Ненаследный князь - Демина Карина. Страница 41

— А это не больно, Аврелий Яковлевич?

Штатный ведьмак взмахом руки подозвал бричку и ответил:

— Первый раз оно завсегда больно, Себастьянушка.

Гавел наклонился еще ниже, едва ли не в колени лицом зарывшись. Пусть бы и скрывал лицо потрепанный плащ возничего, доставшийся в комплекте с бричкой и страхолюдной линялою лошадкой всего-то за два сребня. Конечно, на время…

…услышанное краем уха заставляло нервничать.

Гавел надеялся, что ошибается в худших своих подозрениях, однако же жизнь приучила его к тому, что аккурат такие подозрения чаще всего и сбывались.

— Ничего, дорогой. — Аврелий Яковлевич развалился вольно, опершись локтем на борт, и на улицы, прохожих взирал с характерною ленцой, которая появляется после многих лет бездельного существования. — Я ж, аккуратненько… винца выпьем, расслабимся.

Лошадка пыхтела, стучала копытами по мостовой.

— Вы это… как-то нехорошо говорите, — ответствовал Себастьян.

И в голосе его Гавелу слышалась неуверенность, прежде для ненаследного князя нехарактерная. Впрочем, штатный ведьмак ничего не ответил.

Молчал он до самого дома, расположенного не в Кладбищенском переулке, давным-давно облюбованном ведьмаками, алхимиками, звездочетами и прочим людом, к волшбе привычным, а на Белой стороне. Аврелий Яковлевич владел солидным особнячком. Выстроенный по моде прошлого века, дом был обильно украшен лепниной, портик поддерживала шестерка колонн, увитых мраморным виноградом, а сверху, поглядывая на нежданных гостей с презрением, примостилась пара пухлых горгулий.

К счастью, тоже мраморных.

И выглядели они не в пример дружелюбней своих собратьев из Королевского зверинца, в котором Гавелу случалось бывать… исключительно по служебной надобности, но о том визите он вспоминать не любил. Хотя, оказывается, обо всем, что со службою связано, он вспоминать не любил.

Бричка остановилась у ворот, приличных, кованых, которые распахнулись; и Аврелий Яковлевич, спрыгнув на землю, подал спутнику руку.

— Прошу, дорогой. Не смущайся. Чувствуй себя как дома.

Ведьмак хохотнул.

И от звука его голоса ненаследный князь откровенно поморщился. Все-таки, что бы ни затевалось, Себастьяну Вевельскому это явно было не по нраву. Колебался Гавел недолго, страх перед ведьмаком боролся с внутренним голосом, который за многие годы беспорочной службы обрел у Гавела немалый авторитет. И ныне говорил, что там — за красивою кованой оградой, за забором — ждет Гавела сенсация…

…и не простит он себе, ежели ее упустит.

В ворота Гавел не полез, чай, не дурак, обошел вдоль ограды и увидел неприметную дверцу, а подле нее — девицу в сером платье. В руках она держала плетеную корзину, из которой выглядывали горлышки глиняных кувшинов.

— Молочко? — поинтересовался Гавел, улыбаясь дружелюбно.

Девица кивнула.

— И сметанка… и маслице… и… — Невысокая, рябоватая, она была красива той спокойной красотой, которую не всякий разглядит. И робкая улыбка преобразила широкоскулое лицо ее…

Камера успела вовремя.

…хороший снимок получится, жаль, что бесполезный. Этаких у Гавела целая коробка набралась. Одним больше, одним меньше…

…старуха эту коробку называла бесполезною…

…и еще пеняла, что он, Гавел, зазря на пустяки разменивается.

— Что вы делаете?! — В голосе не было возмущения, одно лишь любопытство.

— Снимок. На память. Вы к Аврелию Яковлевичу?

— К нему…

…ее звали Маришка, и лет ей было двадцать девять. И не девица она вовсе, вдова, правда уже давно, оттого и сняла траур. От мужа ей остались хозяйство и три козы ляховицкой молочной породы. Козы доились исправно, молоко давали жирное, из которого Маришка взбивала и маслице, и сыры делала, и творожок… продавала, на то и жила.

И к пану Аврелию она принесла обычный его заказ, но…

Не подумайте, пан Гавел, Маришка не такая трусиха, чтобы Аврелия Яковлевича бояться, он — человек добрый, только ж ведьмак, сам того не желая, сглазить способный. В прошлый-то раз парой словечек перемолвились, а козы Маришку два дня к себе не подпускали. И еще на руках бородавки выросли.

