Узники Тауэра - Цветков Сергей Эдуардович. Страница 50

Первой перед судом предстала леди Фрэнсис. Заключение нимало не отразилось на ее красоте, она была великолепна в своем черном платье и больших белых брыжах. Тихо подняв бледное лицо к судьям, она признала себя виновной, и лорд-канцлер Элесмир произнес смертный приговор. Преступница залилась слезами и умоляла лордов ходатайствовать о ее помиловании перед королем.

В эту ночь наместник Джордж Мор провел несколько часов наедине с лордом Сомерсетом. Узник был мрачен и с презрением отзывался о судьях и суде. Мор несколько раз повторил, что король желает, чтобы он сознался в преступлениях, подчинился приговору, а в остальном положился на милость его величества. Однако Карр ничего не слушал и грозил выступить на суде с какими-то разоблачениями.

Поэтому когда на следующий день его повели в суд, Мор шепнул ему, что за одно слово против короля ему заткнут рот, вытащат из зала суда вон и произнесут против него заочный смертный приговор. Лорд Сомерсет был так же хорош, как и его жена: он был одет в костюм из черного атласа, а с плеч струилась черная бархатная мантия; волосы его были тщательно завиты, а ухоженная борода роскошно ниспадала на грудь. Но всего заметнее казались его впалые глаза и синеватая бледность лица.

Он не признал себя виновным, да и улики против него уступали по силе доказательствам виновности его жены. Весь долгий майский день был посвящен речам pro и contra. Лорд Элесмир требовал смертного приговора и даже в запальчивости сломал свой жезл. Наконец требуемый приговор был произнесен, хотя вина графа Сомерсета так и осталась под вопросом.

С преступной мелочью судьи расправились быстро. Гелвис был повешен в оковах на Башенной горе. Белая Ведьма отправилась на виселицу в сопровождении огромной толпы народу, плакавшей от жалости к увядшей красавице в желтых лентах и с напудренными волосами; на эшафоте она бесновалась против всего света и взывала к Небу ниспослать огонь, который пожрал бы весь мир с его грехами и нечестием. Вестон с аптекарями также были вздернуты, как собаки.

Лишь в отношении главного преступника, в виновности которого не было и тени сомнений, приговор суда не был исполнен. Леди Фрэнсис сохранила жизнь. Никто не осмелился пролить благородную кровь Говардов.

Супруги Сомерсет некоторое время оставались в Тауэре и не раз встречались друг с другом, но отнюдь не для слов любви и прощения. Двери Кровавой башни и Садового дома часто оставались открытыми, и оттуда до ушей обитателей замка долетали весьма крепкие слова и площадная ругань. Тень Овербюри могла считать себя отомщенной при виде ссорящихся таким образом убийц.

С течением времени им было объявлено помилование, но всякие надежды на возвращение ко двору отпали. Остаток жизни они должны были провести в нищете, приговоренные к совместной жизни. Супруги покинули Тауэр и отправились жить в провинцию. Они поселились в маленьком домике – единственном оставшемся у них после конфискаций жилище. Там они прожили много лет под одной крышей, но в разных комнатах, воспитывая голубоглазую девочку, родившуюся во время их заточения в Тауэре.

Их совместную жизнь можно смело назвать адом, но зло нередко порождает добро. Голубоглазая Анна Карр, дитя преступных родителей, стала впоследствии одной из чистейших женщин и лучших матерей Англии.

Узники герцога Бэкингема

Умные люди предупреждали ликовавших о свержении Карра, что падение прежнего фаворита лишь приведет к передаче его власти новому. И этот новый уже имелся.

Джордж Вильерс из Лейчестершира был беден, не имел друзей при дворе, но был замечательно красив. Он был также удивительно застенчив. Когда к нему обращались, он краснел, как девушка. Яков, увидев однажды этот шедевр природы, остался им заворожен. Это произошло осенью 1614 года в Кембридже, где Вильерс играл роль в комедии, на которой присутствовал король.

– Как он вам нравится? – спросил Яков лорда Арун-дела.

– Слишком застенчив для двора, – легкомысленно отозвался тот.

