Держи меня крепче (СИ) - "Душка Sucre". Страница 36

– Я их не смотрю даже! – искренне возмутился Стас.

– Значит, собираешься смотреть? – сделал вывод Максим. – В твоем возрасте надо с девушками встречаться в реальности, а не в виртуальном мире!

– Я и не собираюсь их смотреть! – продолжал гнуть свое сын.

– Зачем тогда хранишь? – шел в атаку отец.

– Я раздаю.

– Что? Что ты там раздаешь? В промоутеры записался? Денег не хватает? Боже! Я понял… – схватился он за сердце и медленно продолжил. – Ты распространяешь записи с актами насилия и разврата… Докатились… Родной сын спекулирует половыми актами греховных отродий.

– Пап, твоя муза питается твоим мозгом, не так ли? Она окончательно его съела, ууу, термитка. Ничего я не спекулирую.

– Понятно. Конечно, сейчас это иначе называется. Ты, типа, менеджер по промоушингу или как там… Но сути не меняет. Какой позор!

Стас заметался по комнате, пытаясь привести в порядок свое огорошенное сознание. Куда же подевалась его флегматичность, ранее не оставлявшая хозяина ни на секунду?

– Папа! Я не спекулянт, не менеджер по промоушингу, я не занимаюсь подобными вещами! Мне даже представить такое страшно неприлично, а тут ты меня обвиняешь… – Собрал свои разбегающиеся, как муравьи на солнце, мысли Стасик.

– Сынок, ты же сам сказал, что людям отдаешь. За бесплатно что-ли?

– Ну да, в принципе, так оно и выходит…

– Благотворительностью занимаешься?

– Стоп. Ты все не так понял. Я в интернете раздаю. Через торрент-трекер. Специально скачал, чтобы раздавать и рейтинг повышать. Поверь, я такими видео не интересуюсь! – наконец-то всплыла правда от юного хакера.

– Теперь я вообще ничего не понимаю. Как ты им отдаешь? Как можно из одного ящичка, – Максим ткнул в плоский монитор, – переложить в другой, не выходя их комнаты? Вот как почта работает понятно…

– Так тут та же система, – перебил его сын.

– Погоди, значит приходит почтальон, забирает письмо и отправляет по адресу?

– Какой еще почтальон? Я думал ты про e-mail. Блин, пап, ты же в современном мире живешь, а такую банальщину не знаешь!

– Что значит банальщина? Вот ты мне объясни человеческим языком, зачем людям компьютеры? Зачем делают будущих роботов? Ты ведь осознаешь, к чему катится мир? Скоро мы, люди, исчезнем как вид! А наши места займут эти думающие машинки! – Потряс согнутым указательным пальцем в сторону «собрата» Стасика отец.

– Эээ… Ты сошел с ума, да? У тебя типа шарики… за ролики… Да? – умирающим голосом вопрошал сын, не надеясь на ответ.

Но отец его не слушал, а самозабвенно приступил к чтению лекции на тему полного выноса мозга у своего несчастного чада, которое бессильно примостилось на кровати и пыталось изо всех сил отключиться от внешних звуков, включающих зудящий, переполненный решимости, голос, предпринявший очередную попытку воспитания.

Именно в течение его двухчасового монолога, Стасу и пришла идея отгородиться от внешнего вмешательства в его личную жизнь, всяких нежданных персонажей. Он составил список лиц, которым разрешен доступ в комнату, и ежедневно скидывал пароль на ящик в интернете. Так что, прежде чем идти к нему, нужно было проверить почту, узнать пароль, постучать, сказать его, и только тогда входить.

Соня подобное надругательство над нею в частности считала полным фетишем, впрочем, и финишем его сумасшествия, и не страдала тем, чтобы вломиться без пароля, открывая дверь с ноги, пиная ее со всей дури так сильно, что не то, чтобы замок сам по себе открывался, но и сама дверь норовила соскочить с петель.

