Вампиры – дети падших ангелов. Музыка тысячи Антарктид - Молчанова Ирина Алексеевна. Страница 54

Впереди как раз показался один из них — памятник Николаю Первому на высоком постаменте. Император на коне был изображен в парадной форме конногвардейца. Постамент украшали четыре аллегорические фигуры, отражавшие основные черты царствования — Сила, Мудрость, Вера, Правосудие. Как помнилось девушке из истории, фигуры обладали портретным сходством с женой и дочерьми Николая Первого. Катя до сих пор не забыла свою учительницу по истории города невообразимо худую женщину с пучком коричневых волос и круглыми очками на кончике длинного носа. Та ходила в клетчатом костюме и, кажется, не любила никого и ничего, кроме Петербурга.

— Катя, ты знаешь, что постамент состоит из ста восемнадцати камней? — полюбопытствовал Лайонел.

— Нет.

— Малиновый порфир, красный финляндский и темно-серый сердобольский гранит, итальянский белый мрамор, — перечислил он и чуть сжал ее локоть. — А знаешь, по какому мосту мы сейчас идем?

Девушка вздохнула и посмотрела на синие перила, покрытые слоем снега.

Лайонел неодобрительно хмыкнул.

— Синий мост, самый широкий в Санкт-Петербурге… и во всем мире.

Вильям не выдержал первым:

— Ну хватит, экскурсовод, тоже мне!

— Не знать историю родного города — то же самое, что путать имена своих родителей, живя с ними под одной крышей! — презрительно скривился Лайонел.

— Тебя это не касается, — возразил брат и, весело поглядев на Катю, шепнул: — Его Анжелика в жизни не различит Исаакиевский собор и Казанский.

Катя украдкой взглянула в непроницаемое лицо Лайонела, внутри всколыхнулось пламя, а он покосился на нее и понимающе улыбнулся. Пойманная врасплох, девушка покраснела и опустила голову.

«Интересно, если он такой ценитель исторического центра, почему сам живет на отшибе?» — подивилась Катя.

В трехэтажном доме за серым непривлекательным посольством ни в одном окне не горел свет. Дверь на последнем этаже открыл Георгий. Тщательно причесанный, одетый во все белое, он дружественно пожал Лайонелу руку и вполголоса произнес:

— Уже все готово.

Просторная прихожая была вся в черном блестящем мраморе, ни зеркал, ни шкафов, только вешалки у стены в ряд. Двойные стеклянные двери вели в просторную комнату, выполненную в бледно-персиковых тонах, с мраморным полом, кожаными диванами вдоль стен и огромным водопадом в самом углу.

Катя заметила, как хозяин квартиры окинул быстрым взглядом ее скромную одежду: голубые джинсы и белую кофточку с треугольным вырезом.

Из комнаты с бурлящим водопадом вели три двери, за одной из них оказался коридор с еще пятью дверьми, приведший в огромный ослепительно-белоснежный зал. На невысокой сцене расположился оркестр, диванчики перед ней занимали гости. Катя насчитала десять вампиров, некоторых из них она узнала. Мужчины были одеты в костюмы, женщины в вечерних платьях. Джинсы среди них выглядели так же уместно, как норковая шуба на уличной продавщице рыбы.

У самого входа стоял столик, а на нем лежала стопка газет. Катя изумленно перевела взгляд на Вильяма.

— Это я? — спросила она, кивая на обложку верхней газеты.

Молодой человек посмотрел, куда она указывала, и на лице его застыло странное выражение огорчения и злости.

— Конечно ты, — спокойно ответил Лайонел, вновь смыкая пальцы на ее запястье и ведя за собой в зал. На нем, в отличие от других мужчин, не было пиджака с галстуком.

— А можно почитать?

Он обернулся и с любезной улыбкой сказал:

— Я бы на твоем месте не стал читать газету, которая назвала тебя хорошенькой.

— Почему?

— Потому что от такой неприкрытой лести даже меня коробит!

Георгий подавился смешком.

Катя плотнее сжала губы и, глядя в белую спину хозяина квартиры, мстительно подумала: «Может, Лайонел ему доплачивает, чтобы он смеялся над его шутками?»

Как и предполагала, взгляд молодого человека метнулся в ее сторону, а в теплых глазах вспыхнули огоньки. При первом знакомстве его лицо показалось ей приятным, но сейчас положительное впечатление магическим образом развеялось, оставив цинковый привкус во рту.

