Право на поединок - Семенова Мария Васильевна. Страница 54

Стоум полагал также, что ни один горожанин, даже самый голодный, нипочем больше не сунется в его заведение. Кому охота связываться с обреченным? Ходящим под топором?..

Вот тут сольвенн ошибался. До самого вечера народу на улице было вдесятеро против обычного. Вся Середка успела прослышать про чужака, не струсившего выгнать Сонморова человека. Всем хотелось на него посмотреть. А того пуще хотелось дождаться, когда придут выгонять его самого. Но ведь трудно чего-то ждать возле трактира, не заходя внутрь и не покупая хоть рыбной булочки перекусить. Так и вышло, что стряпухи со служанками сбились с ног, а когда дверь наконец заперли и Стоум пересчитал выручку, глаза у него полезли на лоб. Настолько удачного дня «Зубатка» уже давно, давно не видала!

Деньги Стоум считал, как и полагалось, в присутствии вышибалы. Тормар при этом обычно выпроваживал из комнаты всех остальных. Венн никого гнать не стал, так что кухарки, поварята и даже Йарра могли видеть, как трактирщик откладывает десятину для государя, потом оговоренную долю каждого из работников. Мальчику на побегушках никакой доли не полагалось. Может быть, позже, если заслужит... Пока Стоум обещался подкармливать его, но не более.

– А мальчишке? – неожиданно спросил Волкодав. – Он за целый день не присел.

Благоразумный хозяин с ним в спор пускаться не стал, рассудив, что денег сегодня полно, подумаешь, серебряный четвертак, а завтра венна все равно здесь не будет. Йарра до боли сжал в кулаке нежданно доставшееся сокровище и стал думать, где бы его схоронить. Этак, чего доброго, еще и наберется на дорогу домой!

Стоум стянул завязки кожаного мешочка и вдруг вновь опечалился едва не до слез:

– Ой, кабы до утра-то красного петуха во двор не пустили...

– Не пустят, – возразила Зурия, самая старшая и самая толстая стряпуха, державшаяся с хозяином почти на равных. Никто, кроме нее, не умел варить мелкую рыбку с маслом и уксусом, отчего тушки становились ломкими и обретали удивительный вкус. – Зачем им? – сказала она. – Сожгут, ведь и платы больше не будет!

Стоум покачал головой:

– А чтобы другие боялись... Помнишь, как халисунца Тиртама в прошлом году? Он тоже говорил, что ему охраны не надо...

– Сонмор, – сказала стряпуха, – по ночам не наказывает. И потом... ну, сожжет он тебя, а что люди подумают? Как есть решат – нет у Сонмора молодцов одному венну шею скрутить! Ему это надо?

Она хитро подмигнула Волкодаву. Тот улыбнулся в ответ. Он уже выяснил, что толстуха умела на славу готовить веннский кисель.

Про себя он полагал, что поджигать «Зубатку» действительно не станут, но на всякий случай вызвался ночевать во дворе. За лишнюю денежку.

– Завтра сюда придет один мой друг... – сказал он трактирщику, когда Зурия накрыла вечерять. Стоум, багровея, подавился куском.

– Еще такой же, как ты?..

– Нет, – усмехнулся Волкодав. – Не такой. Он аррант. Он очень ученый. Он знает все языки и на каждом написал книгу. А еще он лекарь и звездослов. И он, я так думаю, тоже захочет добыть серебра тебе и себе. Ты не прогонишь его, если он сядет где-нибудь в уголке?..

Сольвенн со стоном закатил глаза, но потом вдруг отчаянно махнул рукой – дескать, а пропадай оно все пропадом! – и разрешил.

Иарра сперва никак не мог собраться с духом и подойти к грозному венну. Мало ли что он за него заступился на площади, вдруг теперь погонит!.. Много позже, разбираясь в себе и вспоминая тот вечер, Йарра поймет, что боялся на самом деле не окрика и не затрещины. Он их довольно к тому времени вытерпел. Но вот если бы человек, говоривший на языке его отца, на поверку оказался жестоким и несправедливым, как все... Такое пережить было бы и в самом деле непросто. Однако новый вышибала за целый вечер ни на кого не накричал, никого не ударил. А для Йарры даже отговорил денежку. И постепенно сирота наскреб в себе достаточно мужества, чтобы подойти к венну и прошептать:

– Ты сегодня дрался с Тормаром... У тебя на рубашке кровь проступила... Совсем чуточку, незаметно... Больно тебе?

– Терплю, – сказал Волкодав.

