Монах - Щепетнов Евгений Владимирович. Страница 6

ГЛАВА 2

К Нарску Андрей подошел перед рассветом.

Он мог бы войти в город, но что ему было делать ранним утром на пустынных улицах, когда все еще спят, а магазины и лавки закрыты? Он должен найти работу, какую — еще не знал. Что он умел лучше всего? Хм… полоть сорняки на огуречной грядке. Носить воду и рубить дрова. Драться и убивать людей.

«Невелик выбор! — усмехнулся он. — Или грязная тупая работа, или возврат к своему черному прошлому. Вот только наемным убийцей я больше не буду. А кем тогда? Ну можно пойти в армию… есть же у них армия, в самом деле? Видимо, есть. А если тебя пошлют собирать людей для принесения их в жертву на алтаре Сатаны, пойдешь? Взбунтуешься? Тут тебе и конец. Кстати, а кто меня возьмет в армию-то, я же не умею фехтовать на мечах или саблях. Идти в рекруты, с молодыми парнями… стремно как-то. А СВД мне вряд ли выдадут, „Калашников“ тоже. В телохранители податься? А кто меня возьмет телохранителем — я же никто и звать меня никак. Кто доверит свою жизнь никому не известному мужику? Ладно. Там видно будет. Пока что надо переждать несколько часов, до тех пор пока город проснется».

Андрей зашагал к ближайшему лесу, на вид не сильно загаженному.

Впрочем, оказалось, это впечатление было обманчиво, и он долго искал незагаженный участок: как всегда и везде, горожане мало заботились о чистоте предместий и выкидывали мусор где попало.

Обозлившись, он выматерился и решил все-таки переночевать на постоялом дворе. Денег у него было мало, но не валяться же в строительном мусоре, собачьем дерьме и лошадиных яблоках?

Постоялый двор он обнаружил недалеко от городских ворот. Купцы или просто приезжие, не успевшие попасть в город засветло, могли переночевать здесь за небольшую плату. Впрочем, Андрею плата небольшой не показалась, и снять комнату на несколько часов за два серебреника он отказался.

После недолгой торговли ему было предложено спать в конюшне, на сеновале за три медяка. Дорого, конечно, но делать было нечего, и вскоре он уже лежал на втором этаже огромной конюшни, подложив себе под голову охапку сена.

Внизу фыркали лошади, пахло конским потом и навозом, и запах этот почему-то показался ему таким уютным и успокаивающим, как будто он был в родном доме. Огромные животные переступали копытами, всхрапывали во сне, уснул и Андрей, утомившись за время ночной многокилометровой прогулки.

Проспал он часов пять, затем резко, как по команде, вскочил, отряхнулся и пошел к лесенке, ведущей вниз.

На постоялом дворе кипела жизнь — суетились мальчишки, таскающие воду лошадям и на кухню, купцы, проспавшие ранний выезд, покрикивали на конюших, запрягающих лошадей.

Андрей, не обращая внимания на суету, направился к воротам Нарска.

Стотысячный город был окружен мощной крепостной стеной, построенной скорее всего очень давно. Еще ночью Андрей заметил, что ворота крепости были открыты, но не очень удивился — может, просто устал, чтобы об этом думать, и хотел спать. Теперь же он вспомнил этот факт.

Из книг он знал, что на ночь крепости обычно закрывали ворота, с тем чтобы открыть их в определенное время утром, пропуская всех за пошлину. Тут и пошлины никто не взимал — все проходили свободно.

Вот только смотрели стражники на каждого входящего в город и выходящего из него очень внимательно. Андрей решил, что эти ворота что-то вроде КПП, служащие для того, чтобы фильтровать поток людей. Он взял себе это на заметку — пройти через КПП незаметно было практически невозможно.

Он миновал стражников беспрепятственно, наряд охраны ощупал его внимательными взглядами, но его заурядная внешность не вызвала никаких вопросов. Его волосы отросли, трехдневная борода ничуть не отличалась от таких же бород каких-нибудь возчиков или разнорабочих, в общем — обычный сорокалетний мужик, потертый жизнью.

