Резюме (СИ) - "Акаматсу". Страница 11
– Михаил, давай на сегодня все. Я устал. Я завтра постараюсь приехать.
– Хорошо, я тогда завтра подготовлюсь нормально. Отчеты сведу.
Зам собирает бумаги. Как же черт тебя дери медленно. Вали уже!
Закрывается дверь.
– Артур?
– Привет.
– Привет, – как я соскучился по его голосу. Вспоминаю его образ. Красивый тигренок. Теплый, доступный. Мой.
– Я тебе не мешаю? – робкий голос в трубке.
– Нет, я рад, что ты позвонил.
– Я знаю, что ты был в больнице, но мне там ничего не сказали. Сказали, что не родственникам никакой информации не дадут. И на работе сказали, что ты в отпуске. Я звонил тебе.
– Я был в Германии, потом пришлось сменить симку… Я скучал.
– Мог бы и сам позвонить.
– Не мог. Я не помню твой номер.
– В марте помнил, сейчас забыл? Зачем было удалять мой номер, если скучаешь?
– Артур, тут такая ситуация. Ты не мог бы в офис приехать?
– Зачем? В Германии трахать некого?
– Артур, не груби, пожалуйста…
– Да, я помню, ты этого не любишь. Ты много чего не любишь.
– Ты же звонил, хотел узнать, что со мной?
– Хотел. Так что случилось? Куда ты пропал на год?
– Я лечился.
– Надеюсь не от СПИДа?
– Нет, этого у меня точно нет. Так ты приедешь? Я поговорить хочу.
– Я могу приехать через полчаса.
– Я скажу, чтоб тебя проводили.
Отключаю Артура и звоню Ире:
– Минут через тридцать Артур Мечин подъедет, проводи его ко мне, пожалуйста?
– Конечно. Еще что-нибудь?
– Нет.
– Привет, снова, – такой знакомый голос. Вживую. Я не слышал его почти год. Черт, я соскучился. Смотрю в темноту, в ту точку, откуда идет звук. Он там. Пытаюсь представить его себе. Черные брюки, шелковая рубашка и жилетка. Волосы аккуратно уложены гелем. Совсем юный мальчик. Интересно, он изменился?
– Привет, Артур. Садись.
– Ты теперь крутой мен? В очках даже в офисе?
– Я теперь всегда в очках, Арти, мне так удобнее. Что на тебе надето?
– Тебе не нравится? – слышу обиду в голосе. – Ты сказал, мы просто поговорим.
– Я просто хочу тебя представить.
– В смысле? – недоумение. Я хорошо читаю по голосам.
– Я слепой, Артур. Уже почти год. Я просто хочу представить тебя.
– Что значит, слепой? – шок. Следующей реакцией будет отвращение.
– Это значит, что я не вижу.
– Я не понимаю… почему?
– Я попал в аварию. Разбил голову и потерял зрение.
– Когда? – голос сильно дрожит.
– Девятого декабря.
Тишина. Вспоминаешь, что было в этот день или пытаешься связать события?
– После того, как…
– После того, как ты меня бросил. Точнее послал.
– Это ты меня послал. Я лишь хотел…
– Договаривай.
– Я хотел немного уважения с твоей стороны.
– Уважения? Ты хотел его не от того человека.
– Я хотел его от тебя. Неужели твои слова про личность и про пустышки, все ложь? Ты сам хотел, что бы я поверил в себя. Я поверил. Получается зря?
– Не зря. Если поверил, это хорошо. Для тебя.
– А для тебя?
– А что для меня? Я все, кончился. Нет больше Романа Викторовича. Слепой калека не имеет права голоса.
– Не говори так. Можно же сделать какую-нибудь операцию или что-то еще? У тебя денег до хрена, такие как ты, не становятся калеками.
Обидно. Такие как я. Другой сорт людей. Я раньше тоже делил людей по достатку. До тех пор, пока не вернулся сюда и не стал регулярно ходить в центр восстановительной медицины. Там все равны. Не важно, есть у тебя миллионы или копейки. Там важна только сила духа. Болезнь уравнивает всех. Ей плевать, у кого забирать ноги. Я общался со многими пациентами. Да, конечно, не все могут провести дорогостоящую операцию, но восстанавливаются после травм все вместе. На одних тренажерах. Ходят на одних и тех же брусьях. И боль одна на всех.
