11/22/63 - Кинг Стивен. Страница 135

И каким будет мой следующий шаг?

Часы показывали четверть пятого, и я решил, что мой следующий шаг – навестить Сейди. Направился к своему автомобилю, припаркованному на Главной улице. На углу Главной и Хьюстон-стрит, миновав старое здание суда, почувствовал, что за мной наблюдают, и обернулся. Тротуар за спиной пустовал. За мной наблюдало Хранилище, всеми слепыми окнами, выходившими на улицу Вязов, по которой президентскому кортежу предстояло проехать примерно через двести дней после Пасхального воскресенья.

Когда я приехал в больницу, на этаже Сейди раздавали обед – китайское рагу. Запах вызвал яркий образ: кровь, льющаяся рекой по руке и предплечью Джона Клейтона перед тем, как он упал на ковер, слава Богу, лицом вниз.

– Добрый день, мистер Амберсон, – поздоровалась со мной старшая сестра, седеющая женщина в накрахмаленном белоснежном чепце и халате, как только я расписался в регистрационной книге. К ее необъятной груди крепились карманные часы. Она смотрела на меня из-за баррикады букетов. – Вчера вечером там громко кричали. Я рассказываю вам только потому, что вы ее жених, верно?

– Верно, – кивнул я. Конечно же, мне хотелось быть женихом Сейди, обезобразили ей лицо или нет.

Старшая медсестра наклонилась ко мне между двух заполненных цветами ваз. Несколько маргариток коснулись ее волос.

– Послушайте, обычно я не сплетничаю о моих пациентах и осекаю молодых медсестер, которые это делают. Но как отнеслись к ней ее родители – это неправильно. Наверное, я не могу винить их в том, что они приехали из Джорджии с родителями этого психа, но...

– Подождите. Данхиллы и Клейтоны приехали на одном автомобиле?

– Как я понимаю, они общались и в более счастливые дни, и это нормально, но зачем говорить, навещая родную дочь, что их добрые друзья Клейтоны сейчас внизу, забирают тело из морга... – Она покачала головой. – Папаша не пикнул, но эта женщина...

Она огляделась, чтобы убедиться, что мы по-прежнему одни, потом вновь посмотрела на меня. Ее простое, деревенское лицо потемнело от ярости.

– Она не замолкала ни на секунду. Один вопрос о том, как чувствует себя ее дочь, а потом бедные Клейтоны то, бедные Клейтоны сё. Ваша мисс Данхилл сдерживалась, пока ее мать не заявила, что из-за этой постыдной истории им опять пришлось сменить церковь. Тут девушка не выдержала и начала кричать, требуя, чтобы они немедленно убирались.

– Молодец.

– Я услышала, как она кричит: «Хотите взглянуть, что сделал со мной сын ваших добрых друзей?» – бросила все и побежала к ней. Она пыталась сорвать повязку. А ее мать... она наклонилась вперед, мистер Амберсон. У нее горели глаза. Она действительно хотела увидеть. Я их выпроводила и попросила дежурного врача сделать мисс Данхилл укол успокоительного. Отец – не мужчина, а мышонок – попытался извиниться за жену. «Она не знала, что расстраивает Сейди», – говорит он. «Что ж, – отвечаю я, – а как насчет вас? Язык проглотили?» И знаете, что сказала женщина перед тем, как они вошли в лифт?

Я покачал головой.

– Она сказала: «Я не могу его винить, просто не могу. Он играл в нашем дворе, такой милый мальчик». Можете вы в это поверить?

Я мог. Потому что, образно говоря, уже встречался с миссис Данхилл. Она бежала за своим сыном по Западной Седьмой улице и орала во всю мощь легких: Остановись, Роберт, не иди так быстро, я еще с тобой не закончила.

– Возможно, вы найдете ее... очень взвинченной, – добавила старшая медсестра. – Я просто хотела, чтобы вы знали, что на то есть причина.

Она не была взвинчена. Такой вариант устроил бы меня больше. Если есть такое понятие, как глубокая депрессия, то вечером Пасхального воскресенья Сейди пребывала именно в этом состоянии. Она сидела на стуле, перед ней стояла нетронутая тарелка с китайским рагу. Сейди похудела, ее длинное тело, казалось, тонуло в больничном халате, который она запахнула, увидев меня.