Йарра исчез на кухне, чтобы скоро появиться с большой ложкой постного масла. Мамино средство, много раз помогавшее ему самому.

– Дай помажу...

– Рубашка запачкается, – отказался венн. Кровь с полотна кое-как еще отстирывалась, масло же...

– А я вотру, чтоб не пачкалось, – пообещал Йарра. – Я тихонько... Тебе больно не будет...

Волкодав полагал, что и так не умрет из-за нескольких разошедшихся швов, но обижать мальца не хотелось.

– А где твой друг? – осторожно смазывая располосованную спину, спросил Йарра. – Он знает, что ты здесь устроился?..

Волкодав обернулся и внимательно посмотрел на мальчишку.

– Нет, – проговорил он медленно. – Пока не знает. Он рад был бы известить Эвриха и остальных, но бросать трактир не годилось. Про себя он рассчитывал, что слухи о происшествии в «Сегванской Зубатке» достигнут ушей его спутников как раз к завтрашнему утру и Эврих немедленно прибежит узнавать, во что еще ввязался неотесанный варвар.

– Я все ему передам... – по-прежнему шепотом предложил мальчик. – Ты мне скажи только, где его разыскать...

– А не обидят на улице? – спросил Волкодав. Солнце уже село, а до казенных светильников, вроде тех, что ночь напролет горели в саккаремской столице Мельсине, здесь еще не додумались. Или додумались, но денег отвалить никто пока не желал.

– Не обидят, – ответил Йарра. – Раньше нападали, но нынешний Сонмор... Он не велел нападать по ночам и грабить прохожих... Я сам слышал, Тормар рассказывал.

Волкодав объяснил ему, как добраться до «Нардарского лаура» и кого там спросить. Йарра помялся немного, потом раскрыл ладошку и протянул ему свой драгоценный четвертак:

– Пожалуйста... подержи у себя...

И подумал, уже убегая по улице, что более надежного хранилища ему точно не выдумать.

Проводив Йарру, Волкодав принес из камина горящее полено и утвердил посередине двора. Назавтра предстояли новые испытания. Венн отступил на положенные девять шагов и медленно обратил к головне развернутую ладонь, направив внутреннюю силу вперед. Пламя метнулось, фыркнуло и погасло, точно задутое ветром. Волкодав глубоко вздохнул несколько раз, сосредоточился и резко толкнул перед собой воздух, мысленно вообразив, как взлетает с земли и кувыркается прочь обугленная деревяшка...

Головня осталась торчать. Еще горячие угли рдели в потемках, по ним пробегали волны, и казалось, что венну подмигивало большое красное око.

Волкодав закрыл глаза, представил на месте головни надсмотрщика Волка, возненавидел его всей силой души и метнул вперед свою ненависть, повторяя попытку.

Ничего не получилось.

«Бою дай! Бою!..» – ревели снизу, из-под высокого обрыва, мужские низкие голоса. Женские, чистые и высокие, вторили им отчаянным, веселым и воинственным визгом. Девки и мужатые бабы тоже вышли на лед Светыни. В праздничных кожушках, в расшитых боевых рукавицах стояли они чуть-чуть в стороне от мужского тяжеловесного строя. Кому не охота потешиться в великий день Корочуна, погреть кулачным искусством душу и плоть да хоть мало помочь светлому Богу Солнца в его ежезимнем борении с Темнотой?..

Беловодская Светынь впадала в море великим множеством рукавов, среди которых главенствовали два: Большая Светынь и Малая. Люди жили по матерым берегам и на островах, и все, кого разделяли хотя бы узенькие протоки, величали друг дружку «зареченскими». Поселение в устье реки считалось городом, но это была простая дань памяти, обычай, возникший еще до обособления миров и сохраненный доселе, ибо не дело покидать установления предков. Никакого города, то бишъ неприступного укрепления от врагов, со стеной и всякими воинскими приспособлениями, здесь так и не выстроили. От кого огораживаться? От добрых людей?..

Зуйко, правда, рассказывал волкодаву о замшелых развалинах крепости, еще различимых в лесу на скалистом острове в нескольких верстах от города: Варохова внучка успела сводить туда местная ребятня. Руины, по единодушному мнению горожан, помнили Великую Тьму. И самых первых поселенцев, бежавших в эти места от потопов и разрушений, случившихся после падения небесной горы. Те люди еще не знали, что им придется бояться только дикого зверя, и первым долгом возвели на острове кром. Теперь от него остался лишь глиняный вал, добротно прокаленный огнем и оттого еще не до конца расплывшийся от снегов и дождей.