– Артур, смерть не делит людей на богатых и бедных, не делит их и болезнь. Кости у меня не железные, раздробило в щепки. И срастаются они не быстрее, чем у Павла Федоровича, из центра, хоть у него зарплата девять тысяч. А на одном тренажере слезы проливали. Ходить-то всем хочется.
– Я не… извини.
– Не извиняйся. Тебе не за что извиняться. Я рад, что ты зашел.
– Ты меня прогоняешь?
– Нет, можешь остаться, но смысла я не вижу. Ты узнал, что со мной. Теперь можно уйти спокойно и забыть.
– А если я не хочу забывать?
Ох, тигренок, как я хочу, чтобы ты не забывал.
– А простить сможешь?
– Смогу. Ты другой теперь.
– Другой. С того света все другими возвращаются.
– Ты пугаешь меня?
– Нет, малыш. Просто это правда. Я в коме почти три месяца провел.
– Ром, прости меня, а? Я тебе тогда смерти желал, злился на тебя. Думал, ты позвонишь или приедешь, а ты молчал. Я не знал, что ты…
– Я был в шаге от исполнения твоих желаний, – сейчас мне даже немного смешно.
– Не шути так. Я когда услышал, что ты в больнице, чуть с ума не сошел. А ведь ты из-за меня, да?
– Из-за гололеда. И из-за своей дурости. Не справился с управлением.
– А куда ты ехал?
– Никуда, прямо.
– А я ведь к тебе на работу потом приходил. На меня секретарша так глянула, словно это из-за меня Вторая Мировая началась. Сказала, что тебя нет и не будет. Знаешь, как я тогда обиделся? Хотел даже твой номер удалить. А потом мне кто-то звонил с твоего телефона. Звонил и молчал.
– Это, наверное, мама была. Она тебя ненавидит.
– Меня все мамы ненавидят. Я их детей убиваю.
– Артур, прекрати. Я же не умер. А в смерти Гера ты не виноват.
– Косвенно, я причастен к обоим случаям.
– Косвенно, я причастен к таким случаям, за которые меня самого расстрелять мало.
– Криминальное прошлое?
– А ты думал, я свое агентство одними красивыми словами лучшим сделал? Никого не убивал, конечно, не бойся, но и крови у людей немало попил. Здесь либо ты, либо тебя.
– Поэтому ты такая сволочь.
– Не могу не согласиться. В борьбе за власть забываешь простые человеческие ценности.
Да, видимо, для того, чтобы вправить мне мозги, их было необходимо размазать по стеклу. Я даже немного рад, что все так сложилось. Жалко, конечно, что зрение потерял. Но если это цена за то, что бы стать другим и получить Артура… не знаю, готов ли я ее заплатить. Я живу на голой надежде. Надежде восстановиться, сделать операции и вернуть зрение. Отбери у меня эту надежду и что останется? Темнота? Я с ума сойду. Я не такой сильный, каким казался себе раньше. Я боюсь никогда не увидеть.
– Ром, а за тобой кто-то придет?
– В смысле?
– Ну, ты же теперь не можешь передвигаться без помощи, или?..
– Пока не могу. Нет, за мной не придут. Надеюсь, Ира проводит меня до такси, а там как-нибудь доберусь. Свой двор я уже более или менее изучил.
– А мы не могли бы пойти куда-нибудь? Я бы тебя потом проводил до дома.
– Как девушку? – представил себе эту картину.
– Как слепого, – голос серьезный, без намека на улыбку.
– Я не против. Может в кафе? Я слегка проголодался.
– Отлично. Я не могу здесь находиться. Этот стол…
– Отличный стол. Крепкий, – хлопаю слегка ладонью по столешнице, вспоминая, как в первый раз взял его здесь.
– Я помню.
– Я тоже.
В кафе Артур развел меня на рассказ о моих злоключениях в больницах мира. Неприятно вспоминать, но отказать ему я не могу. Находясь рядом с парнем, мне становится как-то уютно, что ли. Слепота напрягает безумно, хочется видеть глаза собеседника, а не говорить во тьму. Когда он долго молчит, мне кажется, что его здесь нет, что он ушел. Я как полный дебил постоянно спрашиваю его: «Ты слушаешь?», получаю утвердительный ответ и продолжаю. Я, оказывается, не окреп еще и наполовину. Я столько не говорил никогда. Голова начала нещадно болеть, спина устала от долгого сидения в одной позе. Видимо мое состояние отразилось на моей физиономии.
– Ром, тебе плохо?
– Устал немного.
– Может домой?