Небо истребителя - Ворожейкин Арсений Васильевич. Страница 78

— Разумно. Но комдив — сложная должность. Может затянуть руководство штабом и полками. Советую постоянно планировать себе полеты и обязательно этот план выполнять.

Ленинград. Яркое солнце. На улицах ручейки, а местами лужи. Нева еще покрыта льдом, однако уже чувствуется приближение тепла. Не зря говорят, что март открывает дорогу лету. Взяв билет на поезд, я зашел перекусить в ресторан. Официантка со скорбным лицом предложила:

— Выпейте с горя хоть сто грамм. Все легче станет.

В Таллинне на Балтийском вокзале меня встретил начальник штаба дивизии полковник Мельников. По пути в гостиницу, а потом в столовую он знакомил меня с дивизией. Оказывается, в ней не три, а четыре полка. Два базируются на местном аэродроме, третий — южнее города, а четвертый — у самого берега залива на полуострове Порккала-Удд. Начальник штаба на ходу давал характеристики командирам полков. Особое внимание уделил подполковнику Кадомцеву Анатолию Леонидовичу. До войны тот закончил инженерную академию, работал на инженерно-технических должностях, но устно и письменно просил командование разрешить ему переучиться на летчика. Неизменно получая отказы, он понял, что законным путем своего не добьется, и однажды без всякого разрешения вылетел на боевом самолете-истребителе, переполошив весь аэродром. Посадку Кадомцев совершил, разбив при этом машину, за что был предан суду военного трибунала, разжалован и отправлен в штрафную роту. Выручил его оттуда генерал Е. Я. Савицкий. Уже в послевоенные годы, будучи летчиком первого класса, Кадомцев закончил заочно Военно-воздушную академию.

— Значит, командир полка во всех отношениях классный? А какие у него взаимоотношения со старшими? — поинтересовался я.

— Разные. Чаще — натянутые. Очень прямолинеен и упрям. Зато подчиненные его любят за справедливую требовательность, общительность и, конечно, за летное мастерство.

— А где заместитель командира дивизии?

— Полковник Захарьев уехал на курсы. Вернется в конце года.

Вместе с Мельниковым мы объехали аэродром. Хорошая металлическая полоса. Однако при посадке нужен очень точный расчет. С одной стороны близко расположена насыпь шоссейной дороги, с другой совсем рядом начинается крутой берег Финского залива. Ошибка при приземлении чревата тяжелыми последствиями.

— На днях молодой летчик слегка промазал, — прочитал мою мысль Мельников. — Остановился в двадцати трех сантиметрах от обрыва.

— А если на краю обрыва поставить отражатель?

— Думали об этом. С саперами советовались. Но нет ни материалов, ни инструмента.

На окраине аэродрома построен авиационный городок. Щитовые домики для семей летчиков и техников, барачные казармы для солдат и сержантов, две столовые, гарнизонный клуб.

— Много, — спрашиваю, — офицеров живет в городе?

— Мало. В основном на частных квартирах.

— А капитальное жилье собираются строить?

— Обещали прислать строительный батальон, по пока его нет. Небольшая группа строителей заканчивает строительство штаба дивизии, — и Мельников показал на стены двухэтажного дома. Рядом два ангара, построенных еще в буржуазной Эстонии. Потолки разрушены, окна выбиты, крыши и полы повреждены.

— А если в одном из ангаров оборудовать спортивный зал? — спросил я.

— Была такая мысль, — ответил Мельников, — но денег для спортзала дивизии не полагается.

После осмотра аэродрома поехали в штаб. Командир дивизии генерал-майор авиации Константин Гаврилович Баранчук встретил тепло. Невысокий, с морщинистым лицом и густыми седеющими волосами, он бодро поздоровался и с грустью сказал:

— Принимайте дивизию. Я отлетался: годы берут свое.

— Рановато мне принимать. Завтра еду в Гатчину на медкомиссию, потом пойду на прием к командующему. После возвращения вернемся к этому разговору.

Я понимал, что нелетающий командир был невольным перестраховщиком, поэтому дивизия оказалась в отстающих. Но Константин Гаврилович служил в авиации не один десяток лет, поэтому я попросил его посоветовать, что нужно сделать, чтобы дивизия работала с полной отдачей.

— Вот этого не ожидал, — удивился генерал и, пригласив сесть, после небольшого раздумья сказал: — Для того чтобы дивизия имела высокую боеготовность, нужно довооружить полки самолетами. Пока у нас на двух летчиков приходится одна машина. И летать надо больше. Командиры полков и сам комдив должны быть летчиками высшего класса.

На другой день утром я приехал в госпиталь.

Первым мне предстояло посетить терапевта. Постучав в дверь, я вошел и обомлел от неожиданности: передо мной за столом сидела Маруся. Сразу, как в калейдоскопе, замелькали картины. Март 1945 года. Авария. Перевернувшийся самолет. Госпиталь. Первой, кого я увидел, придя в сознание, была медицинская сестра. И еще картина. 1948 год. Львов. Маруся училась в мединституте. Запомнился тонкий аромат ее духов. Словно лесной летний воздух, он волновал душу. И вот новая встреча. От неожиданности Маруся долго молча глядела на меня, потом бросилась навстречу:

— Арсен!

Она была такой же красивой, но что-то в ней изменилось: лицо осунулось и побледнело. Причину она высказала сама:

— Замужество не удалось. До свадьбы он мне нравился, а вскоре стало ясно, что и любовь, и семейное счастье он готов утопить в рюмке. Пришлось развестись и уехать.

Любовь! Как она сложна! Я вспомнил индийский эпос. «Влечение души порождает дружбу, влечение ума порождает уважение, а влечение тела порождает желание. Соединение трех влечений порождает любовь».

Врач есть врач. Сознавая свой долг, Маруся спросила: что привело меня в госпиталь? Услышав, что меня волнует, задумчиво проговорила:

— За один день вряд ли можно пройти комиссию. Но ускорить дело попробуем. Давайте ваше направление, я напишу, что вы здоровы. — Как бы оправдываясь, что не стала меня осматривать, она шутливо сказала: — У нас говорят так: «Терапевт все знает, но ничего не делает. Хирург — неважно разбирается в теории медицины, но много делает. Невропатолог — тот ничего не знает и ничего не делает». Обо мне верно сказано. Я о вас все знаю, а поэтому ничего делать не буду.