Невеста для принца - Хейл Шеннон. Страница 38
В ту ночь Мири многое вспоминала, пока глаза не начали слипаться, словно намекая, что уже давно за полночь и все в деревне спят. Те из девушек, кто не мог заснуть, удивленно посматривали на Мири — верный признак, что ее послание коснулось и их. Хотя они не знали, к какому воспоминанию она прибегла, но наверняка подумали о своих домашних очагах. Однако оттуда, издалека, ответа не последовало. Связанные руки Мири затекли, шея и плечо ныли от лежания на полу, живот сводило от голода. Все эти неудобства мешали ей сосредоточиться. В конце концов она перелезла обратно на тюфяк и погрузилась в беспокойный сон.
Разбудил ее тусклый свет очередного снежного утра, и она возобновила свои усилия. Весь день до самой ночи она говорила языком горы, вызывая воспоминания, которые знал только ее отец, или думая о тех днях, что провела с Мардой наедине. В ответ — молчание.
Рядом с Мири присела Бритта, погладила ее по лбу, потихоньку сдвинула кляп, чтобы дать ей напиться мелкими глотками, пока бандиты не видят. Мири никак не могла расслабиться. Сдвинув брови, она продолжала напряженно думать.
— Тебе нехорошо? — прошептала Бритта.
Мири покачала головой, но больше ничего не могла объяснить. Она продолжала свои попытки, и надежда то покидала ее, то приходила вновь.
К вечеру Мири показалось, что она сходит с ума от усилий, а значит, нужно попробовать что-то другое. Она вспомнила о Петере, и, несмотря на их недавнюю ссору, это воспоминание принесло чувство покоя. Она закрыла глаза, собралась с мыслями и запела линдеру о весеннем празднике. Они с Петером тогда сидели на одном камне, почти соприкасаясь ногами, и в их зрачках отражалось пламя ближайшего костра.
Проведя так целый час, она поняла, что внимание рассеивается, а мысли переключаются на другое воспоминание — о летнем дне за несколько лет до этого праздника. Они с Петером сидели на берегу ручья, опустив ноги в холодную воду. Вокруг них козы щипали прибрежную траву и блеяли на солнышке. Мимо носа Мири промелькнула маленькая бабочка с бледными крыльями и на секунду задержалась, словно решив, что Мири цветок. Тогда Петер сорвал листик в виде крыла, зажал между губами и с силой выдул. Листик полетел, кружась, подхваченный ветром, и казалось, будто он преследует бабочку, но потом он коснулся поверхности ручья и уплыл вниз по течению.
Тот день не отличался ничем особенным. Обычный день, каких было много в детстве, один час из тысячи проведенных рядом с Петером. Но от одного воспоминания о нем на душе становилось тепло. Сердце билось о ребра, напоминая ей, связанной, испуганной и замерзшей, каково это — радоваться жизни. И мысль о Петере тесно переплелась с тем воспоминанием.
Однако перед глазами ничего не расплылось; воспоминание было смутным и странным. Совсем не похожим на язык горы, на котором Петер обращался к ней во время весеннего праздника, — тогда образы были четкие и яркие, буквально кричащие. И все же Мири верила, что не зря вспомнила об этом. Она чувствовала, что это с ней говорит Петер.
Она слезла с тюфяка и прижалась всем телом к полу, отчаянно стараясь передать свои мысли. Холод от каменных плит пронзал до костей, но Мири стиснула зубы, закрыла глаза и запела о весеннем празднике, вспоминая тот момент, когда рассказывалась легенда о приходе бандитов. Снова и снова она прокручивала в памяти это событие, ритмично повторяя фразы, объединяя их по парам, словно строки песни. И Мири беззвучно напевала эту песню камню. «Бандиты, опасность». Она молилась, чтобы Петер ее понял. «Прямо сейчас в академии бандиты, сообщи нашим родителям!»
Мири говорила на языке горы бесконечно долго — если бы она кричала, то давно охрипла бы. За все это время Петер ни разу не отозвался.
Последовали часы молчания. Тело заныло от лежания на полу. Мири села, вытянула связанные руки и только тогда поняла, как сильно болит голова. А за окном продолжался снегопад.
