Держи меня крепче (СИ) - "Душка Sucre". Страница 118

– Говорю, для продол… – пытался объяснить братишка.

– Какое еще оружие? – перебивал его собственный папаша, ужасаясь, как сын дошел до бандитской жизни.

– Максим, – вновь брал нить разговора в свои руки мой харизматичный братец Егор, – Стасик всего лишь пытается объяснить, что хранить старое нецелесообразно.

– Что значит нецелесообразно? – начинал реветь дядя, вмиг забыв о гангста-наклонностях сына. – Я логичен до опупения!

– Вот-вот, – хмыкал папа. – Только ты не логичен, а просто опупел.

На это папиного заявление Соня гадливо ржала и хлопала себя по коленке, как будто услышала невероятно офигенный прикол. Мой благоразумный папандр самодовольно хмыкал и заливался краской от гордости от осознания и признания факта, что он величайший приколист тысячелетия.

– Сами вы опупели, – обижался дядя, запирая балкон, предварительно за шкирку выволакивая оттуда сидящего на корточках Сеню, методично роющегося в мешках (камера при этом зажата между его коленей, чтобы не упустить ничего) и складирующего под футболку трофеи – какие-нибудь особенно уродливые вещички, которые являются безусловным эксклюзивом, а надежде выгодно толкнуть их в интернете.

Кажется, мой доисторический халатик все еще покоился на балконе, хотя не факт, что мелкий деляга-фарцовщик не сбыл его выгодно в мировой сети.

– Из Китая говорите? – чем черт не шутит. Лучше спрошу и буду уверена на сто процентов, что этот великолепно сидящий на мне китайский раритет не является на самом деле обычным китайским ширпотребом. – А Вы его лично купили? У китайцев?

Анатолий моему вопросу не удивился, но заметно замялся:

– Ну-у-у… Я в интернете заказал, – промямлил он, а затем гордо продолжил: – И вообще, там бирка есть: «Hand maid in China», – сделал он запись в блокноте и продемонстрировал мне. – Знаешь, что это означает? – он уставился на меня, замерев в позе античной статуи: одна нога выдвинута вперед, левая рука покоится на основании бедра, а на указательный палец правой руки он мечтательно нанизывал кудряшку.

Как и любой ценитель прекрасного, поклонник эстетической красоты, я была впечатлена. И даже не знаю, чем больше: то ли его красотой, то ли «хэнд мэйдом». С одной стороны, хотелось рассмеяться ему в лицо (но я бы так никогда не сделала), это ведь надо же говорить такую откровенную чушь, да еще и самым серьезным выражением лица. Я, конечно, не грамотей, но даже со своими скромными знаниями в инглише загадочное в данном контексте «maid» вызывало у меня бурю эмоций, а уж приписка «hand» и вовсе поражала мое и так буйное воображение. А с другой стороны, хотелось потискать Толика за щечки, потому что вся его шкафоподобность, хоть и была мила моему взору, не являлась преградой для ассоциирования лица владельца с детско-купидоньим. И все же меня немного пробирало на смех, то есть на истеричные всхлипывания. За них и принял мои потуги сдержать смех Анатолий и принялся суетиться о моем душевном состоянии. Зная, что от меня ответа сейчас не дождаться, так что не спрашивая моего разрешения, он повел меня коридорами-коридорами-коридорами вглубь замка. Самостоятельно дорогу обратно я точно не найду, так что запомнить путь я даже не старалась, лишь только шлепала босыми пятками, стараясь не спотыкаться. Хорошо, что здесь везде постелены ковры.

Толян привел меня в большую комнату, по всей видимости, являющуюся конференц-залом: посреди стоит длиннющий стол с удобными высокими стульями по бокам, венцом ему служит антикварный красавец письменный стол-бюро Викторианской эпохи (если я не ошибалась) из красного дерева. Выполнен он в виде двух тумб с крышкой, рабочая поверхность которой покрыта кожей. Этот стол хранит в себе память столетий и отдает мощью. А может все дело в его громоздкости… На стенах присутствуют картины современных художников, окна прикрывают делового стиля жалюзи. Растений в комнате не наблюдается, зато есть огромный книжный шкаф, выполненный в стиле раритетного стола, в котором, среди книг по всяким кодексам и законам и прочей политико-юридической литературе, я приметила знакомые корешки с вопиющими таинственными названиями: «Кость в горле голодной Моськи», «Река Забвения. 2251 способ окунуться без последствий», «Кровавое солнце. Лимонные слезы» и другие. Какой же популярный у меня дядя, я даже немного возгордилась, аж грудь колесом выкатила.

