Запретное (ЛП) - Сузума Табита. Страница 48

Она смотрит на меня со смесью неуверенности и удивления, будто пытаясь определить, пошутил я или нет.

— Как бы мне ни нравилось вытирать кровь, это не идет в сравнение с тем редким моментом поцелуя с парнем, которого я люблю.

Я выдавливаю смешок.

— То есть ты хочешь сказать, что лучше позволишь мне истечь кровью до смерти?

Она делает вид, что на мгновение задумывается.

— Ах, что ж, это будет трудно.

Я начинаю откручивать крышку бутылочки.

— Давай. Пора заканчивать с этим.

Нежно проводя пальцами по моему запястью, она отводит мою руку в сторону, осматривая содранные, окровавленные суставы, ободранную кожу — зубчатый белый прямоугольник вокруг влажных, темно-красных ран. Она вздрагивает.

— Боже, Лочен. Ты так поранился, упав на стену? Выглядит так, будто ты прошелся рукой по терке.

Она осторожно промокает мой истерзанный кулак. Я глубоко вздыхаю и смотрю на ее лицо: глаза сужены от сосредоточенности, прикосновения очень нежные. Я мучительно сглатываю.

Перевязав мне руку бинтом и сложив все на свои места, она снова садится на край ванной и целует меня, а я отстраняюсь, потирая руку с неуверенной улыбкой на лице.

— Что, действительно так больно?

— Нет, конечно, нет! — правдиво восклицаю я. — Я не знаю, почему вы, девушки, впадаете в такую панику при виде лишь капли крови. В любом случае, спасибо, мисс Найтингейл [12]. — Я быстро целую ее в лоб, поднимаюсь и направляюсь к двери.

— Эй! — Она протягивает руку, чтобы остановить меня, в ее глазах мелькает озорство. — Ты не думаешь, что за все мои усилия я заслуживаю больше, чем это?

Я отворачиваюсь и делаю движение в сторону двери.

— Уилла…

— Она сейчас растянется перед телевизором!

Я неохотно отступаю.

— Ладно…

Но она останавливает меня прежде, чем я успеваю дойти до нее, нежно держа меня на расстоянии вытянутой руки. Выражение ее лица озадаченное.

— Что с тобой сегодня такое?

Криво улыбаясь, я качаю головой.

— Не знаю. Думаю, я просто немного устал.

Она долго смотрит на меня, кончиком языка водя по верхней губе.

— Лочи, все в порядке?

— Конечно! — Я весело улыбаюсь. — Ну, может, теперь мы выйдем отсюда? Все-таки это не самое романтичное место!

Я чувствую ее замешательство так сильно, будто оно мое собственное. На протяжении всего ужина я замечаю на себе ее взгляды, она быстро отводит глаза. Она отвлечена, это очевидно, и не в состоянии заметить, что Уилла ест руками или, что Кит перестает есть еду и жует пирог Джаффа, купленный на десерт. Я чувствую, что лучше позволить им просто делать то, что, черт возьми, они хотят вместо того, чтобы возражать — боясь, что, если я начну, то не смогу остановиться, и все выплывет наружу. В ванной я просто запаниковал. Я боюсь, очень боюсь, что, если подпущу ее так близко, то она почувствует, поймет, что что-то не так.

Но ночью я не могу уснуть, мой разум преследуют страхи. Из-за борьбы с постоянными курсовыми работами и повседневными хлопотами и того факта, что мы никогда, никогда не сможем показать на людях или даже в кругу собственной семьи любые проявления привязанности, знакомые удушающие кандалы на моей шее затягиваются все сильнее. Сможем ли мы когда-нибудь свободно существовать, как нормальная пара? Я размышляю. Жить вместе, держаться за руки на людях, целоваться в переулке? Или мы будем вечно избегать общественной жизни, прячась за закрытыми дверьми и задернутыми занавесками? Или, что еще хуже, однажды братья и сестра достаточно повзрослеют, и у нас не останется выбора кроме, как убежать и оставить их?

Я продолжаю утверждать себя шагать вперед, но как это возможно? Я заканчиваю школу, начинаю учебу в университете и поэтому, по умолчанию, должен думать о своем будущем. Что я бы действительно хотел делать, так это писать — для газеты или журнала — но я знаю, что это не более, чем нелепый полет фантазии. Главное — деньги: важно, чтобы я получил работу с приличной стартовой зарплатой и хорошей возможностью зарабатывать в будущем.