Кто ж у молочницы с бородавками молоко купит?

…а обижать пана Аврелия отказом тоже не хочется. Он же не виноватый, что ведьмаком уродился.

Пан Гавел может корзинку до дома донесть?

Нет, сребня много… пан Аврелий завсегда вперед платит и еще потом набавляет, приговаривая, что, мол, на клевер для коз, дескать, молоко от клевера жирнее; но Маришка покупает отруби, козам они боле по нраву… да, идти прямо по дорожке и до кухни. Там уже встретят…

Дверь она открыла сама.

И благодарила долго, улыбаясь этой своей спокойной улыбкой, от которой Гавелу становилось неуютно. Давным-давно уснувшая совесть вдруг очнулась. Нехорошо пользоваться чужою добротой. Девушка доверчива. И разве что дурное Гавел сделает? Он же не грабить ведьмака собрался, а только поглядеть… может, и зря все, и ничего-то интересного он не узнает?

Против ожидания, за забором не обнаружилось ничего-то ужасающего или необычного. Лужайка зеленая, вида самого что ни на есть мирного. Дорожки, желтым камнем вымощенные. Прудик с горбатым мостом… цветники… кусты жасмина…

Корзинку Гавел оставил на виду. Кувшины, как говорила Маришка, заговоренные самолично Аврелием Яковлевичем, и значит — не прокиснет молоко до вечера. А за день, глядишь, и наткнется кто.

Совесть требовала отправить корзинку на кухню, как и обещал, а разум твердил, что если Гавел попадется на глаза, то будет немедля выставлен за ворота…

…нет, ну что у него за жизнь такая?

…а все старуха… от полученного гонорара пара монет и осталась; ей же все не можется, целыми днями стонет, плачет, что на склоне жизни вынуждена влачить жалкое существование. И все-то у ней плохо, даром что осетрину намедни уплетала за обе щеки.

С преогромным аппетитом.

И при больной-то печени. Еще жаловалась, что, дескать, осетрина-то не первой свежести, что брал Гавел ту, которая подешевше: сэкономил на материном здоровье… и бесполезно рассказывать было, что стоила эта осетрина по злотню за махонький кусочек…

Вздохнув, Гавел опустился на карачки и, быстро перебирая руками и ногами, пополз в жасминовые заросли. Нет, видать, старуха — кара его, Вотаном насланная за грехи…

Нужное окно Гавел отыскал быстро. Оно было приоткрыто, и меж створок полотняным языком выглядывал край гардины. Белой. В лиловые пионы.

Пионы с Аврелием Яковлевичем увязывались плохо, но…

— А может, не надо?! — раздался капризный голос ненаследного князя.

— Надо, Себастьянушка, надо… ну что ты ломаешься? Раздевайся.

Бас ведьмака сложно было спутать, и Гавел затаился.

— Что, полностью?

— А как ты хотел? Давай, не тяни, пока я в нужном настрое, а то ж дело такое…

У Гавела зарделись уши.

Нет, определенно подобного он не ожидал и… и погладил подаренный начальством кристалл. Включить? Или ведьмак почует… он-то, конечно, занят, но ведь чары на дом сторожевые навесил… в том-то и дело, что чар навешано множество, глядишь, и незамеченной останется искорка кристалла.

…а материал-то такой, что без доказательств опубликуешь — засудят.

…а с доказательствами — затравят.

…но и платят за такой щедро. Небось старухе на осетрину хватит… глядишь, и заткнется хоть бы ненадолго, позволит дух перевести.

И Гавел решился.

Он сжал кристалл, прикинув, что сорока минут заложенного ресурса должно бы хватить. Меж тем из приоткрытого окна доносилось натужное пыхтение.

— Себастьян! — рявкнул Аврелий Яковлевич. — Хватит возиться. Сымай подштанники! И задом поворачивайся… да что ты мнешься, как гимназистка на сеновале! Можно подумать, я чего-то там не видел.

Гавел замер не дыша, смутно осознавая, что если будет обнаружен, то вовек останется в этом вот дворике, где-нибудь под клумбой с хольмскими мраморными тюльпанами сорта «Прелестница» по семнадцати сребней за луковицу…