Эса и Фрид вопросительно смотрели на нее, и Мири пожала плечами — мол, ничего не вышло. Ей казалось, что голова превратилась в блок линдера, который обрабатывают резцами. Бандит позволил Бритте вынуть кляп и покормить Мири овсянкой. От отчаяния ей захотелось спать, она прилегла, и ей приснилось, что она взбирается на склон, у которого нет вершины.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Мири проснулась, словно от толчка, и быстро села. Кажется, кто-то ее позвал? Собственное дыхание показалось ей таким громким, что она испугалась, как бы не разбудить бандитов. Она снова медленно улеглась, морщась от шелеста тюфяка.
Никто здесь не говорил вслух, она в этом не сомневалась, и тем не менее в голове почему-то пульсировало ее имя. Мири прислушалась: все кругом спали, лишь иногда кто-то хрипло всхрапывал, переворачивался на соломенном тюфяке, почесывался или стонал от тревожного сна. Никаких голосов. Но покалывание под веками заставило ее поверить, что, возможно, это был язык горы, поэтому Мири начала прислушиваться.
Ей вспомнился тот последний раз, когда она видела Петера. Это было сразу после отъезда принца. Они тогда стояли перед академией, неподалеку от первого поворота дороги. В темной холодной комнате воспоминание было таким ярким, что даже согревало. Она живо представила, как свет заходящего солнца бил Петеру в глаза, отчего они стали совершенно голубыми, вообще без зрачков. Мири сжала кулаки.
У нее невольно вырвался вздох изумления. На этот раз сомнения не осталось: Петер звал ее на языке горы. Наверное, раньше она ощущала это слабо, потому что сам он находился очень далеко. Зато теперь образ был четче, реальнее. Петер близко, она точно знала. Но неужели он один?
Мири скатилась с тюфяка, коснулась пола из линдера и ответила ему на языке горы собственным воспоминанием об их последнем расставании. Ответ Петера последовал незамедлительно — охота на горную кошку. Мири вспомнила себя в семилетнем возрасте: она стояла в дверях своего дома и смотрела, как человек тридцать селян, мужчин и женщин, шли отлавливать горную кошку, которая повадилась воровать домашних кроликов. В руках взрослые несли ломы, кирки и деревянные колотушки, лица у всех были мрачные и решительные.
Петер привел селян, и они пришли не с пустыми руками.
Мири задумалась, как бы ей спросить: «Что я должна делать?» Но она и так знала ответ. Девушки должны выбраться из здания. Если им это удастся, селяне смогут их защитить. Но если родным придется штурмовать академию, завяжется драка и, возможно, кто-нибудь погибнет.
Восемь бандитов, находившихся в спальне, спали, трое из них загораживали своими телами единственную дверь. Мири, пошатываясь, поднялась с пола и на цыпочках прошла к окну. Там вовсю валил снег, но плотная снежная завеса на миг раздвинулась под дуновением ветра, и вдалеке, у поворота дороги, Мири увидела череду темных силуэтов. Какой-нибудь бандит, стоявший на часах, мог принять их за простые камни, но девушка знала форму каждого валуна вокруг академии. Это стояли селяне и ждали.
Мири закрыла глаза и пропела на языке горы воспоминание о каменном ястребке, оказавшемся однажды весенним утром на этом самом подоконнике. Она надеялась, что Петер поймет и будет внимательно следить за окном.
Кровь вскипела у нее в жилах, словно предупреждая, что она ступает на опасную тропу. «Сначала я перережу тебе горло, а потом уже начну задавать вопросы», — пригрозил Дан. И Мири ему верила. Теперь, когда она собиралась сделать еще один шаг навстречу спасению, его угроза стала такой же реальной и близкой, как глоток воздуха.
Мири начала дрожать. Она прислонилась плечом к стене и поняла, что не может шелохнуться. Жители Эскеля были так далеко, по ту сторону снегопада, а Дан со своим ножом — совсем близко, в соседней комнате. Когда она звала на помощь на языке горы, ей и в голову не приходило, что придется выводить девушек из академии самостоятельно, рискуя вновь оказаться в плену.