В лабиринте тайн - Соловьева Алла Александровна. Страница 71

Марк по-прежнему тренировал Хранителей, но мгновенно замыкался, стоило хотя бы намекнуть о Елизаре. А однажды, когда я спросила его, не звонил ли брат, впервые на моей памяти он разозлился.

– Я не хочу говорить о нем, Злата! – жестко произнес парень.

После этого я перестала спрашивать. Бальные танцы в школе Альбины были давно заброшены, как и живописный станок: чувство прекрасного больше не трогало. Зато все пробные экзамены в середине мая я сдала на «отлично». Несмотря на отсутствие наставника, боевые навыки улучшались с каждым днем, но одновременно с этим в каждом точном, сухом, расчетливом ударе появилось ожесточение, словно через движение я пыталась убедить себя, что все же жива.

Сложнее всего было видеть боль Макса. Нет, он не исчез из моей жизни. Он словно знал, что мне не хватает его нежности, понимания и безграничного тепла. Гуляя по парку, выходя из академии или стоя возле окна, я часто видела его джип. Сердце сжималось. За тонированными стеклами лица не разглядеть, но я знала, что он там и безотрывно наблюдает за мной. Несколько раз он пытался подойти, но я торопливо исчезала. Однажды мы столкнулись в дверях академии: быстро, неожиданно. Руки соприкоснулись, и меня словно обожгло. Отдернув кисть, я прижала ее к груди.

– Злата, – прошептал он. В низком, надломленном голосе появились умоляющие нотки. – Выслушай меня, пожалуйста… Я должен был дать тебе время прийти в чувство, но думал только о себе. Поставил тебя перед выбором и этим все испортил. Но без тебя мне не жить! Позволь находиться рядом! – Большая рука потянулась к моей скуле, будто желая очертить контур, но я молча отпрянула.

Я пожирала его взглядом. Достаточно молча прижаться к нему, и я снова буду с ним, избавлю того, кто очень дорог, от разрывающей боли и сама почувствую облегчение… но сломать себя и возвратиться уже не смогла. Резко развернувшись, я бросилась через холл и едва ли не бегом начала подниматься на второй этаж.

Тагашев не отпускал. С каждым днем он словно привязывал меня к себе невидимыми, но все более прочными узами. Через месяц разговоры о нем стихли. Новостей о нем не было уже больше месяца. Несколько дней назад, когда я в сотый раз связалась с Николаем, он сказал, что звонил Елизар, с ним все хорошо и он передавал привет. Только слишком сухо и коротко прозвучали слова. Чрезвычайно неубедительными показались его речи, а на вопрос «где он?» Вязин не ответил. Необъяснимая тревога когтистыми лапами начала сдавливать сердце. Что-то подсказывало – звонок придумал сам Николай, чтобы успокоить меня. Последнее видение, где Елизар скрывался в багровом тумане, начало появляться в сознании чаще, доводило до исступления, а потом стало посещать во снах…

Проснувшись в холодном поту, я подорвалась с кровати. Кошмар все еще колебался в рассудке. Босые ноги, пробежав по полу, остановились возле компьютерного столика и словно приросли. Сначала я не поняла, зачем вскочила, и только когда взгляд упал на рюкзак с костюмом для трансформации, внезапно осознала, что хочу увидеть Тагашева хотя бы издалека, – убедиться, что с ним все в порядке. Я сглотнула. Мысль о том, что даже на подсознательном уровне думаю об уходе из Верви, напугала. Отправиться на вражеские территории, даже не зная, где искать Елизара? Он может находиться в любой точке мира! От этой мысли стало плохо. Внезапно я почувствовала себя ворочающимся в гнезде глупым птенцом, который неумолимо продвигается к краю и не осознает, что, вывалившись, никогда не вернется домой. Ведь оступиться легко, а погибнуть еще проще. Затем я подумала о клинке и о Колесникове. Я не могу рисковать и не должна попасть к Виктору! Колебания охватили с такой силой, что, вцепившись в край столешницы, будто испытав резкий приступ боли, я согнулась пополам. Но мысль о Тагашеве пересиливала все. Что-то заставило действовать, гнало вперед, принуждало отступиться от обещаний и броситься навстречу неизвестности.

Отбросив сомнения, я начала составлять план. Скорее всего, Елизар будет находиться неподалеку от Виктора, а это значит – в основном поселении мракауров, так называемом Закрытом городе. Чтобы добраться до него, придется пересечь всю страну и углубиться в Кавказские горы. Но даже если Виктора и Елизара там нет, узнать об их местонахождении будет легко.

