Богиня света - Каст Филис Кристина. Страница 44

Что, собственно, они с Артемидой придумали в качестве объяснения его «поездки»? Аполлон вдруг понял, что ему очень трудно сосредоточиться на чем-нибудь, кроме ее губ.

Несколько девушек вошли в комнату одна за другой, неся полные блюда, и помешали Аполлону отшвырнуть стол и впиться в губы Памелы.

Аполлону и Памеле подали на золотых блюдах пищу богов.

— Тончайшие виноградные листья, начиненные лучшими кусочками мяса и сыром, — сообщила одна из служанок Артемиды нежным чарующим голосом, когда Памела откусила от душистого комочка.

— Барашек, вспоенный молоком и медом, — промурлыкала другая служанка.

Аполлон попробовал мясо, потом улыбнулся и с удовольствием принялся за еду. Конечно, его сестра обычно не отличалась хозяйственностью, но этим вечером она превзошла себя.

— Сыр из молока коз, за которыми ухаживали нимфы — так, словно это их любимые дети.

— Оливки и винные ягоды с горы Олимп, собранные нежными, знающими руками жриц Афродиты.

Да, это было наилучшее обслуживание, какое только видела Памела в своей жизни. Ей хотелось спросить Фебуса, как он умудрился организовать такой ужин. Должно быть, он забронировал для них двоих весь ресторан, а это значило — среди многого прочего, — что он невероятно успешный врач. А выглядел таким молодым! Вообще-то Памела собиралась спросить, сколько ему лет, и когда у него день рождения, и где он родился… но не потому, что это имело какое-то значение. Она просто удивлялась. Еще надо бы спросить его о… о… о чем? Она никак не могла сосредоточиться…

…потому что еда была такой потрясающе, невообразимо вкусной. Все чувства Памелы сосредоточились на ужине. Это было что-то большее, чем просто еда. Это напоминало о летнем солнце, жаре, желании… она перевела взгляд от тарелки на Фебуса, наблюдавшего за ней. Его глаза сияли, как сапфиры… У Памелы перехватило дыхание.

— Мы оставляем вас наедине; на ночь мы удаляемся… — пропели служанки.

И когда они исчезли, их сладкие голоса продолжали шептать почти неслышно:

«Отравляй… возбуждай… воспламеняй желание… Затуманивай ум, снимая запреты… разожги их…»

Аполлон и Памела едва заметили уход девушек. Они смотрели друг на друга, и вся комната, весь мир исчезли для них. Кожа у обоих горела от нараставшего внутреннего жара и желания.

— Мне нужно, чтобы ты любила меня…

Голос Аполлона был низким от страсти. Где-то в глубине ума, где еще сохранились остатки здравого смысла, он понимал, что его влечение к Памеле слишком грубо, слишком несдержанно, однако не мог остановиться… и не хотел останавливаться.

— Да… — выдохнула Памела одно-единственное слово.

Аполлон поднялся на ноги роковым плавным движением, сделавшим его похожим на большого загорелого льва, как подумалось Памеле. Он отшвырнул стол, стоявший у него на пути. Памела сообразила, что стол отлетел так, будто Фебус толкнул его с нечеловеческой силой, но мысли у нее расползались, не успев толком оформиться. Когда Фебус грубо разорвал рубашку и сорвал с себя брюки, она только и смогла подумать, что ее тело откликнулось на то, как гортанно он выкрикнул ее имя и как он великолепно выглядит обнаженным…

— Да, — простонала она снова, вскакивая с кресла и бросаясь в его объятия.

Его губы впились в нее. Она одной рукой обхватила его за плечи, почувствовав, как от яростного желания дрожат все его мускулы. Свободной рукой она через голову сорвала с себя блузку, а потом быстро расстегнула молнию на брюках, и они тут же соскользнули с нее. Фебус нащупал застежку бюстгальтера и попытался расстегнуть ее.

— Я не могу… мне нужно… — простонал он в разочаровании. — Я должен ощущать тебя всей кожей.

Он наконец просто разорвал полоску кружев на ее спине, и груди Памелы вырвались на свободу. Она прижалась ими к его груди, целуя Фебуса в горячую шею.

Аполлон выругался, пытаясь обуздать свою страсть. Но Памела взяла его руку, ласкавшую ее грудь, и направила ее к трусикам… и все мысли о сдержанности вылетели из головы бога света.

