Генезис - Клеванский Кирилл Сергеевич "Дрой". Страница 33

«Тоже мне, — морщился Сонмар, — великие маги. Две ступени в печать загнал, зато силы влил столько, что в тысячи накопителей не поместится. Конечно, у тебя не огненный шар выйдет, а второе солнце. Однако даже мой ученик тебе за пять минут сварганит такую печать, что все это солнце растечется белой дымкой, а сам маг уйдет на перерождение раньше, чем его непомерное эго осознает полное фиаско. Великие маги, больше похожие на горных троллей с дубинами и топорами».

Как бы то ни было, цена уплачена, а дар получен. И что же тогда стало мечтой Сонмара? Когда-то давно он услышал легенду, кажется, она была семейной историей… Так вот, он услышал о том, как маги прошлого объединяли два источника. Звучит так просто — «два источника», а что это такое, никто уже не знал. Столетие ушло на то, чтобы разгадать очередную тайну мироздания. Магия заключила с разумными еще одну сделку. Магов стало куда больше, а вот их качество понизилось. На всем Ангадоре найдется лишь сотня тех, кто знает о существовании второго источника — источника энергии жизни. И пока (надо отметить слово «пока») нет никого, кто бы их объединил.

Что же даст их объединение? А демоны его знают. Может, ничего не изменится, а может, Тим станет чуть сильнее в магическом плане. Может, жить будет дольше, а может, и наоборот — протянет полтора столетия и отправится к предкам. В конце концов, это неважно, потому как Сонмар считал, что разумный должен делать то, на что он способен, независимо от того, к каким последствиям это приведет. Ведь в итоге жизнь без последствий скучна и однообразна…

Глава 10

Письма

Тим

Пробуждение, как, впрочем, и всегда, было не самым приятным. В конце концов, мало позитивного можно найти в том, что одеревеневшие мышцы, не выдержав напряжения, знакомят твой затылок с каменной кладкой на полу. Открыв глаза и дождавшись, пока исчезнут разноцветные круги, я попытался потереть ушибленное место. Тут же все мои конечности пронзило маленькими иголочками острой боли. Пришлось подождать, когда возобновится кровоток. А если честно, то я просто праздно валялся и смотрел на маленькое окошко, ставшее в этот момент единственным приветом из реального мира. Там, за стеклом, светило солнце. То самое предвесеннее солнце. Мороз все еще студит кожу, заставляя плотнее кутаться в плащ, а солнышко уже начинает согревать, нежно накрывая весь мир теплым покрывалом.

Спустя примерно четверть часа я кое-как смог встать. Ноги все еще плохо держали изрядно исхудавшее тело и при каждом шаге норовили подогнуться и вновь отправить меня в скоротечный полет. Пришлось вспомнить старые деньки и передвигаться, держась за стенку. Покидая подвал, я обратил внимание на то обстоятельство, что стены покрылись пылью, а сам круг исчез. Видимо, трафарет был полностью выжжен энергией Сонмара. Неплохо он в него залил, мне бы столько на всю жизнь хватило.

Подъем по лестнице мог бы показаться настоящей пыткой, если бы не гениальное решение архитекторов — перила. Боги, в этот момент я был поистине счастлив, что неизвестные строители водрузили на стены эти перекладины. Держась за них, как грешник за паутинку Будды, я с каждым шагом приближался к свету. И вскоре, спустя примерно полчаса и двадцать ступеней, мои глаза вспыхнули от нестерпимой рези. Все-таки подвал — это вам не лесная поляна. Инстинктивно прикрыв лицо рукой, я стал ждать, когда хоть немного попривыкну к этой ослепительной белизне. Когда же пришло время продолжить путь, я рефлекторно потер подбородок. Лучше бы этого не происходило.

Я, конечно, подозревал, что провел в отключке приличное количество времени, но рассчитывал на полдня, максимум на день. И все эти надежды были вдребезги разбиты, когда я добежал (вернее, доковылял) до зеркала. Из этого завсегдатая дамских комнат на меня смотрело вовсе не лицо молодого мужчины, а нечто невразумительное, больше похожее на обезьянью морду. Волосы отросли и теперь закрывали плечи, спутанная борода больше походила на привет арабским странам, а единственным свободным местом от растительности были нос и глаза. С неким трепетом ощупывая некогда девственно гладкое лицо, я с каждой секундой терял хладнокровие. Возможно, именно поэтому я не обратил внимания на истошный визг, свист ветра и цветок боли на затылке. Когда же я заваливался на бок, то успел увидеть одну из служанок, до белых костяшек сжимающую в руках некое подобие сковородки.

Что ж, прогресс налицо. На три странные побудки у меня одна нормальная. Обычно я списывал это на частые посещения лекарского корпуса, но сейчас просто уверен в том, что за хорошее утро нужно заплатить больным организмом. Не открывая глаз, я подвернул под себя обнаружившееся одеяло и, уткнувшись лицом в подушку, решил продолжить пускать пузыри. И мне бы это удалось, если бы не страшная картина, так некстати всплывшая в непокорном сознании. Узрев лицо, больше похожее на не самую кошерную часть тела какого-нибудь гамадрила, я как ошпаренный, извернувшись ужом, принял сидячее положение и стал лихорадочно ощупывать свои щеки. Как ни странно, ничего, кроме нещадно горевшей кожи, я не обнаружил.

Оглядевшись, осознал себя сидящим на довольно просторной кровати в не самой большой комнате из тех, что я видел в имперских поместьях. Так себе помещеньице. Не больше полусотни квадратных метров. На стенах — портреты каких-то людей. Вот на меня с презрительной усмешкой смотрит милая леди с золотистыми волосами и карими глазами. Чуть повыше можно увидеть тучного мужчину; впрочем, полнота не мешает ему выпячивать грудь, на которой сложно найти место, куда можно было бы приткнуть очередной орден, коих у него в достатке.

Наверняка все это знаменитые личности, некогда побывавшие в этой комнатке. Так вроде принято у местной знати. Если побывал у тебя на огоньке один из представителей дворянства, будь любезен повесить его портрет в гостевых апартаментах.

Но искал я вовсе не признаки популярности своего учителя, а весьма необходимый предмет утреннего туалета. И, о чудо, он нашелся на тумбочке, стоявшей у изголовья кровати. Схватив маленькое зеркальце, я стал осматривать глядевшую на меня физиономию. Ну ничего так, все так же не красавец, но и не урод. Вполне себе стандартная внешность. Разве что теперь, после всех моих приключений, лицо приобрело несколько новых штрихов. Тонкий шрам на правой скуле — кажется, мне туда Младший заехал латной перчаткой. Ух и отдубасили мы тогда друг друга! А повод… а повод я уже и не помню.

На виске тоже видна изогнутая линия. Помнится, на мальгромской стене один из защитников рассек мне шлем и оставил эту отметину. Небольшая полоска на левой ноздре, разрезанной при приготовлении каши. Наука начинающим кашеварам — не вытирайте нос, держа в руке походный нож. И в дополнение ко всему прибавились впалые щеки, как у самого последнего рыночного побирушки. М-да, похоже, следующую неделю я не буду вылезать из таверны.

Отложив зеркальце, я потянулся и, откинув одеяло, встал с кровати. Но как бы я ни искал штаны или рубаху, так ничего и не смог найти.

— Даже подштанников лишили, — недовольно пробурчал я. — Гады бездушные.

Еще немного покорив местных заправил, я подошел к длинному шнуру и от души дернул за него. И так много души было вложено в этот посыл, что уже спустя минуту высокая трехметровая дверь (хотя по стандартам местной архитектуры, если дверь в спальню меньше этих трех метров, значит, вас поселили не в покои, а в чулан) отворилась и на пороге показалась одна из служанок. Я не стеснительный, но с небывалой даже для себя скоростью сдернул с кровати покрывало и, обмотавшись самопальной тогой, принял позу греческого сенатора. Высоко вздернул подбородок и скрестил руки на груди.

Служанка, прыснув в кулачок, широко открыла глаза и, олицетворяя собой саму невинность, спросила:

— Господин чего-то хотел?

— Да. Не могли бы вы принести мне одежду? — проговорил я тоном, полным безразличия, будто стоять голым перед девушкой, обмотавшись одним лишь покрывалом, было для меня нормой. И все бы прошло на «отлично», но в последнее время невезение стало моей второй тенью. Неподатливая роба решила, что ей пора обратно, и слетела на пол в самый неподходящий момент. Пришлось играть ва-банк. Не меняя позы, тона и выражения лица, я добавил: — И что-нибудь поесть, пожалуйста.