В лабиринте тайн - Соловьева Алла Александровна. Страница 70

– Ты знал обо всем с самого начала. – Я затравленно смотрела на Макса. Говорить было трудно. – Почему ты не выдал его?

– Искушение было сильным, – с горечью признался Фадеев. – Когда он рассказал, что был ведущим Охотником, мне хотелось разорвать его. Но самым страшным было даже не его признание. Я всегда думал, что он относится к тебе как к красивой игрушке, но даже не подозревал, что ради тебя он пожертвовал многим и ваши чувства взаимны. Когда мракаур раскрыл правду, я испугался: осознал, что мой соперник намного сильнее, чем я мог представить. Я ненавижу его, и сдерживали только две вещи: я обязан ему жизнью и ты бы меня не простила, – честно ответил Макс.

Я утвердительно кивнула. По крайней мере, грубость Фадеева по отношению ко мне после церемонии прощания теперь тоже легко объяснить. Уже тогда он знал все, боялся и переживал. Машинально обхватив плечи, я закачалась: туда сюда, словно сижу в кресле-качалке.

– Когда он вернется, Макс? – надтреснутым голосом спросила я.

Задавать этот вопрос было глупо. И так все понятно, но я умоляюще смотрела на парня, хотела, чтобы он солгал, но дал хоть какую-то надежду. Но он не оставил ни единого шанса:

– Он не вернется, Злата! Теперь Елизар один из них, хотя скрыто всегда будет на нашей стороне. Пожалуйста, забудь о нем, – едва слышно попросил он.

Как бы соглашаясь со всем происходящим, я мотнула головой и бережно, словно держа самую дорогостоящую драгоценность в мире, свернула листочек и прижала его к груди. Знаю, что зачитаю его до дыр. Тагашев вычеркнул меня из своей жизни, а у меня так мало осталось от него. Всего лишь несколько фотографий, три вещи, которые должен иметь при себе Хранитель света: серебряная зажигалка с дарственной надписью, флакончик для «стирателя крови», коробочка для игл «стирателя памяти» – и телефон. Вспомнив о телефоне, я задрожала. Ведь можно позвонить! Не замечая, что Макс внимательно наблюдает за мной, я суетливо вытащила мобильник, подаренный Елизаром, и торопливо набрала его номер. Смайлик вместо лица Тагашева весело улыбнулся, но из трубки не раздалось ни звука, даже автомат промолчал.

– Его телефон отключен, – хрипло сказал Макс. – Он будет связываться с Николаем, но, думаю, случится это нескоро.

Закусив губу, я медленно отключила мобильник. Сердце будто разрывали серебряные когти оборотня. Даже не посмотрев на Макса, я на негнущихся ногах пошла в прихожую.

– Как же ты любишь его, – медленно и надсадно раздалось позади. – Но его больше никогда не будет в твоей жизни, Злата!

Наверное, моя реакция довела Макса до исступления. Слова прозвучали жестоко и ударили, как плети. Фадеев начал злиться, потому что задет, переживает, страдает. Но скрыть от него боль, горечь, разочарование или хотя бы попытаться успокоить его в данный момент я не в силах. Вздрогнув, я на секунду остановилась.

– Знаю, – тихо ответила я, больше всего на свете желая остаться наедине со своими мыслями, подумать, смириться с действительностью, дать себе время прийти в чувство.

Но Фадеев придерживался другого мнения. В два тяжелых шага он догнал меня и, схватив за плечи, повернул к себе:

– Конечно, знаешь, маленькая бессердечная эгоистка! И, может, теперь взглянешь на меня не как на запасной аэродром?! – Пальцы Фадеева сжали плечи. – Я ненавижу его, но благодарен, что он избавил тебя от выбора!

– Нет! – Желая вырваться из стальных обручей, я дернулась. – Я никогда не думала о тебе так, Макс! – крикнула я. – Ты всегда значил для меня слишком много!

– Тогда скажи, что любишь меня! – Фадеев прожег взглядом, ослабил хватку и вновь потянулся к карману куртки, к которому тянулся в машине. В раскрытой ладони появилась маленькая бархатная коробочка. – Согласись на помолвку! – резко, будто испытывая недостаток кислорода, выпалил он. – Я не буду торопить тебя, Злата. Ты сможешь закончить академию, и я буду ждать, сколько ты пожелаешь. Но я хочу знать, что ты забудешь о нем и однажды станешь моей!