И сейчас она, верная своим решительным принципам, вломилась к брату, ворвавшись в комнату, которая была освещена лишь экраном монитора, не выключаемого не днем, ни ночью. Окна же были зашторены плотным черным материалом, не пропускающим в комнату солнечных лучей. Идея подобных занавесок принадлежала Сене, который обнаружил в себе еще одну страсть кроме любви к съемке – фотографию, и соорудил в их общей комнате нечто вроде фотостудии. Впрочем, света от монитора вполне хватило, чтобы обнаружить, что ее любимый братец, не в пример своему обычному посту у предмета обожания, все еще нежится в кровати, укрывшись с головой простыней. Соне подобное поведение показалось кощунственным, и она поспешила исправить положение, раздвинув шторы и выудив его, малахольного, из объятий морфея сорвав с него простынку.

– Пипец! Картина маслом – «Не ждали»! Я от вас тащусь! – проорала Сонька, увидев представшую ее очам картину.

Огласивший комнату вопль выудил бы из состояния беспробудного сна даже покойника, так что парочка, до вмешательства Сони мирно сопевшая и нежащаяся в объятиях друг друга, подскочила и стала нервно озираться по сторонам, с трудом продирая глаза сквозь разомлевшие веки, еще не до конца осознавав того, что ночь отдала свои права утру, а утро уже успело раскланяться и передать контрольный пакет акций по управлению сутками дню. В конце концов, глаза обоих застуканных все же распахнулись, явив миру сокрытое в них удивление, ошарашенность неожиданным местоположением и соседством.

– Ты меня в постель затащил, сволочь! – вместо пожелания доброго утра возопила Леся, все еще одетая в свой императорский костюм, правда, изрядно потрепавшийся и порванный местами, уже не подлежащий вторичному восстановлению.

Ее прическа также истрепалась, волосы выбились из-под королевской диадемы, образовав на голове воронье гнездо, ажурные перчатки были безвозвратно утеряны, но макияж был все еще безупречен, как и перед балом, хотя подведи ее к зеркалу, Леся не поскупилась бы на анти-комплименты для собственной многострадальной персоны, но на скуле оставался отчетливый след чьих-то неаккуратных рук или кулачков.

– Я? Тебя? – в удивлении переспросил Егор, с трудом вспоминая, каким образом это чудо оказалось в его кровати и сейчас делит с ним ложе.

– Ты меня домогался! – кинула в него новым обвинением возмущенная и чувствующая себя типичной шалавой девушка.

– Ты в своем уме? Да я пальцем щелкну – вокруг меня табун таких как ты соберется! – отбил ее атаку не менее возмущенный Егор, со своей стороны считающий, что домогалась до него как раз она, и в постель затащила тоже она, вот уж бабье отродье.

Еще большей уверенности в этом добавляло отсутствие на нем футболки и полное обнажение торса, хотя штаны и кроссы все еще оставались на нем. Что вводило его в ступор, ведь снимать обувь в прихожей – что-то вроде ритуала, к которому его приучили в детстве, и которому он следовал даже в Лондоне, где вся общественность поголовно отказывалась снимать обувку дома.

– Это ты с ума сошел, как только увидел меня! С того самого дня меня так и преследуют твои маслянистые похотливые глазки!

– У тебя мания величия, женщина! – искренне удивился обладатель благородных выразительных серых глаз.

– Ты еще меня оскорблять будешь, извращенец!

С гневным криком она схватила подушку и начала методично огревать по лицу не ожидавшего подобного подвоха Егора, который все же изловчился отобрать у нее из рук безобидную подушку, ставшую в ее руках безжалостным орудием убийства.

– Психи, – сказала Сонька и учапала на кухню за шоколадом, прокручивая в голове, что в ее жизни все намного лучше, чем у этих душевнобольных недоразвитых калек, хромающих на одну единственную на двоих извилину.

А тем временем «психи» уже катались по полу в попытке одержать верх и доказать друг другу, что «я прав, а ты виновен!« Способ детский, но выверенный временем, традиции его не устареют никогда.

– Гад! Обесчестил меня и радуется, тупоголовое животное! – надрывалась Леся.

– Сама дура больная на голову, нимфоманка хренова! – не оставался в долгу Егор.

– Я тебе череп размозжу и докажу, что там мозгов и на ложку не наберется!

– И кто после этого извращенец?

– Ты! – без доли сомнения в голосе выплюнула Леська.

– Заткнись! – не выдержал парень и выверенным движением сжал ее руки, задрав их выше головы, а сам примостился на нее сверху, сжимая коленями трепыхающееся тело, другой рукой зажал ей рот и всем своим видом доказал превосходство мужского начала над женским, все же сильный пол и все такое…