Параллельно любви (СИ) - Риз Екатерина. Страница 3

Ей подали портфель и мягко, но настойчиво выдворили за дверь. Пока Марина ждала лифт, Калерия стояла в дверях и с неудовольствием разглядывала кадки с фикусами. Даже потрогать хотела большой лопушистый лист, руку протянула, но тут на лестнице послышалось жуткое сопение и цокот когтей по бетонным ступенькам, Калерия тут же сделала стойку и воскликнула:

— Настасья! Хозяин твой где?

Бедная девушка Настасья, домработница негодяя Томилина, замерла, с трудом удерживая огромного ротвейлера, которому не терпелось поскорее оказаться на улице, он рвался с поводка, и даже воинственная Калерия его не пугала.

Марина вошла в лифт, двери закрылись, но она всё равно слышала возмущённый голос своей домработницы и оправдывающийся Настасьи, которая, конечно же, ни о чём не знала, и ведать ничего не ведала. Марина прислушивалась к их затихающим голосам, к гневному лаю собаки, и улыбалась. Всё-таки хорошо, что у неё есть Калерия. Чтобы она без неё делала? Совсем бы от тоски мхом поросла.

" " "

В отличие от своей бывшей жены, Алексей Асадов проснулся не в одиночестве и не от стука тяжёлых дождевых капель о подоконник. Для начала его приласкали, рука супруги, уже настоящей, скользнула по его животу, Асадов инстинктивно отодвинулся, не желая просыпаться, а в следующую секунду услышал требовательный детский плач за дверью спальни, и окончательно проснулся. Открыл глаза, но тут же снова зажмурился.

— Который час? — хрипло поинтересовался он и сел в постели. Убрал со своего живота женскую руку.

— Половина девятого.

— Сколько?!

— Алёш, успокойся. Ты же говорил, что утром ты свободен.

Асадов продолжал размышлять, мозг, ещё до конца не проснувшийся, чёткие ответы давать отказывался. Да ещё на детский плач отвлекался, и Алексей никак не мог опомниться. Но потом всё же вздохнул и снова лёг.

— Лёша, — прошептали ему в ухо довольно игриво. Пальчики жены пробежались по его плечу, пощекотали и остановились на груди.

Асадов потёр лицо и зевнул.

— Соня, ты слышишь, что ребёнок плачет?

Она немного поскучнела.

— Капризничает. Маша справится.

Асадов посмотрел на неё.

— Соня.

Она отстранилась. Вся игривость с неё спала, жена встала и накинула на себя лёгкий халатик.

— Маша, что случилось? — поинтересовалась она громко, выходя из спальни. — Маша!

— Всё хорошо, Софья Николаевна, — откликнулись из кухни. Затем в коридоре раздались быстрые шаги. — Сейчас кушать будем, — закончила няня сладким голосом.

В спальне Соня появилась с ребёнком на руках, годовалый Антон Алексеевич сопел и тёр кулачками заплаканные глазки. Потом увидел отца и потянул к нему руки, демонстративно выпятив нижнюю губу, тем самым выказывая всю свою обиду на этот несовершенный мир.

— Вот видишь, я же говорила, — рассмеялась жена, передавая Асадову ребёнка. — Просто капризничает с утра.

— Капризничает… — Алексей улыбнулся сыну. Слегка подкинул, добился счастливой детской улыбки и уложил рядом с собой на кровать. Пощекотал. — Ты чего Машу мучаешь?

Антон ухватился за его руку и засмеялся. Асадов прилёг, подперев голову рукой, играл с сыном, а сам посматривал на жену, которая расчёсывала волосы перед зеркалом.

— Ты сегодня занята? — спросил он.

Соня заулыбалась и с удовольствием, даже с гордостью, ответила:

— Да.

— Опять до вечера?

Она обернулась к нему, волосы красиво заскользили по плечам, халат распахнулся, обнажая ровную, длинную ножку, и обворожительно улыбнулась. Пауза тянулась лишних пару секунд, в течение которых Асадов должен был вспомнить, насколько же ему повезло, иметь в жёнах такую красавицу, проникнуться этим пониманием, и согласиться на всё — на всё. Алексей же наблюдал за женой чуть отстранённо, не желая поддаваться её чарам, а затем и вовсе глаза отвёл и сосредоточился на сыне, который упорно тянул в рот его палец. Улыбнулся Антону.