Быстрым движением он раскрыл футляр. На черном бархате, отражая свет, переливалось кольцо из белого золота с крупным бриллиантом. Мои пальцы, ставшие ледяными, потянулись к шее. Я потрясенно взглянула на Макса. Лицо его было искажено. Синие холодные глаза походили на два топаза: прозрачные, застывшие, как камни, и только в глубине плещется надежда. Затаив дыхание, я смотрела на него, боясь не то что пошевелиться, даже вдохнуть. «По дороге в академию он молчал не случайно!» – поняла я. Он знал, что Тагашев исчез из моей жизни, решил сделать предложение и только потом сказать о Елизаре. Хотел убедиться, что нужен мне, но боялся отказа. Я машинально коснулась его волос. «Моей», – отдавалось в сознании. Эта мысль почему-то не напугала. Возможно, где-то внутри я всегда знала, что намерения Макса серьезны, а за шуткой, брошенной им не так давно, скрывалась правда. Я напряженно облизнула пересохшие губы. Мысли метались, словно в безвыходной ловушке. «Скажи ему! – требовал рассудок. – Это не будет ложью. Ты любишь его, пусть и не так, как он этого хочет, а Елизара больше никогда не будет в твоей жизни!» Как перед прыжком в воду, я глубоко вдохнула, собираясь сказать слова, которые он так желает услышать.

– Макс, я… – Окунувшись в синее море его глаз, я замолчала.

Быть рядом с ним совсем несложно: он любящий, нежный, заботливый, преданный, надежный. Он каменная стена, глоток свежей воды, тихая гавань, в которой мне всегда было хорошо. Но… я не смогу, потому что это будет нечестно по отношению к самому Максу. Каждый день он станет с надеждой заглядывать в лицо, искать во мне настоящее чувство, надеяться на лучшее и страдать, а я буду сгорать от ненависти к себе, потому что причиняю ему боль. Ведь я никогда не сумею вытеснить Тагашева из своего сердца. Я буду нежиться в объятиях Макса, но ждать вестей о другом. Думать, надеяться, мечтать о невозможной встрече и скулить, медленно умирая от тоски.

Я снова облизнула губы и отступила от Фадеева на шаг. Молчание затягивалось. Каждый сдавленный вдох Макса отдавался в ушах и гнал к двери. Я отступала, отдалялась от своей тихой гавани, от своей надежной крепости, которой я больше не желала причинять боль. «Поздно! – пронеслось в голове. – Ты уже растоптала его сердце, искалечила душу и отобрала надежды». Будто подтверждая мои мысли, в синих, как ласковое теплое море, глазах появилась едва заметная скупая влага. Он видел колебания, ждал ответа и понял, что сейчас я уйду. Костяшки на пальцах хрустнули, сжимаясь в кулаки, словно лишь усилием воли он пытается не развалиться.

– Не уходи, Злата, – едва слышно попросил Макс.

– Прости! – прошептала я и бросилась за дверь.

Где-то за спиной послышались грохот и рык оборотня. Он вымещал боль на собственной мебели, но лучше бы разорвал меня. Дрожа всем телом, я, спотыкаясь, бежала по тротуарам, шарахалась от редких машин и задыхалась от дикой, раздирающей сердце боли. За одно ставшее черным утро я потеряла все, что мне было дорого. Елизар ушел, а Макса я оттолкнула сама, но не могла поступить иначе. Я выбрала одиночество. Слез не было. Да и откуда им взяться, ведь плакать умеют только живые, а в данный момент я была мертва…

Глава 22

Чужая территория

Время теперь не капало и не стекало, оно загустевало, застывало, как та эпоксидная смола, которую уже ничем не растворишь. Я жила и существовала, двигалась и замирала, шла и оборачивалась… и все время тонула, тонула, тонула, тонула в его глазах. Они преследовали меня повсюду! Что бы я ни делала… Чем бы ни занималась… Тагашев ушел, но преследовал даже во снах. Грань между ночью и днем казалась зыбкой и призрачной. Весна, наконец-то вступившая в свои права, воспринималась блеклой и лишенной ярких насыщенных красок. Да и сама я стала похожа на бесплотную тень. Может, поэтому жажда крови мучала постоянно? Организм словно не желал терпеть над собой насилие и требовал потерянных сил. Черный пакетик с кровью стал постоянным спутником. Мама пыталась вытянуть из меня хоть слово, но обнажить свою душу я не смогла даже перед ней. И неожиданно она оставила меня в покое. Возможно, видела, что я перестала общаться с Максом, решила, что мы в ссоре, но обязательно помиримся и рано или поздно я расскажу ей обо всем.