— Здесь тоже… — Памела прикусила его нижнюю губу, втягивая ее в рот. — Я хочу, чтобы ты и это порвал…

Аполлон со стоном повиновался. А потом обхватил ладонями обнаженную талию Памелы и со всей силой бога поднял девушку и пронзил ее своим дрожащим копьем.

Памела была невероятно влажной, готовой принять его. Она обхватила ногами его талию и впилась ногтями в плечи. Откинув голову, она выгнулась назад, полностью поглощенная захватившей ее потребностью насытиться его прикосновениями… его огнем.

А он был сплошное пламя. Под руками Памелы его тело действительно светилось. Памела улавливала это чувствами, но ее ум не в состоянии был удержать хоть одну мысль. Ей казалось, что свет, исходивший от его повлажневшей от пота кожи, — просто часть его возбуждения; он дразнил ее, искушал и лишь подстегивал ее страсть. Волосы упали ему на лицо, густые, золотые, сияющие… а его глаза… Его глаза обжигали Памелу. И ей хотелось сгореть в их огне; ей хотелось, чтобы ее охватило пламя его страсти.

Она чувствовала, что чудесно, потрясающе не владеет собой.

— Крепче… — прошептала она прямо в его губы, едва узнав собственный голос.

Фебус шагнул вперед, и Памела ощутила обнаженной спиной гладкую прохладу мраморной колонны. Она опиралась на колонну и встречала его удары с такой же огненной страстью.

— Не останавливайся… не сейчас… не останавливайся… — едва дыша, бормотала она, чувствуя себя так, словно вознеслась на вершину мира.

Оргазм, настигший ее, не был похож ни на что, испытанное ею прежде в жизни. Он поглотил ее целиком, и это было уже на грани физической боли…

А потом оказалось, что она уже не прижимается к колонне. Фебус нес ее куда-то. Они миновали арочный проем, что отделял обеденный зал от примыкавшей к нему комнаты. Здесь в самом центре стояла большая кровать под балдахином. Памела поняла, что они очутились в какой-то спальне, но ум Памелы был полностью занят ощущениями тела… и ничто реальное не могло проникнуть в ее мысли, кроме вкуса и запаха Фебуса.

— Что происходит? — прошептала она, когда он лег на кровать рядом с ней.

— Я люблю тебя, Памела. Навеки. Вот что значит моя любовь.

И он снова начал вечный и неизменный танец любви, выходя из ее тела и вновь погружаясь в него… снова и снова. Памела гладила его влажную грудь, когда он приподнимался над ней. Его кожа светилась золотом. Ошеломленная, она посмотрела туда, где соединялись их тела. Они оба светились… там был огонь… языки пламени лизали кожу… унося их к яростному наслаждению… пожирая их…

— Посмотри на меня, Памела, — хрипло произнес Фебус.

Она встретилась с ним взглядом.

— Увидь меня, — сказал он. — На этот раз увидь меня по-настоящему.

И когда они вновь слились, она посмотрела на него. Он был сплошная сила, и красота, и любовь… и все это в одном существе. Как она вообще могла верить прежде, что он обычный мужчина? Ее ум пытался поймать ускользающую истину, значение того, что она видела, когда их тела объяло пламя его ослепительного бессмертного света. Кто он? Что с ней происходит?

Аполлон заметил, как в ее глазах вспыхнула паника, и обхватил ладонями ее лицо, заставляя Памелу смотреть на него. И гигантским усилием воли приказал своему телу успокоиться.

— Смотри глубже, — попросил он. — Загляни по другую сторону странностей, которые тебя пугают. Видишь ли ты отражение моей души?

Синева его глаз удерживала взгляд Памелы даже надежнее, чем ладони. Памела дрожала от силы его чувств. И там, под этой новой силой, что струилась из него, она нашла Фебуса — того человека, которого знала. А в его сердце Памела увидела отражение собственной тоски, и пустоты, и жажды — и вдруг поняла, что, заполнив его пустоту, она избавится и от своей.

— Кто ты такой? — прошептала она.

— Твоя половинка.

Его голос дрогнул, и, несмотря на пугающую силу, исходящую от него, Памела подумала, что он вдруг стал выглядеть очень молодым и ранимым.

— Да… — выдохнула она, чувствуя, как в глубине ее тела вновь загорается пламя. — Ты действительно моя половинка.