — мечи все на стол! — потребовал первый. — Клош о горячем от самой реки мечтает, да и я тоже.

— Даже не знаю, чем и потчевать вас…

— А чего здесь знать — жидкого живот просит. Горшок хоть есть на похлебку?

— Для хороших людей посуду всегда найдем.

— Так ищи давай. И вымой ее хорошенько. Коренья есть или хотя бы травы? Что сама тут жрешь?

— Есть корень камыша и лопуха, рыба подвяленная с дымком, орех водный, лук и капуста.

— А чеснок есть?

— Нет. Король его запаха не любит.

— Жаль. Люблю я сало с чесноком пожевать, да только свой закончился. Но если жрать одно сало да сухари, как мы, целую неделю, — то золотом готов за жидкую юшку заплатить.

— А сало осталось?

— Да куда оно денется. У Гоба в мешке шмат нетронутый.

— Построгать в похлебку хорошо бы. Наваристо выйдет.

— Жир один, но ладно — главное, поторопись. А там, может, подстрелю что-нибудь повкуснее, если всю дичь твой уродец не распугал.

От полученной информации глаза сами собой раскрылись, а захлопнуться не успели — надо мной внезапно склонилась бородатая мужская морда. Сверля колючим взглядом, она высказалась угрожающе:

— У! Скелет! Зыркает! Нехороший у него взгляд. Умный больно, хоть и болезный. Откуда он здесь взялся, такой хитрый?

— А я почем знаю? По следам — от реки пришел, но по следам я далеко не ходила. Дошла до плаща брошенного и назад вернулась. Плащ хороший, не из дешевых. Да и остальная одежка непростая, только очень грязная и подранная местами. Но не ветхая.

— Может, украл?

— Может, и так, — согласилась старуха. — Но сдается мне, что из благородных он.

— Да в Межгорье через одного благородного встретить можно. Старые Кенгуды, когда их ублажали, на титулы не скупились. Где еще увидишь, чтобы дворянин, завернувшись в отрепья, драных коз пас? Медяк цена их благородству. Чего встала? Давай горшок доставай! Гоб, очагом займись, а то эта ведьма до ночи копаться будет.

Сражаясь с апатией и подступающим забытьем, я ухитрился продержаться до обеда не сомкнув глаз. Пришельцы готовку и прием пищи устроили у входа в пещеру. Это было недалеко от места, где располагалось мое ложе, и можно было прислушиваться к размеренным беседам — после голодухи или тяжких испытаний за едой у многих языки развязываются. Эта парочка не являлась исключением.

Тело бездействовало, но мозг иногда радовал меня здравыми мыслями. Я все больше поражался бездонной глубине той зад… неоднозначной ситуации, в которой оказался.

Заносчивого бородача звали Мараш, а второго, спокойного увальня, — Гоб. Может, клички, может, имена — не знаю. Но одно знаю наверняка — оба они демы. Те самые «дети могил», о которых я слышал много плохих вещей и ни одной хорошей. Предатели рода человеческого, прислуживающие нечистой силе. Обитатели южных заморских земель, в которые нет дороги нормальному человеку. Пираты, чьи непобедимые галеры наводят ужас на все цивилизованные побережья. Жестокие вандалы, сметающие города и деревни, страшно убивая стариков и забирая остальных в рабство, из которого нет возврата.

Демы не занимаются дипломатией. Демы убивают без разговоров и лицемерных оправданий. И делают это с великим удовольствием и дурной привычкой затягивать муки жертв. Не будь погани, аборигены ни за что не стали бы терпеть такой напасти. Забыв о дрязгах, объединились бы и выжгли гнезда ублюдков. Но с такой крутой защитой ренегаты могут чувствовать себя в безопасности — ни одна армия не сунется в земли, давно контролируемые темными. А вот для них весь мир открыт. Перепуганные владыки туземных государств позволяют инквизиторам делать все, что им заблагорассудится, лишь бы не допускали засилья вражеских шпионов. Но, по слухам, черная братия демам не слишком мешает — они всегда все про всех знают, а вот про то, что творится на их берегах, можно лишь гадать, довольствуясь сомнительными байками.

Ни Мараш, ни Гоб ни разу не признали вслух своей принадлежности к силам тьмы. Но мне это не требовалось — улик хватило. К примеру, они упоминали о галерах и проливах, к которым ходили их корабли. Я мало что знаю о местных флотах, но наслышан о морских засадах демов. Да и посудины они свои называли характерно — у нормальных людей слышал лишь про струги и когги.

Ручной монстр к пришельцам отнесся индифферентно, а это интересный штрих. И пусть я не знаток тонкостей психологии погани, но зато хорошо представляю реакцию нормального человека при виде такого создания. Крики, хватание за оружие, паническое бегство или яростная атака. А эта парочка восприняла присутствие уродца как должное.