Небо истребителя - Ворожейкин Арсений Васильевич. Страница 61
— Вы, — спрашиваю, — со штурманом полка советовались?
— Нет. Не успел.
Как только мы вышли из хорошо освещенного командного пункта, вас плотно накрыла темнота. В душу невольно закралось сомнение — не заблудиться бы: у меня с Ярцевым были большие расхождения в расчетных данных. Может, приказать Ярцеву взять мои расчеты? Но я инспектор, а не инструктор. В случаях грубых отклонений от маршрута прикажу Ярцеву следовать за мной. Если же и мне не совсем будет ясно местонахождение, запрошу по радио аэродром, чтобы обозначили себя вертикальным лучом прожектора. Его световая стрела в такой темной, но звездной ночи будет видна с любой точки нашего пути.
Взлетали против ветра. И с тем же курсом вышли на первый отрезок маршрута. Звездное небо! Оно кажется цветистым колпаком. На земле же виднеются только редкие огоньки: люди спят. Земля не просматривается, а только угадывается по этим редким огонькам. Прошли расчетное время по данным Ярцева.
Он доложил:
— Разворот влево.
— Понял, — отозвался я.
Второй отрезок маршрута. Приборную скорость командир полка выдерживает точно — 400 километров в час. Однако на высоте она по прибору меньше истинной. На второй поворотный пункт мы прибыли не через 21 минуту, а значительно раньше и с отклонением влево. Мое расчетное время точно сошлось с фактическим. Я выжидаю, что дальше будет делать проверяемый. Он, хорошо зная район полета, конечно, распознал по сиянию огней, где находится второй поворотный пункт. Красный огонек на левом крыле самолета Ивана Петровича заколебался. Я понял, что он кренит «лавочкина», чтобы уточнить свое местонахождение. Наконец проверяемый сообщил:
— Подошли ко второму поворотному ориентиру на пять минут раньше, с отклонением влево…
Чтобы дать ему время на поиск причины своей ошибки, я передал:
— Идите на поворотный ориентир, погасите запасное время и точно по своей схеме полета выйдите на последний отрезок маршрута.
— Понял, выполняю.
На последний отрезок маршрута мы встали в расчетное время Ярцева. С минуту он держал приборную скорость 400 километров в час, но, поняв, что мы окажемся над аэродромом на 6 минут раньше, попросил разрешения уменьшить скорость полета.
— Не разрешаю! — ответил я. — Держите по прибору четыреста, но подсчитайте, когда мы окажемся над аэродромом, и сообщите мне.
— Понял вас. — И через несколько секунд: — На точку придем на шесть минут раньше.
После посадки командир полка подошел к моему самолету, доложил мне:
— Товарищ подполковник, майор Ярцев выполнил полет по маршруту. Разрешите получить замечания?
— Замечаний я давать не буду: вы сами хорошо все знаете, как подготовились к полету и как выполнили его. Район полета вы хорошо знаете, поэтому так небрежно отнеслись к расчетам. Посмотрю, как слетает по этому же треугольнику командир эскадрильи.
У командира эскадрильи штурманские расчеты были выполнены правильно, но полет он выполнил с небольшими отклонениями. При подведении итогов инспектирования полковник Ткаченко уделил внимание полетам по маршруту и воздушным стрельбам. Эти виды подготовки у проверяемых были наиболее слабыми, а ведь дивизия предназначена для дальнего сопровождения бомбардировщиков.
Для разбора результатов инспектирования в штаб армии прибыл руководящий состав частей и соединений. Хотя за дисциплину в войсках и боевую учебу была поставлена хорошая оценка, смотр показал, что боевое применение в штурмовой и бомбардировочной авиации отработано лучше, чем в истребительной. Это было объяснимо. На вооружение истребителей поступили новые самолеты, для их полного освоения летчиками требуется немалое время. У штурмовиков и бомбардировщиков осталась техника военного образца.
Разбор закончился поздно. По дороге в столовую ко мне подошли Витте Скобарихин и Сергей Щиров. Скобарихин со вздохом сказал, что ему объявлен выговор за то, что без разрешения вышестоящего командования выпустил меня в самостоятельный полет на истребителе Ла-11.
— Так мне же разрешил генерал Ушаков! — возмутился я. — Не «рука» ли Желудева сработала?
— Возможно…
Об этом выговоре я тут же доложил начальнику нашей инспекторской группы.
— Разберусь, — пообещал генерал Ушаков.
После разговора с Ушаковым ко мне подошел Щиров:
— Пойдем ужинать к моей знакомой. Стол накрыт, и неплохой.
— Мы же на рассвете улетаем в Москву.
— Дома отоспимся.
У меня не было никакого настроения идти на вечеринку, но Сергей уговорил:
— Прошу, сделай это для меня. Не понравится — ты можешь смотаться в любое время, понравится — проведем вечер вместе.
Щиров накануне получил письмо от жены, после чего в гостинице уже не ночевал. С женой у него что-то не ладилось. И я не смог отказать ему. В старинном двухэтажном особняке нас мило, как старых знакомых, встретила хозяйка Катя. Она до того была похожа на жену Сергея, что я, пожимая протянутую руку, чуть было не назвал ее Софьей. Тут же была ее подруга, совсем молодая, высокая, ясноглазая. Она с каким-то особым вниманием разглядывала меня и, когда я хотел с ней поздороваться, расплылась в радостной улыбке:
— Да ведь мы знакомы с войны. Городок Карей в Румынии, Неужели забыли?
Вот уж действительно, гора с горой не сходится, а человек с человеком… Я вспомнил ее имя — Маруся. Она назвала меня Арсеном. Тогда, в Закарпатье, в авиационной аварии я был сильно травмирован. Очнулся, когда меня вытаскивали из-под самолета. После уколов в санчасти военной комендатуры спал больше суток, и Маруся была первым человеком, которого я увидел после такого вынужденного «отдыха». Она помогла мне подняться с кровати и своими по-детски наивными разговорами словно придала мне силы. Сейчас мы с особым памятным чувством о минувшей войне обнялись и расцеловались. Щиров и Катя удивленно уставились на нас.
— Видишь, какая встреча, — сказал Сергей, — а ты не хотел идти.
Большая гостиная была скромно обставлена. Стол, три стула, старенький диванчик. Маруся в пору нашей первой встречи была совсем девчонкой, длинной и щупленькой. Сейчас она повзрослела и похорошела. Глядя на нее, я не без восхищения отметил: