Кое-что о тебе - Джеймс Джулия (Julie). Страница 8

– Против самого Мартино или против кого-то из его людей? – уточнила помощница, подумав поначалу, что Сайлас заключил с одним из подследственных – а то и с несколькими – досудебное соглашение в обмен на свидетельские показания.

– Ни против кого, – будничным тоном ответил шеф.

Камерон откинулась на спинку стула. Ей требовалось время переварить услышанное.

– Вы не хотите предъявлять вообще никаких обвинений?! Никому?

– Я понимаю, ты удивлена таким решением.

Удивлена?! Да это преуменьшение года!

– Но ведь ФБР вело расследование в течение двух лет! С информацией, собранной агентом Палласом за время работы под прикрытием, у нас достаточно доказательств, чтобы упечь Мартино за решетку до конца его дней. Почему мы не будем возбуждать дело?

– Ты молода и полна рвения, Камерон, что очень мне импонирует. Это одна из причин, почему я увел тебя из «Хэтчер и Торн», – Сайлас упомянул юридическую фирму, где Камерон трудилась до того, как перейти в федеральную прокуратуру.

Помощница подняла руку. Да, действительно, она здесь новичок и горит энтузиазмом, однако, прежде чем стать обвинителем, четыре года участвовала в судебных баталиях в качестве адвоката. Тем не менее, если шеф считает, что Камерон не готова, она наступит на горло собственной гордости.

– Подождите, Сайлас. Если это потому, что вы полагаете меня недостаточно опытной для такого процесса, просто передайте материалы кому-нибудь другому. Я, конечно, немного побрюзжу и даже денек-другой послоняюсь по офису с обиженным видом, но переживу. Черт, я даже помогу назначенному вами человеку войти в…

– Никто из нашей прокуратуры возбуждать дело не будет, и точка, – перебил ее начальник. – Я сижу в этом кресле достаточно долго, чтобы понимать, что подобное разбирательство неизбежно закончится, во-первых, балаганом в средствах массовой информации, а во-вторых, позором для федерального правительства. Сейчас ты уверена, что у тебя достаточно улик, но погоди: стоит открыто объявить Мартино войну, как свидетели один за другим начнут менять показания, – а еще хуже, таинственно исчезать или погибать. И прежде чем сообразишь, в чем дело, через две недели процесса у тебя не останется ни крупицы веских доказательств, чтобы подкрепить обещания, заявленные во вступительной речи перед присяжными.

Камерон понимала, что, вероятно, на этом следовало перестать упрямиться, но ничего не могла с собой поделать.

– Свидетельских показаний одного агента Палласа достаточно…

– Агент Паллас действительно видел много чего, но, к сожалению, его легенда развалилась слишком рано, – перебил прокурор. – И хотя я, разумеется, способен оценить два года, потраченных им на расследование, но если мы возбудим дело и не добьемся обвинительного приговора, провал повесят на нас – а не на агента Палласа или кого другого из ФБР. Я не желаю подвергать нашу контору такому риску.

Вот тут у Камерон буквально отнялся язык. Роберто Мартино и его приспешники контролировали почти треть торговли наркотиками в Чикаго. Они отмывали преступные деньги через два десятка подставных компаний, они шантажировали, подкупали и запугивали всякого, кто становился им поперек дороги. Не говоря уж о том, что убивали.

Стремление покарать преступников, подобных Мартино, и было той первостепенной причиной, по которой Камерон перешла в федеральную прокуратуру. В черные дни, последовавшие за гибелью отца, это решение – а еще поддержка Эйми и Колина – давало силы оставаться собранной и целеустремленной.

Вообще-то ей нравилось на прежнем месте работы. Отец Камерон служил в полиции, а мать трудилась судебным секретарем (пока не развелась с отцом и не вышла замуж за летчика, с которым познакомилась, протоколируя очередное слушание – не иначе, о его разводе), так что семья имела достаточный доход. Но богатыми они, ясное дело, не были. Поэтому Камерон высоко ценила независимость и уверенность, сопутствующие зарплате в двести пятьдесят тысяч долларов, которую заработала на четвертом году частной практики.

Мистер Линд гордился успехами дочери. Судя по словам полицейских, выражавших соболезнования на отпевании и похоронах, он без конца хвастался и напарнику, и другим приятелям достижениями своей малышки.

После развода родителей – особенно после того, как мать со своим новым мужем, ушедшим из авиакомпании вскоре после поступления Камерон в юридическую школу, переехали во Флориду – Камерон еще больше сблизилась с отцом и родней с его стороны.

Его смерть стала для дочери тяжелейшим ударом.

Однажды поздним вечером, на четвертом году работы Камерон в юридической фирме, капитан, под началом которого дежурила смена отца, позвонил ей с мрачным сообщением, которого опасается всякий, у кого близкие служат в правоохранительных органах: что нужно срочно приехать в больницу. Но к тому времени, когда дочь влетела в отделение неотложной помощи, было уже поздно. Камерон оцепенело стояла посреди одноместной палаты, пока капитан объяснял, что мистер Линд поехал на вызов, представлявшийся обычным случаем семейного насилия, и там погиб от пули наркоторговца.

Первые пару недель после смерти отца Камерон чувствовала себя… «невесело» – именно этим словом она обычно описывала свое состояние, когда Колин интересовался, как у нее дела. Но затем взяла себя в руки и вернулась к работе. Во многом помогло сознание того, как гордился ее упорным трудом отец, как хотел, чтобы дочь продолжала двигаться в том же направлении, чтобы достигла высот на избранном поприще. Только теперь ей чего-то не хватало.

Через месяц после похорон, сидя в зале суда, Камерон наконец поняла, чего именно ей недостает. Она дожидалась своей очереди, чтобы подать ходатайство об исключении доказательств. Когда-то подобные действия казались ей чрезвычайно важными, но после смерти отца удручали своей незначительностью. И тут секретарь суда объявил следующее слушание: «Соединенные Штаты против Марковица».

Простой случай: бывший уголовник, попавшийся на незаконном ношении огнестрельного оружия. Обычная явка в суд, никаких ярких моментов. Ходатайство об исключении доказательств, представленное подсудимым, в процессуальном плане очень напоминало то, которое должна была подавать Камерон, поэтому она и обратила внимание на происходившее, желая определить настроение судьи. После кратких прений судья вынес решение в пользу правительства, и наблюдательница увидела во взгляде помощника федерального прокурора удовлетворение.

С момента смерти отца Камерон ни разу не ощущала себя довольной.

Но в то утро, глядя, как преступника уводят из зала суда в наручниках и оранжевой робе осужденного, она почувствовала, что результат, пускай небольшой, достигнут: правосудие восторжествовало. Стрелявший в ее отца тоже был рецидивистом. Может, если бы стражами законности было сделано больше, если бы на улицах не оказалось того пистолета, если бы на свободе не оказалось того уголовника…

Камерон осознала, что способна помочь правому делу.

На той же неделе она подала заявление на соискание должности помощника федерального прокурора.

Однако энтузиастка не ожидала, что одной из сторон деятельности обвинителя окажется политика, часто замешанная в играх с правительственными постами. В тот день, сидя напротив начальника и обсуждая причины, вынуждавшие отказаться от дела Мартино, Камерон поняла, что федеральная прокуратура не стала исключением из прочих госструктур. Действительная забота Сайласа легко просчитывалась: он просто-напросто не хотел подставлять свою голову и рисковать проиграть процесс, который будут освещать все национальные газеты, радио и телевидение.

Камерон была удивлена решением шефа. И расстроена. И возмущена, что Роберто Мартино позволят безнаказанно продолжать преступать закон. Но к сожалению, у нее были связаны руки – если только она не намеревалась расстаться со своим значком помощника федерального прокурора здесь и сейчас. Камерон проработала в прокуратуре всего лишь год. Открыто выступить против начальника в подобном вопросе – не лучший ход, если хочешь остаться трудоустроенным борцом с преступностью. Поэтому она придержала свои мысли при себе.