– Проходите, – девушка. Не стесняйтесь. Присаживайтесь, – он выдвинул мне один из стульев и, сказав, что скоро вернется, выбежал за дверь.

Мою голову стали посещать гадливые идейки взять руки в ноги и сбежать. Но, во-первых, я в этом замке скорее заблужусь и помру (и найдут потомки лишь мои бренные останки), чем отыщу выход, а во-вторых, на мне чужой халат (то есть мой… когда-то мой), уйти в нем я не могу, и снять его тоже не могу. Тупиковая ситуация.

Решив, что лучше ждать просвещаясь, я вскочила со стула и приступила к изучению висящих на стене картин. Думаю, хозяин просто очень любит современные течения искусства и тщательно следит за всякими тенденциями, а иначе, зачем бы ему так уродовать комнату? Конечно, я слышала о самых разнообразный модернистских изощрениях и даже целый курс лекций посвященных этой теме с профессором-фанатиком, по совместительству непризнанным гением с прической а-ля «я каждый день, вместо контрастного душа, начинаю с двух пальцев в розетку», отсидела, но процесс понимания мною этих картин запаздывал, как паровозик из Ромашково, предпочитая любоваться действительно очаровательными вещами, чем странными картинами.

Я остановилась напротив одной из них. Меня не покидал вопрос: «Чем думал художник, создавая сей шедевр?»

Понять этого я не могла, как и не могла понять сакрального смысла картины под названием «Да будет свет!« В центре облаченной в громоздкую деревянную раму картины изображен громадный деревянный корабль, в котором теснятся звери (каждой твари по паре) и бородатый мужик в балахоне (Ной). Сам Ноев ковчег покоится на верхушке Эйфелевой башни, которая отстроена не в Париже, а в джунглях, конструкция наполовину обвита лианами. Но это все еще цветочки. Апофеозом картины является летящая в ковчег сверкающая молния (это я заключила из названия), которую запустил не кто иной, как Зевс собственной персоной. Причем этот древнегреческий житель Олимпа изображен не суровым брутальным дядькой со сдвинутыми бровями, а издевательски хохочущим, но, тем не менее, брутальным (да, есть в нем жестокость). Лично для меня апофеозом картины был как раз последний штрих, но автор творчества относительно этого все же имел собственное мнение, ведь, я так понимала, что молния символизирует свет. В общем и целом, полный дурдом.

Остальные картины были того же характера что и первая. От них кружилась голова, и подкашивались ноги, их бессмысленность рисковала свести меня с ума. Нет, на самом деле все не настолько прискорбно, всего лишь небольшая гипербола с моей стороны, но, тем не менее, эти произведения искусства меня пугали, так что я стояла перед очередным шедевром и раскачивалась из одной стороны в другую, как в трансе.

За этим меня и настиг приятный баритон, как в рекламе изысканных автомобилей.

– Интересуетесь современным искусством?

Этот голос не принадлежал ни Толику, даже ни Шеру, так что я подскочила, как ошпаренная общипанная курица, и плюхнулась на свой стул.

После этого я рискнула посмотреть на говорившего. И обомлела.

В дверях стоял Железный Арни. Нет, конечно, не собственной персоной, а его местный двойник в лице мэра города Валентина Светова. Двойником его можно было назвать с натяжкой, но общей схожести никто не отрицал. У мэра даже кличка была похожая – Железный Валли. В плане своего «царствования» наш Валли был куда лучше Терминатора, которого население Калифорнии поругивало, да и уходить со своего поста он пока не собирался, в отличие от своего заокеанского коллеги. Также наш горячо любимый глава города не был засвечен в кинематографе, что отличало его от Арнольда. Раньше я видела нашего главу только в газетах и по телевизору, а еще напротив моего дома, прикрывая окна соседней девятиэтажки, красовался агитационный плакат с призывом о сдаче крови, с которого мэр счастливо улыбался с воткнутой в руку иглой. Даже я прониклась и, жутко-прежутко боясь вида крови, пошла в больницу и поделилась своей редкой кровушкой (для этого мне на глаза нацепили повязку). Что уж там я, даже Соня сходила. Хотя мнится мне, что она это сделала не от желания помочь, а только из-за денег, ведь когда она вернулась после сдачи крови домой, то очень гневно трясла зажатыми в кулаке тремя сотнями и полтинником, а в тот же вечер случайно вывела из строя всю сантехнику в доме.