Шаг навстречу (СИ) - Веденеев Александр Владимирович. Страница 8

– Это мой младший брат, – сказал Вовка, чтобы хоть как-то расколоть напряженную тишину. – Правда, не самый младший. Средний. Есть еще двойняшки. Миша и Маша.

– Наверное, я не вовремя, – спохватился Негневицын, вдруг поняв, что у Вовки, в отличие от него, есть семья. Братья. Сестра. Наверняка, и родители имеются. И его вечерний визит сейчас крайне неуместен.

– Нет, все нормально, – торопливо отозвался Вовка, – я поздно ложусь… Проходите!

Негневицын внедрился в узкую как пенал прихожую, едва не наткнувшись на стягивающего кроссовки Дениса, и пробормотал приличествующие слова извинения.

На шум вышел Макс.

Немая сцена. Дубль два.

Для Дениса, который едва не каждый день лицезрел Орловского в майке и спортивных штанах, его появление не показалось хоть сколько-нибудь эффектным. Зато Виктор Петрович остолбенел и, кажется, забыл, как дышать.

У Макса, похоже, были те же проблемы.

– Я спать, – возвестил Денис и исчез в комнате, плотно притворив за собой дверь.

– Я, пожалуй, тоже… В смысле не спать, а к себе пойду, – пробормотал Макс и был таков.

Вовка и Негневицын остались наедине.

– «К себе»? – не удержался Виктор Петрович.

– Да, квартира напротив, – рассеянно пояснил Вовка. – Мы соседи. И дружим.

– Понятно, – не без облегчения вздохнул Виктор Петрович, которому домашний вид Орловского совсем не понравился. То есть понравился в общепринятом смысле слова. Но не в контексте его отношений с Солнышковым. Личных отношений… Виктор Петрович запутался окончательно.

– Чаю? – гостеприимно предложил Вовка, судорожно соображая, чем можно угостить преподавателя, кроме классических бутербродов со сливочным маслом.

– Не откажусь, спасибо.

– Кухня там. Чайник на плите, – сказал Вовка. – Мне нужно проверить мелких и посмотреть, как Денис… Простите…

– Ничего, это же ваш дом, – любезно улыбнулся Негневицын и отправился хозяйничать в указанном направлении.

Вовку мелко потряхивало. Небольшая отсрочка от разговора с Негневицыным дала ему время немного успокоиться и прийти в себя. Мысли парня метались как мухи в банке – растерянные и бестолковые… Зачем Он здесь?.. Почему?.. Что случилось?.. Ради чего?.. Ради кого?.. Ради него, Вовки?.. Вопросов было больше, чем ответов. И Вовка опасался услышать то, о чем он думал последние две недели…

Двойняшки мирно посапывали, Дениска самостоятельно разделся и улегся, так что необходимость в Вовкином присутствии отпадала. Вовка страшился оставаться наедине с Негневицыным… И сам же высмеял свои страхи: не убьет же его профессор на кухне, да и скандал из-за оценок и посещаемости вряд ли устроит… И все же, прежде чем выйти из комнаты, Вовка несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь собраться с мыслями и чувствами.

На столе дымились две разномастные кружки, в которых плавали дешевые чайные пакетики. Вовке стало мучительно стыдно за собственную бедность, за неимение изысканного угощения для столь важного гостя… Но Негневицын вел себя вполне дружелюбно, не демонстрируя ни презрения к скудной обстановке, ни недовольства по поводу отсутствия конфет и пирожных: он вообще не любил сладкое, как выяснилось чуть позже.

– Владимир Васильевич, еще раз простите за столь поздний визит… Надеюсь, я не помешал вашей семье?

– Все нормально, Виктор Петрович. Дети спят. А Денису я чуть позже отнесу таблетки.

– А… ваши родители?

Вовка напрягся, но как можно более равнодушно и жестко ответил:

– Можно сказать, что родителей нет. Во всех смыслах.

– Как… так? – Негневицын был ошеломлен.

– Отцы у нас всех разные, но никто с нами не жил никогда. Мать в очередном загуле… Зачем вам знать, Виктор Петрович?

– Владимир… я не понимаю… – Благополучный успешный профессир экономики выглядел так очаровательно беспомощно, что Вовка улыбнулся.

– Я им и за отца, и за мать. А прогуливаю потому, что работаю, так как детского пособия не хватает даже на молочные продукты… Вы ведь поэтому пришли? Чтобы поговорить с родителями о моем заявлении?

– Об этом заявлении? – Негневицын вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лист.