Правда, она улыбнулась – той половиной лица, которая могла улыбаться, — и подставила здоровую щеку для поцелуя.

– Привет, Джордж... я лучше буду так тебя называть, да?

– Пожалуй. Как ты, милая?

– Они говорят, что лучше, но у меня такое ощущение, будто кто-то облил мне лицо керосином и поджег. И все потому, что меня сняли с обезболивающих. Не дай Бог, чтобы я подсела на наркотики.

– Если тебе нужны обезболивающие, я могу с кем-нибудь поговорить.

Она покачала головой.

– От них у меня туман в голове, а мне нужно подумать. Опять же, с ними трудно контролировать эмоции. Вчера я поругалась с отцом и матерью.

В палате стоял только один стул – если не считать за таковой унитаз в углу, – поэтому я сел на кровать.

– Старшая сестра ввела меня в курс дела. Судя по тому, что она подслушала, ты имела полное право сорваться.

– Возможно, но какой в этом прок? Мама никогда не изменится. Она может часами говорить о том, что при родах я едва не убила ее, но на других ей наплевать. Ей недостает такта, а еще больше чего-то другого. Как-то это называется, но я не могу вспомнить.

– Сочувствия?

– Да. И у нее очень острый язык. Долгие годы она хлестала им отца. И теперь он редко раскрывает рот.

– Тебе больше не обязательно видеться с ними.

– Я думаю, мне придется. – Мне все меньше нравился ее спокойный, отстраненный голос. – Мама говорит, что они приготовили мою прежнюю комнату, а больше мне идти просто некуда.

– Твой дом в Джоди. И твоя работа.

– По-моему, мы об этом говорили. Я собираюсь написать заявление об уходе по собственному желанию.

– Нет, Сейди, нет. Это очень плохая идея.

Она попыталась улыбнуться.

– Ты говоришь, как миз Элли, которая не поверила тебе, когда ты сказал, что Джонни опасен. – Подумала, потом добавила: – Разумеется, я тоже не поверила. До самого конца вела себя как дура, да?

– У тебя есть дом.

– Это правда. И платежи по закладной, которые я вносить не могу.

– Я заплачу.

Это до нее дошло. На лице отразился шок.

– Ты не сможешь!

– Если на то пошло, смогу. – И смог бы, во всяком случае, какое-то время. А при необходимости я мог рассчитывать на Кентуккийское дерби и Шатогея. – Я переезжаю из Далласа и буду жить у Дека. Арендной платы он с меня не берет, так что появятся деньги для выплат по закладной.

Слеза, собравшаяся на ресницах правого глаза, задрожала.

– Ты не понимаешь. Я не могу заботиться о себе, пока не могу. И ухаживать за мной нигде не будут, кроме как дома, где мама наймет медсестру, чтобы та помогала с самым сложным. У меня еще осталась гордость. Не слишком много, но осталась.

– Я позабочусь о тебе.

Она уставилась на меня широко раскрытыми глазами.

– Что?

– Ты меня слышала. И когда дело касается меня, Сейди, ты можешь засунуть гордость в то самое место, куда не заглядывает солнце. Так уж вышло, что я тебя люблю. И если ты любишь меня, то должна перестать нести бред о возвращении домой к своей крокодилихе-матери.

Ей удалось выдавить из себя улыбку, а потом она замерла, задумавшись, положив руки на укрытые больничным халатом колени.

– Ты приехал в Техас, чтобы что-то сделать, а не ухаживать за школьной библиотекаршей, которая оказалась слишком глупой и не смогла осознать нависшей над ней опасности.

– Мое дело в Далласе может подождать.

– Может?

– Да. – Вот так все и решилось. Ли отправлялся в Новый Орлеан, я возвращался в Джоди. Прошлое продолжало бороться со мной и выиграло этот раунд. – Тебе нужно время, Сейди, а у меня время есть. Мы можем провести его вместе.

– Я тебе не нужна. – Она понизила голос почти до шепота. – Такая, как сейчас.

– Нужна.

Она смотрела на меня глазами, которые боялись надеяться, но все равно надеялись.

– Почему?

– Потому что ты – лучшее, что у меня есть.

Здоровая сторона ее рта задрожала. Слеза покатилась по щеке, за ней последовали другие.