Сборы были недолгими. Костюм для трансформации привычно обтянул мышцы. Дернув за молнию на боку, я его застегнула. Зажигалка, «стиратель крови», «стиратель памяти» – обязательны. Не помешала бы запасная коробочка игл, но у меня ее нет. Запас крови тоже бы не был излишним, но взять с собой рюкзак с пакетами крови я не могу. Не в зубах же его тащить! По территориям мракауров придется идти оборотнем (ведь только так меня не почувствуют), а значит, и с ношей придется распрощаться. «Придумаю что-нибудь по дороге», – решила я. В карманах места немного, и единственное, что я могу взять: деньги, необходимые паспорта, пластиковую карту и письмо Елизара. А вот телефон уже не поместится. Внезапно я поняла, что сборы закончились. Осталось написать письмо Ирине. Уйти, не сказав ей ни слова, нельзя. К тому же есть Макс, и нужно сделать все, чтобы он не бросился на мои поиски. От одной мысли, что все они будут переживать, разрывалось сердце. Взяв ручку и лист, я начала писать.

«Мам, знаю, что просить прощения бессмысленно, и все же прости. Осознаю, что совершаю самый безответственный поступок в своей жизни, но надеюсь, что однажды вернусь и смогу объяснить, что именно толкнуло меня на уход из города. Не нужно искать меня и рисковать жизнями Хранителей, и попроси Николая, чтобы он остановил Макса. Если с ним что-то случится, я никогда себе этого не прощу. Я очень люблю вас всех. Злата».

Положив письмо на подушку, я мысленно попрощалась со спящей Ириной и, распахнув окно, выскользнула в дождливую ночь…

Сквозь сплетенное кружево веток проглядывало ночное небо. Надо же, звезды кажутся такими близкими, но это потому что темно. Лунные блики, играя, побежали по разлапистым запыленным кустам небольшой лесополосы, сползли на траву, коснулись носа. Изменив положение, я снова опустила голову на лапы. Двадцать пятая магистраль, тянущаяся прямой неширокой лентой, еще с вечера стихла, движение автомобилей почти прекратилось. Сколько сейчас – час, два ночи? Мне давно пора двигаться дальше, но сил нет, а стоило пошевелиться – и жажда вновь напомнила о себе легким покалыванием во всем теле. Наивная, я-то надеялась, что, избежав сражений, смогу идти незамеченной и отыщу кровь, но ошиблась во всем.

Дома я никогда не задумывалась о жажде и беспечно считала, что здесь будет так же. Подумаешь, кровь! Достаточно найти пункт переливания, недобросовестного медика, согласившегося за круглую сумму продать пару пакетов, и проблема решена. Во всяком случае, именно на это я рассчитывала, только не учла, что нужно знать, куда идти и к кому подойти. Разумеется, есть и другой вариант: стереть память любому смертному и взять то, что мне необходимо. Следов от укуса не останется, а ионы серебра, попавшие в его кровь со слюной, лишь укрепят иммунитет и омолодят, да и возьму я совсем немного. Вроде бы ничего преступного. Вот только существует одно «но»: верлафы берут кровь у смертных только при добровольной отдаче, а взять насильно – значит, уподобиться убийцам. Именно поэтому неумолимая жажда и злость стали моими попутчиками.

Нет, сначала все шло хорошо: скорость слизнула нейтральные территории, а чутье оборотня уверенно вело в нужном направлении. А потом потянулись земли врагов, и все изменилось. Конечно, я знала, что эти края наводнены насилием, но никогда не представляла насколько. Трое рыбаков на берегу озера едва не стали ужином пары мракауров – не вмешаться я не могла, а потом пришлось стереть людям память. У двоих дальнобойщиков на ночной дороге спустило колесо. К трассе меня вывел запах вампиров, и я успела вовремя. У семерых туристов слегка подгорел шашлык, а четыре горстки пепла давно втоптаны в землю. О сражении за их жизнь они не узнают. А девушка, возвращающаяся с каких-то занятий, всегда будет неосторожна и по-прежнему, сойдя с электрички, станет сокращать путь через пустынную лесополосу, но здесь я уже бессильна. Хотя именно схватка за нее отобрала последние крупицы сил, которые, несмотря на жажду, еще оставались.