— Есть хочешь? Не кормит нас няня, да? — Наклонился и поцеловал его в румяную щёку.

— Не будет никакого вечера, — проговорила Соня, внимательно наблюдая за мужем. Тот хоть и не смотрел на неё, и вообще вёл себя так, словно её ответ мало его волнует, но она знала, что Лёшка недоволен тем, что в последние дни ей пришлось задерживаться по вечерам.

Асадов молчал. Играл с сыном, а на неё не смотрел. Соня запахнула халат, прищурилась, в голове закрутились весьма неприятные мысли, понимание того, что сказать ещё что-то нужно, а начать ей — значит, оправдываться. А оправдываться ей, вроде бы, не в чем. А муж ждёт.

Её мучительный раздумья прервал стук в дверь.

— Войдите.

В комнату заглянула няня, немного засмущалась, увидев Алексея в постели, и сказала:

— Алексей Григорьевич, можно я Антона заберу? Ему кушать пора.

— Конечно, Маша.

Напоследок крепко поцеловал сына, ещё разок подкинул, улыбнулся в ответ на его заливистый смех, и осторожно подал няне. Антон запротестовал, захныкал, протянув к нему ручки, но Маша вынесла его из спальни родителей, прежде чем он успел возмутиться всерьёз и прибавить громкость.

— Алёш, ты уже думал, как мы будем встречать Новый год?

— Я должен об этом думать? Лично мне — всё равно. А ты что хочешь?

Соня подошла и присела на кровать, привалившись к боку Асадова.

— Мы могли бы куда-нибудь поехать.

Он неопределённо пожал плечами, а потом сказал:

— Родители приедут.

— Вот и отлично, с Антоном побудут. А мы с тобой отдохнём.

Настроение совсем упало почему-то. Но жена прилегла рядом, прижалась и даже поцеловала, и Алексей выдавил из себя улыбку и обнял Соню.

— Хорошо, мы ещё подумаем. Время есть.

— Я люблю тебя.

— А я тебя.

Люблю. Почти.

Из душа его вытащил звонок телефона, Алексей переполошился отчего-то, выскочил весь мокрый, схватился за мобильный, а потом очень долго возмущался на своего зама, которому "не вовремя приспичило". К тому моменту, когда появился на кухне, настроение уже не просто упало, а рухнуло куда-то в бездну. Раздражение переливалось через край, плескалось на пол и превращалось в некрасивые, грязные лужицы. Асадов даже обернулся на ходу, уверенный, что на самом деле оставляет за собой неаккуратные следы, но ничего не увидел. Пол сверкал, натёртый до блеска умелыми руками домработницы Людочки.

— Доброе утро, Алексей Григорьевич, — певуче проговорила та самая Людочка при его появлении.

— Доброе. Кофе и тосты мне, пожалуйста.

— Одну минуту, — кивнула она и поставила перед ним тарелку с блинчиками. Асадов посверлил её взглядом — сначала тарелку, потом Людочку, — глотнул горячего кофе и принялся за блины.

— Антон поел?

— Ну конечно! И добавки попросил.

Алексей всё-таки улыбнулся. Извечный Людочкин оптимизм его всегда забавлял.

— Добавки — это хорошо.

Совсем близко раздалось бряканье погремушки, Алексей повернул голову и увидел, как Маша усаживает ребёнка в детское кресло. Асадов протянул руку, придвинул кресло к себе и снова сына пощекотал. Антон потряс пластмассовой машинкой, в которой перекатывались и гремели разноцветные шарики, и заулыбался.

— Настроение исправилось, хулиган? Ты наелся? — с удовольствием за сыном наблюдая, спросил у него Алексей.

— Весь в папу, — нахально заметила Людочка. — Поел, и улыбаться начал. Кофе ещё налить, Алексей Григорьевич?

Алексей заметил, что няня спрятала улыбку и даже отвернулась после слов Людочки, но что-либо говорить домработнице бесполезно, за год её работы, он хорошо это понял. Кивнёт с готовностью, но даже не прислушается к его замечанию, всё равно всё по-своему сделает.

Антон стукнул его по руке погремушкой, а потом протянул ручки и требовательно хныкнул. Асадов спорить не стал, взял сына на руки и сам поднялся.

— Маша, что ты мне вчера говорила? — спросил он по пути к своему кабинету. Девушка шла за ним, таращилась в его затылок тем самым особым взглядом, робеющим и томным, и молчала.