Истребители - Ворожейкин Арсений Васильевич. Страница 11

— Есть жареная и отварная баранина. Кому что принести? — спросила девушка.

Летчики притихли. Высокая, красивая, стараясь придать своему лицу безучастное выражение, она, глядя во тьму, переспросила:

— Так что же кому? Я жду…

— А гарнир какой?

— Рис. Больше ничего. Только рис.

— Бедно, бедно!

Потом стали делать заказы. Девушка хотела было уже идти, как вдруг раздался робкий голос Солянкина:

— А на гарнир что?

Все громко рассмеялись. Кто-то сказал: «Он, видно, только очнулся». Девушка тоже улыбнулась.

— Рис… — повторила она Солянкину с сочувствием. — Вам жареную или отварную баранину?

— С чем вы ни принесете, он все съест, — ответил Красноюрченко.

Иван Иванович, принимая тарелку с бараниной, бросил в мою сторону:

— Не грех бы за первую встречу с противником выпить.

— Скорее уж за благополучное возвращение, — уточнил я.

— Да, тебе этот вылет запомнится, — заметил Василий Васильевич, — не будешь забываться!

— На всю жизнь!

— А чем черт не шутит, ведь мог и завалить разведчика, — задорно вставил Красноюрченко. — Воевать так воевать, как говорится, грудь в крестах или голова в кустах.

— Эта поговорка для нас не подходит, — заметил командир, — мы не наемные солдаты, чтобы воевать только за награды.

Я поддержал его:

— Мы воюем не за ордена. Но не надо забывать, что мы живем по принципу — от каждого по способностям, каждому по труду. Так что ордена являются высшим видом поощрения за труд.

— Если не поощрять отвагу на войне, — сказал Василий Васильевич, — То трусы обрадуются, а герои глубоко обидятся.

— Вот и я об этом же говорю, только другими словами, — согласился Красноюрченко.

— Девушка, скажите, пожалуйста, как вас зовут?

— Галя, — несмело ответила официантка.

— Вы извините меня, — продолжал Красноюрченко с весьма серьезным и даже недовольным видом, отчего все насторожились. — За счет этого субъекта, — он показал на Солянкина, — вы принесли мне порцию баранины уменьшенных размеров. Прошу исправить ошибку. У нас никому не полагается оказывать предпочтения.

Приятно было видеть, как нашлась она, отводя шутливый удар Красноюрченко и как бы беря под защиту Солянкина:

— Я вначале приносила вам на пробу, а теперь вот… Кушайте, пожалуйста! — и она протянула командиру звена сразу две порции.

Ужин закончился, все мы погрузились в полуторку, а Солянкин продолжал топтаться возле скатерти.

— Эй, проголодавшийся! — крикнул кто-то из летчиков. — Ты еще одну отбивную заказываешь?

Я хорошо видел Солянкина. Он решительно надвинул пилотку, скосился в сторону полуторки, но, прежде чем направиться к нам, перевел взгляд на Галю, всем своим видом показывая, что больше ему задерживаться нельзя и что он очень сожалеет об этом. Знал, конечно, что за ним наблюдают десятки внимательных, настороженных глаз, но нашего скромницу, тихоню Солянкина, словно подменили… Из тех немногих слов, которые он произнес, прощаясь с девушкой, донеслось только одно: «До завтра!»

С какой-то светлой и горестной надеждой наблюдал я эту короткую сценку…

Машина тронулась. Фары прожекторами шарили по степи. Минут десять мы петляли, отыскивая направление на жилье. Потом свет выхватил юрты. Освещая путь, мы уверенно поехали вперед. Конечно, если бы дорога была проторенной, мы бы так не рыскали.

Это чем-то напомнило мне недавнюю погоню за разведчиком.