Узники Тауэра - Цветков Сергей Эдуардович. Страница 10

Олдкастла поместили в одну из башен королевского замка (с тех пор получившую название башни Кобгема), куда потоком хлынули монахи и патеры – экзаменовать узника на знание катехизиса. Олдкастл неизменно выходил победителем из этих споров, но Арундел не унывал – он знал, что опальному еретику нелегко будет найти друзей и защитников.

Церковный суд собрался в доминиканском монастыре на Лудгетской горе. Приведенный туда Робертом Морли, Олдкастл увидел перед собой настоятелей августинских и кармелитских монастырей. Обличитель монахов был отдан им на суд. Ответы Олдкастла на возведенные против него обвинения были так поразительны, что в народе сравнивали их с ударами стали о кремень. Даже сам Уиклиф не столь блестяще излагал свое учение. Олдкастл прямо заявил, что Библия была его правилом и верой, что каждый человек имеет право обращаться к ней без посредничества священников и что хлеб и вино являются прообразом, символом, а не настоящим телом и кровью Иисуса Христа.

– Что? Да это явная ересь! – вскричал один из судей.

– Может быть, вы так же мудры, как апостол Павел, – с усмешкой сказал Олдкастл, – но он был ученее и святее вас, и вот что он писал к коринфянам: «Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова? Один хлеб и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного тела».

Он так свободно и общедоступно излагал свои мнения, что Арундел, не выдержав, вскричал:

– Пресвятая Богородица! В моей епархии не потерплю такого нечестивого учения!

Олдкастл был приговорен к сожжению. Когда его спросили, имеет ли он что-либо прибавить к своим словам, он встал и сказал:

– Вы судите несчастное тело, но я знаю и убежден, что вы не можете повредить моей душе. Тот, кто сотворил ее по своему милосердию и завету, спасет ее. Что же касается до исповедуемых мною правил веры, то я с Божьей помощью постою за них до последней капли крови!

Морли отвез Олдкастла назад в Тауэр, и весь Лондон провожал его сочувственными криками и слезами. Всюду повторяли его слова, а составленное им письменное изложение веры читалось во всех домах как «символ веры Джона Олдкастла». Наконец общее возбуждение достигло такой силы, что спустя четыре недели после суда толпа горожан под предводительством торговца шкурами Уильяма Фишера в одну октябрьскую ночь ворвалась в Тауэр, освободила мученика веры и с торжеством отвела его в Смитфилд, где находился принадлежавший ему дом. Стража Тауэра не посмела ни остановить, ни преследовать освободителей.

Генрих IV также не принял никаких мер к возвращению Олдкастла в темницу. Три месяца он прожил спокойно в своем смитфилдском доме под защитой вооруженных горожан. Но Арундел был не из тех, кто легко отпускает добычу. Сам он не мог ничего поделать, ибо теперь один король мог бороться с Олдкастлом. Однако пока его жизни и престолу не угрожала опасность, Генрих IV обыкновенно проявлял терпимость. Чтобы побудить его покончить с Олдкастлом, Арундел решил создать видимость заговора.

Замыслу архиепископа помогло нестихавшее народное возбуждение. Любовь народа спасла Олдкастла, она же должна была и погубить его. Лолларды решили устроить громадный митинг на полях Святого Егидия в поддержку своего учения и под начальством своего генерала, как они называли Олдкастла, обещая выставить сто тысяч человек. Разумеется, такое сборище вблизи Лондона не могло прийтись по сердцу королю.

Арундел воспользовался благоприятным случаем выставить Олдкастла бунтовщиком и изменником. Король праздновал Рождество в одном из загородных дворцов, когда получил известие, что целая армия фанатиков расположилась близ Ньюгета с намерением уничтожить королевскую власть и епископов и создать дьявольскую республику под началом еретика Джона Олдкастла. Гневу короля не было предела, но ввиду грозящей опасности он решил действовать осторожно. Без всякой заботы на челе Генрих IV закончил рождественские празднества и в крещенский сочельник, поздно ночью, возвратился в Лондон. Созвав всех баронов, он приказал закрыть ворота, нашить белый крест на королевские знамена, подобно рыцарям, шедшим на смерть за святую церковь, и на рассвете окружил войсками поля Святого Егидия. Из допросов первых же арестованных лоллардов Генрих FV почерпнул уверенность в измене Олдкастла.