Ибо я сильно сомневаюсь, что после того, как устроюсь на работу, наша мать будет продолжать нас поддерживать. Когда я закончу университет, Уилле будет восемь, и потребуется еще целое десятилетие финансовой и практической поддержки. Тиффину понадобиться еще семь, Киту — два… Годы, цифры и расчеты взрывают мне мозг. Я знаю, что Майя также будет настаивать на помощи, но я не хочу зависеть от нее, не хочу быть в ловушке. Если она захочет продолжать обучение, если вдруг захочет воплотить в жизнь свою детскую мечту стать актрисой, то я никогда не позволю семье встать на ее пути. Я никогда не смогу отказать ей в этом праве — в праве любого человека выбрать ту жизнь, которую он хочет прожить.

С моей стороны выбор уже сделан. Забрать детей под свою опеку — вот, чего я добиваюсь с двенадцати лет. Ни одна жертва не будет слишком большой, чтобы удержать мою семью вместе, предстоит пройти еще долгий путь, такой скалистый и крутой, что порой я просыпаюсь по ночам, опасаясь, что упаду. Лишь мысль о Майе рядом со мной делает это восхождение возможным. Но в последнее время, кажется, что жертвы становятся все больше.

Наша мать отчаянно хотела выйти замуж за Дэйва еще в тот момент, когда увидела его. Но тот даже со своим законченным разводом еще не делал ей предложения, очевидно, он не готов брать на себя дополнительный груз в виде еще одной большой семьи. Наша мать уже сделала свой выбор, но теперь, когда мне скоро исполнится восемнадцать, и я законно становлюсь взрослым, я боюсь, что она может окончательно отказаться от нас, лишь бы заполучить кольцо на палец. Каждый раз, когда я заставляю ее расстаться с какой-то частью денег на основные нужды: еда, счета, новая одежда, школьные принадлежности, — она начинает кричать о том, как она бросила школу в шестнадцать и начала работать, ушла из дома и ни о чем не просила своих родителей. Напоминание о том, что тогда у нее не было трех младших братьев и сестер, о которых нужно позаботиться, намекает на то, что она никогда не хотела детей, и нас она завела лишь для того, чтобы порадовать нашего отца, а потом ему хотелось еще одного, пока он не устал от нас и не сбежал, чтобы начать все заново с другой женщиной. Я обращаю ее внимание: тот факт, что наш отец бросил нас, не дает ей волшебным образом права на то, чтобы тоже нас бросить. Но это лишь провоцирует ее и дальше некорректно напомнить о том, что она никогда не вышла бы замуж за нашего отца, если бы случайно не забеременела мной. Я знаю, что она это говорит в порыве пьяной злости, но в то же время знаю, что это правда — вот, почему она всю мою жизнь продолжает раздражаться на меня гораздо больше, чем на остальных. Все это приводит к обычной тираде, что она работает по четырнадцать часов в день, чтобы у нас просто была крыша над головой, и все, о чем она просит меня — так это присматривать за своими братьями и сестрами всего лишь несколько часов после школы каждый день. А когда я пытаюсь напомнить ей, что хотя это и была начальная ситуация, когда отец нас бросил, реальность теперь абсолютно другая, она начинает орать о своем праве на жизнь тоже. В конце концов, я прибегаю к шантажу: мы все появимся у Дэйва с чемоданами в руках, если только она не даст нам денег. Во многом я благодарен ей, что она, наконец, ушла из наших жизней, несмотря на то, что мысли о будущем, нашем будущем, тяжелым бременем ложатся на меня.

Сон снова от меня ускользает, поэтому рано утром я спускаюсь на кухню, чтобы разобрать кучу писем, адресованных маме, копившихся на буфете уже несколько недель. К тому времени, как я заканчиваю их открывать, кухонный стол полностью покрыт счетами, выписками по кредиткам, платежными требованиями… Сзади к моей шее прикасается Майя, заставляя меня подпрыгнуть.

— Не хотела тебя напугать. — Она занимает стул рядом со мной, опираясь босыми ногами на край моего стула, и обнимает колени руками. В ночной рубашке, с распущенными волосами цвета осенних листьев она смотрит на меня широко раскрытыми глазами так же невинно, как Уилла. Ее красота причиняет мне боль.