Невеста для принца - Хейл Шеннон. Страница 5

Он озорно улыбнулся:

— Ты хочешь от меня услышать, что я буду по тебе скучать.

— А вот я буду скучать по тебе. Кто еще способен так запутать любое дело?

Уходя, Мири пожалела, что не может взять свои слова обратно и сказать вместо них что-нибудь хорошее, искреннее. Она повернулась к Петеру, но он уже разговаривал с Беной и Лианой.

Тут из дома возвратилась Марда с узелком одежды и мешком продуктов для Мири. Отец обнял обеих дочерей. Мири прижалась к его груди, и он закрыл собой свет факелов и тех, кто прощался рядом. Разумеется, объятие означало, что он любит ее, хотя отец ни разу не говорил об этом вслух. Разумеется, он будет скучать по ней. Но Мири невольно спросила себя, как бы он отреагировал, если бы в академию сейчас отправлялась не она, а Марда, дочь, работающая с ним бок о бок в каменоломне. Стал бы он протестовать сильнее? Отказался бы ее отпустить?

«Скажи, что будешь по мне сильно скучать, — подумала она. — Заставь меня остаться».

Отец только крепче ее обнял.

Мири почувствовала, что ее разрывают пополам, как старую рубаху, которая годится лишь на тряпки. Как ей вынести разлуку с родными и то, что придется подчиняться какому-то незнакомцу с равнины? Как ей смириться с тем, что отцу все равно, останется она или уедет?

Отец ослабил объятия, и Мири отстранилась. Скрип гравия говорил о том, что почти все девушки уже отправились в путь.

— И мне пора, — сказала Мири.

Марда в последний раз обняла сестру. Отец только кивнул. Мири уходила не спеша — все надеялась, что он окликнет ее, попросит вернуться.

Покидая деревню, Мири остановилась и оглянулась. Четыре десятка домов приткнулись к ободранным стенам мертвой каменоломни. На краю деревни стояла каменная часовня, ее старую деревянную дверь украшала резьба с библейским сюжетом о первом обращении Бога-Создателя к людям. Небо на востоке окрасилось в рыжий и желтый цвет, освещая деревню, словно пожаром.

Мири разглядела склон холма, на котором проводила вторую половину дня с козами, и удивилась, почувствовав облегчение оттого, что сегодня ей не придется там сидеть, наблюдая за работой в каменоломне. Хруст камней под ногами девушек дарил обещание чего-то другого — нового места, новых возможностей.

— Поторопись, — велел солдат, замыкавший шествие, и Мири подчинилась.

Девушки рассредоточились по мелким группам, но Мири не решила, к кому присоединиться. Последние несколько лет все ее друзья детства постепенно переходили работать в каменоломню, и Мири привыкла к одиночеству и у себя дома, и на вершине холма с козами. В иное время рядом с ней обычно держалась сестра Марда.

Впереди шагали Эса и Фрид. Мири пробежалась трусцой, чтобы поравняться с ними. После давнишнего несчастного случая Эса не владела левой рукой, но все же работала в каменоломне, когда особенно сильно не хватало людей, а Фрид вообще выполняла самую сложную работу среди каменотесов. Мири восхищалась обеими девушками. Даже если они считают ее обузой для остальной деревни, она не подаст виду, что ее это задевает.

Терзаясь неуверенностью, Мири все-таки взяла Эсу за руку. Деревенские девушки всегда делали так на прогулке. Дотер, мама Эсы, как-то раз сказала, что этот обычай зародился в старину: девушки держались за руки, чтобы не соскользнуть со скалы. Впрочем, Мири в одиночку скакала по горе Эскель лет с пяти и делала это ловко, как козочка.

— Как вы думаете, к чему все это на самом деле? — спросила Мири.

Эса и Фрид покачали головами. Мири внимательно посмотрела на обеих, пытаясь прочесть в их глазах, не хотят ли они, чтобы она ушла.

— Я уверена, эта выдумка про принцессу — уловка торговцев, — продолжила Мири.

— Мама ни за что бы не отпустила меня, если бы думала, что здесь нас ждет беда, — сказала Эса. — Но она тоже ничего не понимает.

Фрид уставилась вперед, словно перед ней возникла сама смерть:

— А как принц собирается решать, на ком жениться? Устроит соревнования, как на празднике, когда мы бегаем, поднимаем камни или швыряем их, кто дальше?

