Узники Тауэра - Цветков Сергей Эдуардович. Страница 8

13 июня городские ворота были открыты сочувствующими восставшим горожанами. В Лондоне запылали дома адвокатов и купцов. Но люди Уота Тайлера говорили про себя, что они «ищут правды и справедливости, а не являются ворами и разбойниками» – и в подтверждение своих слов бросили в огонь одного мародера вместе с его добычей. К вечеру Лондон был обложен с севера и юга отрядами мятежников.

Ричард II и королевский Совет нашли убежище в Тауэре. Власти хотели, прежде всего, разделить силы восставших. С этой целью утром 14 июня Ричард II выехал к крестьянам Эссекса.

– Я ваш король и повелитель, – сказал он им, – чего вы хотите?

– Мы хотим, – был ответ, – чтобы вы освободили нас навсегда – нас и наши земли – и чтобы нас не считали за рабов.

– Я согласен на это, – заявил король и попросил всех вернуться домой, обещая издать хартию о свободе и амнистии участников похода на Лондон.

В течение дня тридцать клерков писали эти грамоты, и, получив их, крестьяне разошлись.

Бесстрашие и хладнокровие молодого короля обеспечили ему личную безопасность во время его разъездов. Но в то время, пока он вел переговоры, ужасная участь постигла его советников, оставшихся в Тауэре. Едва Ричард выехал из крепости, у ее ворот появились крестьяне Кента. Воспользовавшись возникшей внутри паникой, они ворвались в Тауэр и захватили его. Вначале они вели себя сдержанно и даже слегка комично – так, например, некоторые крестьяне хватали лордов за бороды и обещали им, что на том свете все они будут равны и все будут хорошими товарищами. Однако, узнав, что короля нет в Тауэре, они пришли в ярость и принялись вымещать свою злобу на королевских советниках. Лорда-примаса, архиепископа Кентерберийского вытащили из алтаря и обезглавили; та же судьба постигла королевского казначея, возглавлявшего сбор ненавистного крестьянам поголовного налога, и еще шестерых рыцарей и лордов. Головы убитых были выставлены у Лондонского моста на всеобщее обозрение. День закончился грабежами и резней, в которой погибло еще сто пятьдесят дворян и купцов.

Между тем Ричард II продолжал разъезжать вдоль берега Темзы и успел уговорить разойтись еще одно сборище восставших. Утром 15 июня король повстречал самого Уота Тайлера с тридцатью тысячами кентцев. Ричард II спокойно выслушал их требования и велел расходиться по домам. На беду, между Уотом Таилером и лондонским мэром вспыхнула перебранка, во время которой крестьянский предводитель ударил своего обидчика кинжалом в живот. Но под платьем у мэра оказалась кольчуга, и удар не причинил ему никакого вреда. В ответ мэр выхватил меч и дважды рубанул Уота Тайлера по шее и голове. Уот пришпорил лошадь, крича своим людям, чтобы они отомстили за него, но через сотню шагов без чувств свалился на землю. Кентцы пришли в волнение. Раздались крики:

– Бей их, бей, они убили нашего предводителя!

В королевскую свиту полетели стрелы. Но Ричард не растерялся.

– Что вам нужно, ребята? – крикнул он крестьянам. – Я ваш король и предводитель. Идите за мной.

С этими словами он тронул поводья. Крестьяне доверчиво двинулись за ним на поле Святого Иоанна Клеркенвельского. Мэр Лондона тоже не терял времени даром. Пока король сдерживал недовольство мятежников, он поскакал в Лондон, собрал ополчение из богатых горожан и вернулся на место стычки с Тайлером. Однако, к его удивлению, тела предводителя крестьян здесь уже не было. Мэр бросился на его поиски и обнаружил Тайлера в госпитале при последнем издыхании. Спокойно отойти в лучший мир умирающему не дали. Мэр велел обезглавить его и, насадив голову Тайлера на кол, понес ее на поле Святого Иоанна. Увидав, что стало с их предводителем, крестьяне «пали на землю среди пшеницы, как люди обескураженные», громко умоляя короля о прощении. Ричард обещал быть милосердным, и после его благосклонных слов восставшие бросились врассыпную…

Вскоре после этих событий король с сорокатысячным рыцарским войском прошелся по Кенту и Эссексу, беспощадно карая всех, кто принимал участие в походе на Лондон. В Уолтгаме местные жители предъявили недавно дарованные им грамоты об амнистии и тут узнали цену королевскому слову.

