11/22/63 - Кинг Стивен. Страница 122
Поначалу показывали только Харгиса, толстяка с зачесанными назад, прилизанными черными волосами, который сидел за большим письменным столом и делал вид, будто строчит что-то важное под хоровую запись «Боевого гимна Республики». Как только хор смолк, он отложил ручку и заговорил, глядя в камеру: «Добро пожаловать на передачу «Христианский крестовый поход», соседи. Сегодня у меня хорошие новости: Иисус любит вас. Да, любит, каждого из вас. Не присоединитесь ли ко мне в молитве?»
Харгис напрягал ухо Господа не меньше десяти минут. Говорил то же самое, что и другие проповедники: благодарил Его за возможность распространять слово Божье и наставлял благословить тех, кто посылает Ему свою любовь. Потом перешел к делу, прося Бога вооружить Его Избранных мечом и щитом праведности, чтобы мы смогли победить коммунизм, который показал свое уродливое мурло в каких-то девяноста милях от побережья Флориды. Он просил Бога даровать президенту Кеннеди мудрость (сам Харгис, доверенное лицо Большого Парня, этой мудростью, само собой, обладал) вторгнуться туда и с корнем вырвать сорняки нечестивости. Он также потребовал, чтобы Бог положил конец росту коммунистической угрозы в кампусах американских колледжей – и к этому имела какое-то отношение фолк-музыка, но Харгис потерял нить и не стал развивать эту мысль. Закончил он, возблагодарив Бога за ниспосланного Им в этот вечер гостя, героя сражений при Анцио и у водохранилища Чосин, генерала Эдвина Уокера.
Уокер пришел в студию не в военной форме, а в костюме цвета хаки, очень эту форму напоминавшем. Стрелки на брюках выглядели достаточно острыми, чтобы воспользоваться ими вместо бритвы. Его каменное лицо пробудило во мне воспоминания о Рэндольфе Скотте, актере, сыгравшем множество ковбойских ролей. Генерал пожал Харгису руку, и они поговорили о коммунизме, который окопался не только в студенческих кампусах, но и в коридорах конгресса, и в научном сообществе. Затронули фторирование питьевой воды. А потом переключились на Кубу, которую Уокер назвал «раковой опухолью Карибов».
Я видел, почему Уокер с таким треском провалился на выборах губернатора Техаса в прошлом году. Выступая перед школьниками, он бы усыпил их и на первом уроке, когда они наиболее бодры. Но Харгис умело направлял его, восклицая: «Восславим Иисуса!» и «Бог тому свидетель, брат», – когда занудство Уокера становилось совсем уж невыносимым. Они обсудили грядущий агитационный крестовый поход по Югу, названный «Операция “Ночная скачка”», а потом Харгис попросил Уокера высказать свое мнение в связи с «некими оскорбительными обвинениями в сегрегации, которые появились в нью-йоркской прессе, да и везде».
Уокер наконец-то забыл, что его показывают по телевизору, и разом ожил.
– Вы знаете, что это всего лишь грубая коммунистическая пропаганда.
– Я знаю! – воскликнул Харгис. – И Господь хочет, чтобы вы это сказали, брат!
– Я всю жизнь провел в армии Соединенных Штатов и в сердце останусь солдатом до моего последнего дня (если бы у Ли получилось, день этот наступил бы примерно через три месяца). И, будучи солдатом, я всегда исполнял свой долг. Когда президент Эйзенхауэр направил меня в Литл-Рок во время гражданских беспорядков в пятьдесят седьмом году, связанных, как вы знаете, с десегрегацией Центральной средней школы, я выполнил полученный приказ. Но, Билли, я также и солдат Господа...
– Христианский солдат! Восславим Иисуса!
– ...и как христианин, я знаю, насильственная десегрегация – решение абсолютно неправильное. Оно противоречит Конституции, противоречит правам штатов и противоречит Библии.
– Расскажите нам об этом. – Харгис вытер со щеки слезу, а может, каплю пота, просочившуюся сквозь грим.
– Ненавижу ли я негритянскую расу? Те, кто это говорит – и кто приложил руку к тому, чтобы выгнать меня с военной службы, которую я любил, – лжецы и коммунисты. Это знаете вы, это знают люди, с которыми я служил, и это знает Бог. – Он наклонился вперед, чуть ли не приподнялся со стула для гостей программы. – Вы думаете, негры-учителя в Алабаме, и Арканзасе, и Луизиане, и в великом штате Техас хотят десегрегации? Они видят в этом пощечину их навыкам и трудолюбию. Вы думаете, негры-ученики хотят учиться с белыми, которые по природе своей обладают лучшими способностями к чтению, письму, счету? Вы думаете, настоящие американцы хотят появления полукровок в результате такого расового смешения?