Мири расхохоталась, слишком поздно сообразив, что, судя по серьезному выражению лица, Фрид не шутит. Тогда Мири прокашлялась.

— Не знаю, но мне трудно поверить, что на равнинах женятся по любви.

— Да любят ли они вообще хоть что-то? — с сомнением произнесла Фрид.

— Свой собственный запах, наверное, — пошутила Мири.

— По крайней мере, в моем доме будет на один рот меньше, — заключила Эса и оглянулась, вспомнив о родных. — Глядите, вон идет Бритта. Глазам своим не верю, что и она с нами.

— Она родилась на равнине, — заметила Фрид.

— Но прожила на горе все лето, так что, наверное, собирается здесь остаться, — сказала Эса.

Мири бросила взгляд через плечо и увидела, что Бритта не присоединилась ни к одной компании и идет одна. Девушке с равнины было пятнадцать лет, и она отличалась особой хрупкостью, словно ни разу в жизни не пасла коз и не приготовила ни одной головки сыра. Щеки ее напоминали румяное яблочко, особенно когда она изредка улыбалась, становясь необычайно хорошенькой.

— Я еще ни разу с ней не говорила, — призналась Мири.

— Да она почти ни с кем не разговаривает, — заметила Эса. — По-моему, она просто не замечает никого вокруг, даже если к ней обращаются.

— Она и в каменоломне так себя вела, — подхватила Фрид. — Таскала воду этим летом, но, когда рабочие просили напиться, вела себя словно глухая. Спустя пару недель Оз сказал: «Какой с нее толк?» — и отправил домой.

В деревне поговаривали, что родители Бритты погибли в результате несчастного случая, а единственные родственники, как оказалось, жили на горе Эскель. Поэтому однажды весенним утром Бритта приехала в повозке торговца, привезя с собою мешок с одеждой и продукты, купленные на деньги, вырученные от продажи родительского имущества. Но сейчас она ходила в рубахе и рейтузах, как и остальные деревенские девушки, а не в платьях из крашеных тканей.

— Поверить не могу, что Петер считает ее хорошенькой, — сказала Эса.

У Мири запершило в горле.

— Правда? А мне она не кажется хорошенькой. То есть ведет она себя заносчиво, словно мы ее не достойны.

— Все, кто живет на равнинах, считают себя выше нас, — подхватила Фрид.

— Это мы живем на горе, — сказала Мири, — так разве не мы выше их?

Эса ухмыльнулась, глядя на солдат, а Фрид сжала кулаки. У Мири потеплело на душе оттого, что они разделяют ее чувства.

Три часа они шли по дороге, обходя лужи, рытвины и валуны, оставшиеся от давно заброшенных карьеров, пока наконец не заметили крышу академии. Мири видела ее шесть лет назад, когда деревня устроила в этих каменных стенах весенний праздник. Но позже все решили, что добираться туда слишком долго, и больше этот дом не использовался.

Его называли каменным домом министра, и жители деревни предполагали, что когда-то здесь жил придворный министр, надзиравший за разработкой каменоломни. Теперь на горе не было такого начальства, но дом вызвал у Мири желание узнать, какие еще чудеса встречаются на равнине, которую отсюда не видать.

Даже издалека девочка разглядела белый блестящий линдер, заложенный в цоколе, — это был единственный обработанный линдер, какой она видела в своей жизни. Остальная часть дома была выстроена из серого бута, причем каждый камень имел правильную форму — обтесанные гладкие кубы в идеальной кладке. К главному входу вели три ступени, резной фронтон поддерживался колоннами. На крыше несколько человек устраняли последствия бурь. Другие рабочие с равнины вставляли в пустые оконные рамы стекла, выдергивали траву, выросшую между каменными плитами и ступенями, и сметали накопившуюся за много лет грязь.

Девушки разбрелись в разные стороны: кто заглядывал в повозки, кто смотрел на суету. Всего их было двадцать; Герти, самой младшей, едва исполнилось двенадцать, а старшей, Бене, — семнадцать с половиной.

В дверях здания появилась женщина. Высокая и худая, с впалыми щеками и жидкими волосами. Она ждала, и Мири стало неловко, что она, как невежественная простушка, стоит здесь и глазеет по сторонам, не зная, что делать.