Улицы города были вымощены брусчаткой, и на них было довольно чисто. Скоро Андрей понял почему — на каждом перекрестке он видел людей, подметающих, чистящих, моющих. Приятно удивился — он ожидал от Средневековья грязи, вони, отсутствия канализации, чуму и мор, а тут вот что… моют мостовую, понимаешь… Потом присмотрелся — а люди-то в железных ошейниках… и клеймо на щеке. Его передернуло — вот и он бы так же вскорости выскребал и надраивал мостовые… И улицы уже не казались ему такими великолепными и достойными подражания. Лучше бы воняли…

Вокруг суетился народ — толкали свои тележки зеленщики, с грохотом проезжали крытые повозки и кареты, сверкающие позолотой, с важными, как крысы в «Золушке», кучерами на облучках. Они щедро рассыпали по улице удары кнута, стараясь зацепить как можно больше прохожих, как будто от этого зависел их социальный статус.

Прохожие молча или с руганью уворачивались от кнута и колес — степень возмущения зависела от статуса проезжающего и наличия охраны в кильватере кареты. Обложив матом важного господина, можно было получить и саблей вдоль спины — такой случай произошел буквально на глазах Андрея. Кучер одной золоченой кареты с громадными, в рост человека колесами ударил кожаным кнутом прохожего, несущего корзину с овощами, за то, что тот недостаточно быстро уступил ему дорогу.

Прохожий скривился от боли и покрыл и кучера, и карету с «разъезжающими богатыми уродами» великолепной матерной тирадой. Тут же налетела конная охрана богатея, и мужика забили саблями — слава богу, хоть плашмя, а не посекли остриями. Однако и этого хватило. Мужчина остался лежать на мостовой, обливаясь кровью, без сознания, а его товар из корзинки расхватали с хихиканьем оборванцы из ближайшей подворотни.

Люди равнодушно шли мимо лежащего на мостовой мужчины — ну сдох и сдох, что с того? Завтра и мы сдохнем… какое нам дело? Один из оборванцев подбежал и стал шарить по карманам и за пазухой лежащего, тут уже Андрей не выдержал и, подойдя сзади к мародеру, с силой врезал ему сапогом в копчик — тот взвыл от боли и улетел под ноги своим соратникам, где и приземлился вполне благополучно, возможно, сломал одну из своих мерзких ручонок. Шпана в подворотне, как и в мире Андрея, стала «возбухать»:

— Эй ты, козел! Че ты тут распоряжаешься?! Парня зашиб, придется заплатить за ущерб!

Андрею было противно смотреть на их мерзкие рожи, он подумал: «Шакалята, попались бы вы мне где-нибудь на войне… — на куски бы порезал паскуд!»

Потом лицо его просветлело — а что, не на войне, что ли? Он шагнул к ним, на ходу доставая здоровенный тесак, но ублюдков как ветром сдуло, как только из-за пазухи показалась рукоятка оружия. Эти порождения улиц прекрасно знали, когда выступать, а когда смываться.

Холодная ярость отступила, Андрей вернулся к лежащему на мостовой мужчине и услышал, что тот постанывает. Заниматься с ним Андрею было некогда — он и так припозднился из-за своей ночевки, за которую отдал аж три медяка, потому решил: «Оттащу его с проезжей части к стене дома, посидит, оклемается да и пойдет по своим делам».

Так он и поступил, однако не успел повернуться и уйти, как услышал за спиной хриплый голос:

— Постой, уважаемый! Не уходи! Помоги мне дойти до дома, я боюсь, что меня снова ограбят и изобьют, помоги! Я заплачу тебе! Пять медяков! Серебреник! Серебреник дам! Только доведи… — Мужчина закашлялся и стал заваливаться на бок.

«Деньги с него брать, конечно, грех, — подумал Андрей, — но и бросать его тут, рядом с этой шпаной, еще больший грех. Опять меня испытывает Господь? Так и придется тащить… весь перемажусь в крови, мать его за ногу…»

Он вернулся к полулежащему у стены дома мужчине — того уже, пока Андрей раздумывал, вырвало на мостовую.

— Да ну что за день начался! — с отвращением буркнул Андрей. — Мне только блевотины еще не хватало! Цепляйся за шею, аника-воин, и показывай, куда идти.

Стараясь не обращать внимания на вонь, исходящую от пострадавшего, на кровь, заляпавшую его куртку, он поднял мужчину, перекинул его руку через свое плечо и пошел вперед, под разочарованными взглядами уличной шпаны, держащейся в почтительном отдалении.