– Что?.. Но как?.. Хотя понятно… Я новое напишу…

– Не нужно, Владимир. Вы должны остаться. Вы обязаны…

– Никому и ничем я не обязан, Виктор Петрович, – Вовка крепко сжал кулаки, тщательно контролируя рвавшийся наружу гнев.

– У вас светлый ум и блестящие перспективы…

– Знаю я все про перспективы… Но пока я буду гоняться за своей Синей птицей, мелких заберут в детдом…

– Извините, я даже не предполагал, что все обстоит именно так, – Негневицын устало потер лоб. Полез, старый дурак, в чужой монастырь со своим уставом. Намучился сомнениями, натерпелся страху за свою взлелеянную карьеру да безукоризненную репутацию. А тут четверо детей… Семья… Но без родительской поддержки… Негневицыну даже думать не хотелось о том, как Вовке удается держаться на плаву. Сам Виктор Петрович после смерти матери словно в другой, чуждый мир попал. Но тогда ему было уже за тридцать, да и работа у него была хорошая, высокооплачиваемая… А Вовке всего двадцать… Еще никогда Негневицын не чувствовал себя столь беспомощным и бездушным.

– Вов, я пи-пи хочу, – на пороге кухни появилась маленькая пухленькая девочка в полосатой фланелевой пижаме. Она уставилась на Негневицына любопытными круглыми глазами такого же тепло-медового – как и у старшего брата – глазами.

– Ой… Здравствуйте… А вы кто?

– Кхм, здравствуй, Маша. Я учитель Владимира, Виктор Петрович.

– Вова что-то плохое сделал? – забеспокоилась Машка, метнувшись к брату.

– Нет-нет, все в порядке, – Негневицын решительно не умел общаться с детьми, поэтому бросил умоляющий взгляд на коварно ухмыляющегося Вовку.

– Маш, пошли в туалет?

– Пошли.

– Ты Мишу не разбудила, когда вставала?

– Нет. Он палец сосет.

– Как будто ты не сосешь.

– Я младше. Мне еще можно.

– Ты младше на двенадцать минут, забыла?

Что ответила Маша, Негневицын не услышал. Его поразило то, как спокойно и обстоятельно Вовка общается с младшей сестрой, какой заботой наполнено каждое его слово и жест… Удивительная Вовкина доброта и жертвенность не могла не восхищать. И, кажется, Солнышков все больше и больше нравился своему преподавателю…

– Дядя учитель, – маленькие пухлые пальчики подергали задумавшегося Негневицына за полу пиджака.

– Да, Маша?

– Погуляете завтра с нами в парке?

Часто моргая, будто что-то попало ему в глаз, Виктор Петрович посмотрел на старшего Машиного брата, но тот тоже был беспомощен перед напором непосредственной юной кокетки.

– С удовольствием, – не колебался ни секунды Негневицын, за что был вознагражден ослепительной щербатой улыбкой.

Удовлетворенная положительным ответом, Маша отправилась спать, а Вовка так и застыл на пороге кухни. Негневицын тоже встал. Столько чувств, невысказанных, тайных, горячих, наполняло сейчас крошечное кухонное пространство, что из-за них, казалось, становилось все труднее дышать. Оба не смели смотреть друг другу в глаза, потому что каждый опасался выдать то, что обуревает, захлестывает… и выдает с потрохами.

– Я заеду завтра… В десять будет нормально?

Вовка замер натянутой струной.

– Вы не должны…

– Я знаю. И, тем не менее, будьте готовы к десяти. – В улыбке Негневицына было столько тепла и усталости, что у Вовки болезненно сжалось сердце.

– Владимир…

– Да?

– Мне… Мне лучше уйти, – Виктор Петрович протянул руку, чтобы коснуться плеча своего такого противоречивого и загадочного студента, но, завороженный Вовкиным взглядом, сухим и горячим, не посмел, отступил. Но пальцы – совершенно бездумно, бесконтрольно – скользнули по прохладной юношеской руке. И Вовка дрогнул и потянулся навстречу, сцепляясь пальцами, принимая невинную ласку и… смущенно ускользая… Это был самый эротический момент в жизни сорокадвухлетнего профессора Негневицына…

*

Если бы Вовка знал, что Негневицын повезет их, всех четверых, в парк аттракционов «Диво-Остров» на Крестовский остров, он пресек бы его порыв на корню. Но спохватился он слишком поздно – когда Миша и Маша в два голоса запищали от восторга, завидев разноцветные карусели. Поэтому если Вовка планировал спокойную прогулку, то жестоко просчитался. И напрасно он бросал на Виктора Петровича гневные взгляды, пытался удержать рвавшихся развлекаться двойняшек, взывал к Денискиному чувству самосохранения…