– Зачем вы пришли сюда? – спросил король одного из них.

– Чтобы встретить нашего генерала, – отвечал тот, не подозревая, с кем говорит.

– Кто ваш генерал?

– Кто наш генерал? Да кому же им быть, как не Доброму лорду Кобгему!

Олдкастл был провозглашен изменником, его голова оценена в тысячу марок, а тому городу или общине, которые выдадут его, обещаны большие привилегии. Но все было тщетно. Покинув дом в Смитфилде, Олдкастл скитался по Уэльсу и Кенту, и везде его надежно укрывали от преследований, хотя он был объявлен отлученным от церкви, и дававшие ему кров и пищу совершали по церковным понятиям смертный грех. Каждый встречный монах был шпион, каждый аббат – судья, но, тем не менее, целых четыре года объединенные силы церкви и государства оставались бессильны перед народной любовью к Доброму лорду.

Однажды его едва не схватили. Укрываясь на ферме близ аббатства Святого Албана, он был замечен слугами настоятеля, которые тотчас явились на место с солдатами. Олдкастлу удалось скрыться до их прихода, но некоторых из его приверженцев схватили и повесили, в их числе и Уильяма Фишера. Солдатам достались книги Олдкастла; все они были духовного содержания, но, к ужасу настоятеля и монахов, головы у всех святых, изображенных в книгах, были отрезаны или изуродованы. Святых отцов лолларды не признавали и не жаловали. Исповедание своей веры, увы, было у них неотделимо от поругания чужой.

Наконец после четырехлетних поисков люди Арундела купили беглеца у одного валлийского фермера по имени Понс, который соблазнился огромной суммой. Этот иуда продал своего учителя не за тридцать, а за триста сребреников – предательство тоже подвержено инфляции. Войдя поутру в комнату Олдкастла, он навалился на него и скрутил после отчаянной борьбы.

Раненый и ослабевший от потери крови, Олдкастл был снова доставлен в Тауэр. Король в это время находился с армией во Франции, и теперь уже никто не мог заступиться за еретика. Арундел не стал созывать нового церковного суда, а счел достаточным прежнего приговора. Олдкастла предали казни как изменника короля и отступника церкви. Он был сожжен на полях Святого Едигия – месте своего мнимого преступления.

Такова история Джона Олдкастла, лорда Кобгема. Какая же черта в его жизни или характере могла породить мысль о Фальстафе – лжеце, трусе и обжоре? Шекспир не первый бросил ком грязи в Олдкастла. Когда юный поэт приехал в Лондон, драматурги уже несколько десятилетий выставляли под именем Олдкастла презренного шута, вроде итальянского Панталоне. Поэтому Шекспир, не долго думая, присвоил имя казненного лорда своему шутовскому персонажу.

Этот ложный образ Олдкастла был созданием тех самых монахов, с которыми он всю жизнь боролся. Монахи были первыми авторами театральных пьес, и вполне понятно, что они обезобразили облик великого еретика. С тех пор Олдкастл в таком виде кочевал из театра в театр, с ярмарки на ярмарку.

Но отчего вдруг Шекспир отделил Олдкастла от Фальстафа? Шекспироведы считают, что поводом к этому послужили протесты родственников Олдкастла, которые могли открыть глаза поэту на истинное лицо их предка. Однако переименование Олдкастла в Фальстафа было не просто заменой имени, но переменой настроений и убеждений самого Шекспира. В «Генрихе IV» он один-единственный раз в своих творениях открыто исповедал свою веру: «Олдкастл умер мучеником».

Можно с уверенностью утверждать, что между первым представлением «Генриха IV» и выходом в свет печатного издания пьесы Шекспир изменил свой взгляд на этого героя английской истории. В 1600 году в Лондоне вышла пьеса «Первая часть истинной и честной истории сэра Джона Олдкастла, Доброго лорда Кобгема». На титульном листе стояло имя Шекспира. Ныне это сочинение считают произведением товарищей Шекспира, хотя некоторые шекспироведы полагают, что сам великий драматург написал в нем несколько строк и издал его в свет. Эта драма – горячий протест против зла, которое необдуманно и невольно причинено Олдкастлу Шекспиром при первой постановке «Генриха IV». В ее прологе говорится: «Мы представляем не низкого объедалу, не старого советника юного греха, но славного мученика и добродетельного лорда, сиявшего над всеми светом своей добродетели!»