Девушка сделала вид, как будто не понимает, отчего хозяин шикарных апартаментов на нее так уставился. Лайонел подвел ее к самому первому дивану, рассчитанному на четырех человек, где уже сидела Анжелика, и бесцеремонно усадил рядом с собой. Вильям, не скрывая раздражения, опустился с другой стороны, а Григорий сел с сестрами Кондратьевыми, что-то тихонько обсуждавшими за соседним столиком. Их одинаковые желтые наряды напомнили о куртизанках старой Англии из бульварных романов.

— Что она тут делает? — негромко поинтересовалась Анжелика.

Лайонел выпустил Катино запястье, взял изящную белую руку своей девушки и, касаясь губами пальчиков, прошептал:

— Недоразумение, не бери в голову.

Катя поежилась при виде огромного паука на плече Анжелики, облаченной в тончайшее черное платье. Казалось, в любой момент оно может соскользнуть с нее. Но в отличие от сестер Кондратьевых, в платьях цвета цыплят ее туалет, даже несмотря на всю свою откровенность, не выглядел вульгарным — шикарным, умопомрачительным, без всякого сомнения, заставлявшим мужчин сходить с ума от желания.

— Как поживаешь, Катарина? — обратилась к ней красавица.

— Катя, — поправила девушка. — Спасибо, все хорошо.

Анжелика засмеялась, рука ее по-хозяйски легла Лайонелу на ногу.

— Слишком дешево звучит.

Катя беспечно дернула плечом:

— Ничего страшного, я не гонюсь за дороговизной.

Светлые ресницы дрогнули, паук на шее зашевелил длинными лапами, и Анжелика насмешливо бросила:

— Я не удивлена. Имя соответствует… — Она помолчала, скользя язычком по ярко-красным губам. — Для некоторых любовь к себе — непосильное бремя. Какая жалость!

Катя ничего не возразила, но про себя отметила: «А для некоторых самовлюбленность таких, как ты, — бремя…»

Длинные лапы паука забегали по шее хозяйки, та вскинула изящные брови, уголки губ игриво приподнялись, обнажая белые ровные зубы.

— Упиваться собой — это искусство, — промолвила она, смакуя каждое слово. — Тебе, моя дорогая, никогда его не постичь!

Заиграла музыка — разговоры стихли.

Анжелика наклонилась к Лайонелу, умиротворенно закрывшему глаза.

— Кто это?

— Бах, — ответил тот и, приоткрыв один глаз, добавил: — Шутка.

Девушка сморщила носик.

— Думаешь, это остроумно?

Катя не сдержала улыбку, а молодой человек снисходительно пояснил:

— Анжи, это «Музыкальная шутка», сюита номер два си бемоль-минор.

Анжелика оскорбленно отвернулась, взяла со стола бокал крови и пригубила. Затем наклонила голову к пауку и застыла, глядя на рыжеволосого юношу-скрипача.

Виктория с Анастасией на соседнем диване дирижировали руками, не попадая ни в одну ноту. Георгий, закинув ногу на ногу, листал какую-то тонкую книжицу, остальные гости создавали видимость крайней заинтересованности.

Катя расслабилась — облокотилась на мягкую спинку дивана.

— Нравится «Каприс» Паганини? — неожиданно спросил Лайонел.

— Мне очень! — вмешалась Анжелика. — Прелесть!

Молодой человек все еще ждал ответа.

— Катя?

— Нет, не нравится. Только самое начало.

— Вильям?

— Иди к черту, — посоветовал ему брат.

— И мне не нравится, — с улыбкой заключил Лайонел.

Катя старалась не думать о запахе, исходящем от него, но с каждым новым вздохом сердце замирало. Ее волновало любое едва уловимое движение его длинных золотистых ресниц. Она не могла оторвать взгляда от руки с острыми ногтями, безнаказанно скользившей по его ноге. Воображаемые картины заставляли удушливо краснеть.

Девушка уставилась на бокал багряной крови, сияющей в ярком свете. Еще никогда ей не приходилось испытывать столь сильных чувств при виде обычного прикосновения. Ее собственная ладонь горела.

— Все в порядке? — Вильям смотрел озабоченно.

Видеть беспокойство в его глазах было мучительно.

В этот самый момент она себя ненавидела. И не могла понять. Рядом находился один из красивейших молодых людей, каких она видела. Добрый, умный, нежный, любящий, заботливый, сильный, смелый, умеющий сострадать, быть, когда нужно, смешным, серьезным — любым. Его достоинствам не было счета, в точности как недостаткам и порокам его брата. Но именно от взора голубых бесчувственных глаз она вздрагивала, точно от удара хлыстом, и горела вся, как ведьма на костре. От звука его чистого холодного голоса начинало лихорадить, от улыбки в животе делала оборот целая вселенная.