– Разумеется, они не хотят! Воссла-а-а-авим Иисуса!
Я подумал о дощечке, которую видел в Северной Каролине, со стрелкой, указывающей на тропинку среди ядовитого плюща. С надписью: «ДЛЯ ЦВЕТНЫХ». Убивать Уокера, может, и не стоило, но привести его в чувство следовало. И я бы «восславил Иисуса» в честь любого, кто бы это сделал.
Я отвлекся, но слова Уокера вновь приковали мое внимание к телевизору.
– Это Бог, а не генерал Эдвин Уокер определил положение негров в Его мире, Он дал им другой цвет кожи и даровал им другой набор талантов. Главным образом, спортивных талантов. Что Библия говорит нам об этих различиях, и почему негритянской расе отпущено так много боли и страданий? Чтобы это понять, нам достаточно заглянуть в девятую главу Бытия, Билли.
– Восславим Господа за Его святое слово.
Уокер закрыл глаза и поднял правую руку, словно давая клятву в суде:
– «И выпил Ной вина, и опьянел, и лежал обнаженным в шатре своем. И увидел Хам наготу отца своего, и вышедши рассказал двум братьям своим». Но Сим и Иафет – один прародитель арабов, а второй – белой расы, я знаю, вам это известно, Билли, но далеко не все в курсе, не все читали Библию, как мы, сидя на коленях наших матерей...
– Восславим Господа за христианских матерей, говорю я вам!
– Сим и Иафет не посмотрели. И когда Ной проснулся и обнаружил, что произошло, он сказал: «Проклят Ханаан, раб рабов будет он у братьев своих, будет носить дрова и черпать во...»
Я выключил телевизор.
Жизнь Ли и Марины в январе – феврале 1963 года напоминала мне аппликацию на футболке, которую иногда носила Кристи в последний год нашей совместной жизни. Надпись под яростно улыбающимся пиратом гласила: «ПОБОИ БУДУТ ПРОДОЛЖАТЬСЯ, ПОКА НЕ УЛУЧШАТСЯ НРАВЫ». И в ту зиму побоев в доме 604 по Элсбет-стрит хватало. Все проживавшие по соседству слышали крики Ли и плач Марины, иногда от злости, иногда от боли. Никто ничего не предпринимал, включая меня.
Не только ей регулярно доставалось в Дубовом утесе: битье жен по пятничным и субботним вечерам входило, похоже, в число местных традиций. Первые серые месяцы нового года запомнились мне одним: очень хотелось, чтобы эта бесконечная «мыльная опера» наконец-то закончилась и я смог постоянно быть с Сейди. Оставалось только убедиться, что Ли в одиночку пытался убить генерала Уокера, а уж потом я бы поставил завершающую точку. Конечно, сам факт, что в покушении на генерала Освальду никто не содействовал, не являлся стопроцентным доказательством того, что в Кеннеди стрелял только Освальд, но я полагал, что для меня этого вполне достаточно. Расставив все точки над i и перечеркнув все «t» – во всяком случае, большинство, – я мог выбрать место и время, чтобы пристрелить Освальда так же хладнокровно, как пристрелил Даннинга.
Время шло. Медленно, но шло. И однажды, незадолго до того, как Освальды переехали на Нили-стрит, в квартиру, расположенную над моей, я увидел Марину, разговаривавшую со старухой с ходунками и волосами а-ля Эльза Ланчестер. Обе улыбались. Старуха что-то спрашивала. Марина смеялась, кивала, вытягивала сцепленные перед животом руки.
Я стоял у окна за задернутыми шторами, с биноклем, разинув рот. Записи Эла ничего об этом не говорили. То ли он не знал, то ли плевать на это хотел. Но я-то плевать не мог.
Жена человека, ради убийства которого я больше четырех лет прожил в прошлом, вновь забеременела.
Глава 21
Освальды вселились в квартиру надо мной 2 марта 1963 года. Свои пожитки, упакованные главным образом в картонные коробки из винного магазина, они на руках перенесли из разваливающегося кирпичного дома на Элсбет-стрит. Вскоре бобины маленького японского магнитофона начали регулярно вращаться, но большую часть разговоров наверху я слушал через наушники. В этом случае люди говорили нормально, однако я все равно понимал далеко не все.