Но Яков уже не мог сдержать желания каждое утро трепать по щеке юного актера.

Так началась неслыханная, головокружительная карьера Джорджа Вильерса. Яков с каждым днем все больше привязывался к нему и, глядя на нового любимца, довольно нечестиво цитировал Священное писание: «И все сидевшие в Совете взглянули на него и увидели лицо как бы ангела». А Вильерс, шутя, демонстрировал свою собачью преданность: садился у ног короля, целовал его башмаки и лаял.

Враги Сомерсета и Говардов стали его друзьями, и даже Рэйли прислал ему привет из темницы. Падение графа Сомерсета узаконило его влияние. Что ни день, Вильерс получал новые милости, почести и подарки – то титул, то место, то звезду, то замок, то поместье, то монополию. За неделю до представления в Кембридже его видели на скачках в полинялой черной куртке, а четыре года спустя он был уже пэром, бароном, виконтом, маркизом и графом и носил на себе восемьдесят тысяч фунтов стерлингов в виде жемчуга и бриллиантов, которые совершенно скрывали его богатейший костюм из шелковых и бархатных тканей. А в 1619 году должность лорда-адмирала и титул герцога Бэкингема поставили сына провинциального сквайра и горничной во главе английской аристократии. Его влияние на короля превзошло даже влияние Сомерсета. «Никто, я полагаю, ни в одном веке и ни в одной стране не достигал в такое короткое время таких почестей, власти и богатства, не имея никаких способностей и талантов, кроме личной красоты и изящества», – писал один современник об удивительной карьере нового фаворита.

И это было еще мягко сказано. Бэкингем был не только глупым и расточительным королевским миньоном, но еще и поразительно невежественным человеком, жадность которого была ненасытна, а гордость доходила до безумия. При этом он, правда, нередко проявлял находчивость и решительность, не боялся труда и был искренне предан королю (он называл себя «собакой короля»). Его влияние на Якова было влиянием человека с бурным темпераментом и бесстрашным характером на человека более умного, но с колеблющимся умом и дряблой волей. Яков видел, как его мудрые глупости и политические фантазии в руках юного фаворита преобразуются в политическую действительность; благодаря самоуверенности Бэкингема король и себя чувствовал сильным. Якову его новый советник казался опорой трона, в то время как тот лишь все больше и больше раскачивал его.

После смерти Нортгамптона и падения Сомерсета Бэкингем решил добить старшую линию Говардов, главой которой теперь были граф и графиня Суффолк. Он сумел лишить многих их родственников чинов и мест. Леди Суффолк сперва недооценила нового фаворита, она смеялась над ним и считала его мальчишкой, который держится при короле до тех пор, пока Якову не надоест его красивая глупая рожа. Она решила подготовить замену Бэкингему в лице молодого Уильяма Монсона. Надушив и завив претендента, она учила его, как следует одеваться, как вести себя и что говорить. Прозрение пришло, когда Монсон получил королевский приказ не появляться более при дворе.

Затем один мелкий чиновник, уличенный в воровстве, дал показания, что лорд-казначей и его жена (то есть супруги Суффолк) ежедневно растрачивали казенные деньги. Лорда Суффолка призвали к ответу, и его объяснения были признаны настолько слабыми, что он немедленно был лишен должности, а для расследования его деятельности была назначена комиссия. Леди Суффолк не дремала: чиновник пал от руки наемного убийцы. Однако доказательства уже были добыты, и правосудие наложило свою тяжелую руку на Суффолков. Обвиненные в растрате и мошенничестве, они подверглись штрафу в тридцать тысяч фунтов и под караулом были доставлены в Тауэр. Впрочем, веселый и легкомысленный нрав Бэкингема сделал из Тауэра – грозной королевской тюрьмы, места пыток, отравлений и убийств – «угол», куда шаловливый юноша, игравший в правительство, ставил провинившихся взрослых. День страха на суде и неделя заточения в Тауэре были в его глазах достаточной карой для его врагов. Спустя десять дней Суффолки заключили с ним мирный трактат, по которому им было дозволено жить в их поместьях.