– Были вы вилланами, вилланами и останетесь, – заявил Ричард. – Вы были в неволе, будете в ней и впредь, только новая неволя будет не прежняя, а похуже!

Прежде чем покориться, обманутые крестьяне дали королевскому войску два сражения, но в обоих потерпели поражение. В течение лета и осени, как рассказывают летописцы, погибли на виселице и на поле битвы больше семи тысяч человек. «Наконец с Божьего соизволения король увидел, что слишком много из его подданных погибло и много крови пролито, сердце его охватила жалость, и он даровал им прощение под условием, что впредь они никогда не будут восставать под страхом потери жизни и что каждый из них возьмет грамоту о помиловании и заплатит королю пошлины за его печать двадцать шиллингов, чтобы сделать его богатым. Так кончилась эта несчастная война».

В Тауэре льется королевская кровь

Ричарду II не терпелось взять бразды правления в свои руки. К двадцати годам он стал красивым молодым человеком с золотистыми волосами. Его характер отличали взрывы энергии, порождавшие неровность в отношениях с людьми. Понятия о королевской власти, в которых его воспитали, заставляли его смотреть на конституционное развитие Англии (бывшее следствием войны, так как королям приходилось постоянно испрашивать у парламента разрешения на новые налоги) как на ущемление его монарших прав.

Оппозиция королевскому всевластию сосредоточивалась вокруг герцога Джона Гаунта и его сына от Бланш Ланкастерской, Генри, графа Дерби, который доводился королю кузеном и после смерти матери унаследовал титул герцога Ланкастерского.

В мае 1389 года Ричард II вошел в королевский Совет и спросил своего зятя, герцога Глостера, сколько, по его счету, ему лет.

– Вашему величеству двадцать второй год, – ответил герцог.

– Стало быть, я достаточно вырос, чтобы управлять своими делами, – холодно заметил король. – Я был под опекой больше, чем любой сирота в моем королевстве. Благодарю вас, лорды, за вашу службу, но больше в ней не нуждаюсь.

Правление Ричарда II указывает на его недюжинные политические способности и умение владеть собой. Молодой король подавал блестящие надежды. Он примирился с баронами и парламентом – но не за счет своих прав. Поскольку продолжение войны с Францией ставило его в зависимость от парламента, Ричард предпочел заключить с французским королем перемирие, в обеспечение которого в 1396 году женился на Изабелле Валуа, дочери Карла VI. Невеста была еще почти ребенком, но она привезла с собой в Англию двадцативосьмилетнее перемирие.

Однако едва был заключен этот брак, характер Ричарда внезапно изменился – с него словно упал покров. В короле обнаружилось желание пользоваться абсолютной властью – такой, какую ему довелось наблюдать при французском дворе во время сватовства. Под предлогом необходимости избежать войны с Францией он отдал французам ряд территорий на континенте, принадлежавших Англии. Затем он совершенно изменил характер правления. Ричард приобрел вкус к пышности и расточительности, а его гордость превратилась в манию величия – он мечтал ни много ни мало о том, как низложить императора Священной Римской империи. Парламент попросил короля уменьшить расходы на содержание двора. Ричард воспользовался этим, чтобы начать борьбу с Великой хартией вольностей. Он объявил, что подданные забыли верность присяге, коль скоро «берут на себя право приказывать и управлять личностью короля и его домом». Неугодные ему депутаты палаты общин и поддерживающие их лорды были изгнаны из парламента. Новый парламент оказался заполненным королевскими ставленниками, и Ричард уверенно схватил английскую свободу за глотку. Парламент безропотно одобрял казни, изгнания, опалы и вводил новые налоги в пользу короля.

Лорды ничего не могли противопоставить королевскому деспотизму, потому что в их рядах не было единства. В конце 1397 года главы двух баронских группировок, герцог Ланкастер и граф Норфолк, обвинили друг друга в измене. Оскорбление было решено смыть кровью. Но Ричард не дал состояться поединку и приговорил графа Норфолка к пожизненному изгнанию, а герцога Ланкастера – к шестилетней ссылке за границей. Когда Генри Ланкастер уезжал из Лондона, улицы были запружены народом, плачущим о его судьбе; многие провожали изгнанника до самого берега, где его ожидал корабль.